Когда на улице слишком жарко, часто так же становится и дома. Особенно если он построен полвека назад...
Многим известна американская теория разбитых окон. Она является, в общем-то, социальным переосмыслением идиомы «дьявол кроется в деталях»: маленькие правонарушения чаще всего приводят к серьёзному беспределу.
Если в заброшенном здании большинство окон расколочено, то разбить оставшиеся вроде как не зазорно: всё равно ведь большинство побито. Если у лесополосы пара мешков мусора, проезжающему будет легче выбросить и свою бутылку туда же:
всё равно ведь грязно.
Теория доказывает, что мелкие правонарушения (бросил мимо урны, перепрыгнул через турникет, написал *** на заборе) должны наказываться с большой строгостью: тогда человек побоится разбить окно в заброшенном здании, и цепочка хулиганств не начнётся.
Но летом, когда от всяких теорий уже устал, окна не помогают: ни открытые, ни разбитые. Душно – жуть. Нужно отрывать двери и делать сквозняк.
В общежитии – огромной длины коридоры с голубыми стенами и белой плиткой, на потолках – мерцающие со звуком длинные желтоватые лампы. Схожести с психбольницей добавляет немыслимая атмосфера духоты: здание состоит из огромных окон, невероятно нагревается за день и еле-еле остывает к ночи. Поэтому летом по бокам коридора, как ветки дерева, торчат приоткрытые двери комнат.
И днём, и ночью многие двери остаются распахнутыми. Желание освежиться, вдохнуть свежего воздуха, не умереть от тяжести температуры преобладают, и вся надежда – на открытые двери. В такую пору все органы чувств обостряются.
Полвосьмого утра. Солнце, поднимаясь над многоэтажками района, неприветливо лупит в окна и пытается узнать, когда же спящий проснётся. Фольга, которой мудро залепили стёкла, отражает свет и жар; невозможно продержать ладонь на фольге больше 5 секунд – сковорода. В это время в коридоре такая же тишина: он тоже постепенно нагревается.
Полдесятого. Солнце, хоть и не достучалось в обклеенные окна, всё равно намекает, что пора вставать. Спящего легонько будит шелест метлы и звук металлического ведра уборщицы, орудующей на противоположном конце тридцатиметрового коридора.
Полдень. Взошедшее наверх солнце уже меньше, чем пару часов назад, ломится в фольгу. В коридоре слышатся звуки открывающихся дверей: людям внутри сложно и тяжко, как курице в духовке. Самые отчаянные жители выходят и идут по делам, хотя экзамены необходимо отменять из-за апокалиптических погодных условий.
Шесть часов вечера. Закат ещё не так близко, температура спала лишь на полтора градуса. Из коридора раздаются голоса, шаги, шарканье: некоторые решились сходить в столовую, магазин, покурить. Движения, как слышно, вялые, но настырные: идущий дорогу осилит.
Девять. Через несколько минут будет закат, и в предвкушении находятся многие. Открытые двери доносят запахи: девушки собираются уходить и отдыхать. До самой ночи запахи сменяются, чередуются, расплываются: шампунь, фен, духи... Ароматы носятся в плотном вечернем воздухе, прорываясь сквозь бетонный пласт горячего дыхания жителей.
Полночь. День закончился, солнца больше нет, а жара – осталась. Начинается новый по календарю, но тот же по погоде. И снова – шелест фольги от сквозняка, плескающаяся вода в ведре, голоса соскучившихся по дому студентов в коридоре... И запахи, запахи, запахи куда-то собирающихся девушек.
А дышать-то и без того тяжело.
Борис Поженин
