Многие из тех, кто спешит по Новослободской улице в Москве к метро, не догадываются, что здесь за современными строениями скрывается легендарная Бутырская тюрьма. За более чем двухвековую историю там успели побывать народовольцы, революционеры, эсеры, белогвардейцы, анархисты, священники, жертвы сталинских репрессий, воры в законе, маньяки, террористы, члены ГКЧП…
12 марта Уголовно-исполнительной системе России исполняется 145 лет. О том, какие тайны хранит главная тюрьма Москвы, накануне праздничной даты рассказал полковник внутренней службы Сергей Телятников, который «рулил» «Бутыркой» одиннадцать лет.
Сергей Телятников возглавил Московский следственный изолятор №2, «Бутырку», в 2009 году.
Его приметили еще в Омске, когда он был начальником СИЗО №1, где содержалось 2,5 тысячи человек. За год под его началом удалось переоборудовать половину следственного изолятора. В корпусе для несовершеннолетних поставили игровые уголки, телевизоры, тренажеры, оборудовали библиотеку с читальным залом, крытую спортивную площадку. По тем временам это было заметным новшеством. В 2005 году на смотре-конкурсе следственных изоляторов Омский СИЗО №1 занял первое место.
Сергея Телятникова пригласили на работу в столицу.
— Вы четыре года были заместителем начальника УФСИН России по городу Москве. Как решились возглавить столь хлопотную «Бутырку»?
— В Москве было два больших изолятора: «Бутырка» и СИЗО №4 (известный как «Медведь»). Мы на два этих изолятора не могли найти начальников. Приходили, год работали и уходили. В «Бутырке» тогда содержалось 2120 человек. Следственный изолятор был переполнен, там был некомплект сотрудников. Мы разговаривали с директором ФСИН, думали, как быть. Я предложил: «Давайте я пойду в «Бутырку», я практик, пришел «с земли».
В 2009 году Сергей Телятников встал у руля «Бутырки».
— Вникал во все, где какой гвоздь забить, когда делали ремонт в корпусе. Контролировал каждый этап, начиная от разборки и до подбора цвета краски. Проверял качество цемента, где какие трубы проложены. То же касалось и коллектива. Все держал под контролем, пока не собралась команда. Пока не убедился, что заместитель по тылу, заместитель по режиму делают все что нужно.
— Полностью укомплектовать «Бутырку» личным составом было непросто?
— Личный состав всегда обновляется. Москва вообще очень специфична, здесь самая большая текучесть кадров. Среди силовиков наша система всегда была ниже по рангу в плане заработной платы. Одни из самых ценных наших сотрудников — младшие инспекторы, которые заступают на сутки, несут службу, стоят на посту, выводят и заводят в камеры заключенных, реагируют на все их просьбы, обеспечивают распорядок дня. Они режимные сотрудники, все зависит от них. Найти и удержать нужные кадры было непросто. К каждому искал свой подход, чтобы поняли, прониклись. Разговаривал, убеждал, что именно здесь их место, что здесь они очень важны и нужны.
Сергей Телятников отмечает, что «Бутырка» — своеобразный мини-город, где на небольшой территории находятся представители всех слоев общества. Это и бандиты, и рабочие, и руководители различных структур, допустившие правонарушения, и силовики, преступившие черту, и бизнесмены.
— Наши сотрудники — прапорщики, младшие инспектора — вращаются в этом мире. Заходят туда — и все, их окружает забор. Бывает, что те, кто приходит к нам работать из правоохранительных органов, не выдерживают именно этого ограниченного пространства. Надо учитывать еще и состояние заключенных, которые бывают недовольны тем, как их задерживали, допрашивали, арестовывали в суде. Их «штормит», они злые на весь мир. И все эти негативные эмоции они выплескивают на наших сотрудников.
— Можете вспомнить кого-то из легендарных сотрудников?
— Это было еще в Омске, я застал то время, когда в следственном изоляторе работали участники Великой Отечественной войны. В СИЗО одним из самых сложных мест была сборка. В сборном отделении находились вновь прибывшие, те, кто убывал, кто следовал транзитом. Это своеобразный хаб, который все время находился в движении. Там долгое время работал Степаныч, седой дядька-ветеран, у которого были усищи как у Буденного. Он имел боевой опыт, пользовался большим уважением. Я тогда был оперативником, младшим инспектором.
В одно из ночных дежурств Сергея Телятникова вызвали вниз на сборку, где в камере начались беспорядки — кто-то с кем-то повздорил.
— Открыл камеру, кровати тогда стояли еще в три яруса. Сказал: «Выходим по одному». Они уперлись: «Не пойдем». Пришлось звонить в дежурную часть, они вызвали из дома Степаныча. Заключенные, как только увидели ветерана, пошли на попятную: «Все, Степаныч, выходим, выходим». И пошли за ним гуськом, как цыплята. Построились. Мы нашли тех, кто конфликтовал, изолировали их. Когда потом сели со Степанычем пить чай, он сказал: «А как ты хотел? Они тебя проверяли».
«Тюрьму охраняла инвалидная команда»
В Бутырской тюрьме есть свой музей, который расположен в Пугачевской башне. В свое время меня поразила хранящаяся там Библия — в разрезанные страницы был спрятан приемник, а также напальчники в виде когтей.
— Какие из экспонатов музея вам запомнились?
— Иностранным делегациям, сотрудникам академий я часто показывал различные средства, которые утяжеляли содержание заключенных в царской России. В музее хранится несколько ошейников с шипами. Мы сами пробовали их надевать и убедились, что в этих ошейниках невозможно лежать, тем более спать. Шея все время должна оставаться на весу…
От этих ошейников, как рассказывает наш собеседник, шла цепь, прикованная к большому чурбану.
— Я с огромным усилием поднимал этот пень, который весил около 25 килограммов. А заключенный с ним ходил. Это было и средство от побегов, и то, что доставляло заключенному определенные мучения. Согласно архивным документам, эти меры применялись к осужденным по определенным статьям, к тем, кто совершил разбой в отношении женщин, мещан, знати. Такое вот было ужесточение наказания.
Как говорит Сергей Телятников, в музее «Бутырки» ему также запомнились пистолеты, кастеты, ножи, сделанные в кустарных условиях в СИЗО, а также модели парусников и пароходов.
— Дело в том, что в советское время в «Бутырке» заключенные работали. Снаружи были подсобные помещения, где стояли станки. На улице Лесной, наискосок от изолятора, располагается завод «Трансмаш». Он довольно старый, сделан из такого же красного кирпича, что и «Бутырка». Мы с директором завода дружили. Пенсионеры, которые у него работали, рассказывали, что во время войны на завод приводили из «Бутырки» рабочих. А в сам следственный изолятор привозили детали для обработки, где их чистили от окалины, шлифовали. Мы поднимали архивы, нашли документы, из которых следует, что заключенных из «Бутырки» вывозили работать даже на Авиамоторную.
— Удалось установить, где в «Бутырке» приводились в исполнение смертные приговоры?
— «Бутырка» действительно была «расстрельной». Есть несколько версий, где это происходило. Мы нашли в подвале одно помещение, которое было оборудовано еще старой плиткой. Но там ли приводились в исполнение смертные приговоры, сказать точно нельзя. Одни ветераны указывают на этот подвал, другие утверждают, что это было в другом коридоре. Это прекратилось в 1956-м или в 1957-м. Точных сведений нет, потому что большей части архива не сохранилось.
Наш собеседник говорит, что ему удалось побеседовать с сотрудницей спецотдела Ниной Сергеевной, которая пришла туда работать в 1945 году, сразу после войны.
— Она поделилась, что была либо телефонограмма, либо просто телефонный звонок. Всю документацию погрузили и увезли. В архивах нам удалось найти только небольшое количество личных дел и медицинские книги военных лет, где заключенные числились под номерами. А, например, в Екатеринбурге, где также применяли исключительную меру наказания, такой секретный архив «с двумя нулями», сохранился. Там остались журналы с фиксацией, кто, где, когда был расстрелян. И кто при этом присутствовал.
— Что еще из истории «Бутырки» вас удивило?
— Когда мы начали изучать историю Бутырской тюрьмы, нашли в городском архиве карту, архитектурный план 1804 года. В районе улицы Лесной, где заезжают сейчас автозаки, располагались постройки, которые назывались инвалидными домами. Выяснилось, что «Бутырку» охраняла инвалидная команда. Тем, кто в армии потерял руку, ногу или получил ранение, предоставляли возможность служить дальше в тюрьме.
«Прокурор-то трус попался»
— Кто запомнился вам из заключенных?
— У нас содержались все приговоренные судом к пожизненному лишению свободы. Через «Бутырку» прошли многие лидеры ОПГ. Мне запомнился Александр Пичужкин, известный больше как «Битцевский маньяк», который совершил не менее 49 убийств. Это то, что удалось доказать. Сам Пичужкин говорил, что у него была цель убить 64 человека, по количеству клеток на шахматной доске. Он ни в чем не раскаивался, ни о чем не сожалел. Было видно, насколько это деструктивная личность.
Приходилось, как говорит Сергей Телятников, пересиливая себя, с ним работать в рамках закона. Как и с другим приговоренным к пожизненному заключению — радикальным националистом и террористом Николаем Королевым.
— Королев обвинялся в создании преступного сообщества, за которым тянулось девять терактов, в том числе и на Черкизовском рынке, когда погибло 14 человек. В его поведении я также не увидел ни грамма раскаяния. Хотя он должен был понимать, скольким малолеткам, которых втянул в свое преступное дело, он сломал жизнь. И продолжал это делать, находясь за решеткой. К нему продолжала ходить на свидания несовершеннолетняя девчонка.
Если Королева, как говорит наш собеседник, можно было просчитать, то от замкнутого, неразговорчивого Пичужкина неизвестно, чего можно было ожидать.
— Если лидеры преступных группировок еще понимали, что делали, как-то пытались оправдать свои действия, говорили, что у них не было выхода, то Пичужкин с Королевым себя ни в чем не винили. На мой взгляд, это неисправимые люди.
— Сидельцы-иностранцы хлопот не доставляли?
— Очень много было афроамериканцев, которые были задержаны за наркотики. Мне запомнился парнишка из Шри-Ланки, ему было под 30, а выглядел он на 20. С подельниками занимались производством нелегальной продукции. При очередном административном обходе я спросил, есть ли у него жалобы. Он заверил, что ему все здесь нравится. И поделился, как сидел в тюрьме у себя на родине, в Шри-Ланке. Там была просто яма, накрытая решеткой. Еду заключенным должны были приносить родственники. Если их не было, заключенным надо было работать, чтобы поесть. Работа, как он нам рассказывал, была тяжелая, в основном в полях под палящим солнцем. За любую провинность их били палками.
— Случаи нападения на сотрудников были?
— Периодически это случалось, даже возбуждались уголовные дела. Однажды заключенный воровской направленности из большой камеры повздорил с инспектором режима и плеснул ему в лицо кипятком. Ожоги, слава богу, майору вовремя обработали, потому что медики были рядом. Все материалы и видео мы передали в следственный комитет. Заключенный к своему сроку получил дополнительный срок.
Когда мы заговорили о беспорядках в Бутырской тюрьме, Сергей Телятников вспомнил одну из картин, которая висит в местном музее.
— Там изображена сцена бунта в тюрьме, который произошел в 1911 году: один из надзирателей лежит окровавленный, за сотрудниками стоит прокурор. Мое внимание на эту фигуру обратил приехавший к нам в «Бутырку» прокурор, которого я повел в музей. Он узнал свою форму. Помню, заметил: «Прокурор-то трус попался, прячется за сотрудников».
— Часто пытались пронести в следственный изолятор запрещенные вещества?
— Заключенные пытались найти способ, как это сделать, задача сотрудников была это распознать. У нас был случай, когда в психиатрической больнице, которая располагается на территории изолятора, от передозировки наркотиков умер один заключенный, еще четверых удалось откачать. Им ввели препараты, которые очищают кровь. Их надо было тормошить, чтобы они не отключались, чтобы организм работал. Врачи терли им уши. Мы водили их всю ночь по коридору. Одного спасти так и не удалось.
Сотрудники стали искали, каким образом удалось пронести в «Бутырку» наркотики.
Поняли, что нам нужна хорошая поисковая собака. Связались с полицией. Из кинологического центра по поиску наркотиков приехали специалисты с двумя собаками. Начали проверять помещение. Но собака садилась возле тумбочки. И все. Мы там все перерыли — ничего нет. Разложили каждую вещь на расстоянии 10 метров. Собака останавливалась около полотенца. Все вещи переложили, поменяли местами. Собака опять садилась около полотенца. И вторая ищейка повторила ее действия. Пригласили эксперта, который распорол у полотенца шов-рубчик, подгиб. Внутри и обнаружили наркотик.
Как говорит Сергей Телятников, что только заключенные не придумывали. И салфетки пропитывали наркотическими веществами, и стельки у обуви, и воротники у рубашек.
— Стали ставить чувствительные досмотровые аппараты. Теперь, когда прогоняешь содержимое посылок через них, наличие наркотика выделяется на экране другим цветом.
Случалось, что с запрещенными веществами задерживали и адвокатов.
— Как-то к нам поступила оперативная информация, что один из адвокатов может пронести подзащитному в изолятор наркотические вещества. Проверили его на входе — ничего не нашли. Хорошо, что медик был грамотным. Он посмотрел на его руки, а когда попросил открыть рот, заметил там неестественную зубную коронку. Под ней и был запакован наркотик.
«Книги Достоевского зачитали до дыр»
— Насколько трудно было восстановить храм Покрова Пресвятой Богородицы, который расположен в самом центре следственного изолятора?
— Этот храм очень намоленный (был построен архитектором Михаилом Казаковым в 1782 году. — Авт.). В советское время он был перестроен, купол был снесен. Внутренний объем храма был разделен на три этажа, там были сделаны перегородки. В разное время там располагались складские помещения, медицинские комнаты, внизу была оборудована сборка. В 2010 году мы начали восстанавливать храм. Сломали межэтажные перекрытия. Нашли в храме старый пол. Это были квадратные плиты на меловой основе с рисунком. Сам храм был построен капитально, на каждом кирпиче клеймо. На строительство Бутырского замка работало семь фабрик.
На восстановление храма Покрова Пресвятой Богородицы ушло 8 лет. В 2018 году на Пасху в Бутырскую тюрьму приехал патриарх Кирилл.
А вскоре в «Бутырке» появились молельная комната для мусульман и синагога.
— Мы подсчитали, что у нас 30–35% заключенных исповедуют ислам. Провели также опрос перед тем, как обустроить синагогу. Я попросил начальника воспитательного отдела, чтобы они прошлись по камерам и выяснили, сколько содержится заключенных еврейской национальности. Также дал поручение спецотделу посмотреть по фамилиям. Воспитатели приходят и говорят: «Один». Удивляюсь: «Как один?» Из спецотдела принесли список, в котором было больше 20 человек. Выясняю, что они заходили в камеры и спрашивали: «Евреи есть?» Пришлось заново проводить опрос. Теперь они уже интересовались: «Товарищи, есть среди вас лица, желающие посещать синагогу?» Сразу набралось больше 30 человек. Мы нашли помещение, сделали там ремонт. И в «Бутырке» открылась синагога. В тюремных стенах многие тянутся к Богу, каждый к своему.
— В Бутырской тюрьме огромная библиотека. Какие книги пользовались наибольшим спросом?
— В основном читали детективы. Но очень многие заключенные возвращались к классике. Охотно брали «Войну и мир» Толстого. Книги Достоевского вообще зачитали «до дыр». Мы даже пополняли фонд, взаимодействовали с депутатами, нам передавали книги из разных городских библиотек.
— Кошек в камерах разрешали держать?
— Официально это не разрешено. Но кошки — это такие животные, которые гуляют, где хотят. Окна летом в камерах открыты. Им под силу туда забраться. Для заключенных, которые порой сидят по 15 человек в камере, «усатые-полосатые» — отдушина. Кошек холят и лелеют. Причем так прячут на обходах, что их и не видно. Известно, что кошки лечат, отдают человеку свою энергию. Но понятно, что когда в камере появляется уже второй кот — это недопустимо. Всему есть мера.
— Случалось, что бывшие заключенные попадали потом в «Бутырку» как почетные гости?
— Помню, как к нам приехал православный писатель Николай Блохин, который руководил отделом по тюремному служению Амурской епархии. Он сидел в «Бутырке» еще в 80-х годах за то, что подпольно издавал церковные книги, запрещенную литературу. Меня поразил его оптимизм. Зайди в любую камеру, кого ни спроси — они все невиновные. А Николай Владимирович считал, что его правильно посадили, говорил: «Нарушал закон? Нарушал. Знал, что за это полагается? Знал». Он нашел свою большую камеру №102 на втором этаже. Показал место у окна, где спал. Рассказал заключенным свою историю. Что прошел 4 тюрьмы и 15 лагерей. Считал, что не потерял многое за эти годы, а наоборот, приобрел, став писателем.
Вспоминает Сергей Телятников также приезд в «Бутырку» председателя израильского парламента, кнессета, Юлия Эдельштейна. В 1984 году он был осужден на три года за хранение и употребление наркотиков. Сам политик утверждал, что был арестован КГБ и получил срок за создание подпольной сети изучения иврита и пропаганду сионизма.
— Он уехал из России в Израиль в перестройку, после досрочного освобождения. Стал заниматься общественной деятельностью и политикой. Оказавшись в 2017-м с трехдневным официальным визитом в Москве, он попросил показать ему «Бутырку». Нашел камеру №138, в которой сидел в советское время в ожидании суда. Поделился, что тогда в ней не было никакого душа, даже кипятильники иметь не разрешали.
— «Бутырка» окружена жилыми домами. Жители не приходили с жалобами?
— У жителей домов постоянно были претензии, особенно летом, когда окна у всех были нараспашку. Мы выводили заключенных из камер на прогулку. Прогулочных дворов достаточно много, с одной стороны больше пятидесяти, с другой стороны столько же. Плюс иногда мы включали музыку. А слышимость-то хорошая.
У следственного изолятора, как говорит наш собеседник, есть еще и кинологическая служба. Иной раз собаки ночью поднимали лай. Раздражителем могла быть та же прошмыгнувшая кошка.
— Каждую неделю, когда я проводил прием граждан, ко мне шли с жалобами то председатели совета многоквартирных домов, то сами жители. Я спрашивал, сколько лет они здесь живут. Кто получал здесь квартиру? Выяснялось, что квартиру получал дедушка. А где он работал? В «Бутырке». Заключенные и в то время кричали, и собаки лаяли. Убрать «Бутырку» мы не могли. Питомник старались по максимуму закрыть, повесили специальные шумозащитные экраны. На прогулках убавляли громкость динамиков. Но мы обязаны были включать радио, это прописано в правилах внутреннего распорядка следственных изоляторов уголовно-исполнительной системы. Нарушать законы мы не могли.
— Вы отдали «Бутырке» 11 лет. Вспомните свой крайний день в изоляторе, какие наставления давали сотрудникам?
— Это было 17 января 2021 года. Стол был уже очищен, личных вещей не осталось. Тем, кто оставался служить, говорил, что надо идти вперед, делать все вдумчиво, не рубить сплеча. «Бутырка» ведь изолятор с историей. Я, например, никогда не стеснялся говорить, где работаю. Ко мне дети приходили на работу. Когда их в садике спрашивали, где работает их папа, они так и говорили: «В тюрьме».
СВЕТЛАНА САМОДЕЛОВА
