В конце мая в российский прокат выходит «Золотая перчатка» немецкого режиссера Фатиха Акина. Почему фильм о серийном убийце показался автору актуальным именно сегодня? «Огонек» расспросил его об этом лично.
После скандальной картины «На пределе» — про современную Германию, ксенофобию и терроризм — немецкий режиссер Фатих Акин обратил свое внимание на недавнее прошлое. В новой картине «Золотая перчатка» речь идет о немецком Джеке Потрошителе по имени Фриц Хонка, который в начале 1970-х охотился на проституток из квартала красных фонарей, а их тела прятал у себя в квартире. Картина снята по одноименному роману Хайнца Штрунка, который три года назад стал бестселлером и до сих пор считается одним из самых читаемых в Германии. В новой работе режиссер обращается к наследию немецких экспрессионистов: как и его предшественники в 1920–30-х, он показывает обратную сторону экономического подъема, создавая откровенный и безжалостный — первый в своей карьере — фильм ужасов.
— Реальный Фриц Хонка похож на чудовище, не так ли?.. Если верить книге, его внутренний мир — это ад. Почему вас заинтересовала его судьба? И чем она может быть поучительной для зрителя?
— В первую очередь меня привлекло то, что роман Хайнца Штрунка документальный, он опирался исключительно на реальные события, и автор максимально точно их изобразил. Меня привлекло… уродство описанного мира. И знаете, почему?.. Большая часть людей в нашем обществе живут в тепличных условиях. Мы рассуждаем о том, на какой вид йоги нам записаться, в каких магазинах купить здоровую пищу… Мы заботимся о внешности и интеллекте, обсуждаем литературу, классическую музыку, политику и многое другое. Это и понятно, нас так воспитали! Но есть в этом мире и другие люди, которые не читают книг и не покупают здоровой пищи. Они вообще не заботятся о том, что едят. Они никогда не слышали о йоге, плевали они на свою внешность. Они курят, пьют, страшно ругаются, некоторые из них просто монстры. И мне было интересно погрузиться в этот уродливый мир. Может быть, потому что мой собственный мир кино и фестивалей слишком отличается от этой реальности. В своем кругу я обсуждаю бизнес или то, какой костюм мне следует надеть на премьеру. Поэтому другой, неведомый, уродливый мир словно бы оказался оздоровительной процедурой для моей души. Парадокс, но это так.
Нам часто кажется, что какие-то вещи нас точно не касаются, у нас своя жизнь и свой мир. Это не так. Мы все связаны друг с другом. Приведу пример. Я родом из Гамбурга, как и Фриц Хонка, и я узнал о его существовании только из романа. После прочтения я поделился этой новостью с моим приятелем. Он удивился: «Ты действительно никогда не слышал про эту историю? Мой крестный был его соседом». Услышав это, я сразу отправился в Грецию, где теперь живет родственник Хонки. У этого человека была дочь, она описала сцену, которую вы увидите в числе прочих в моей картине. Речь о том, как их семья сидела за столом, а в их тарелки с супом с потолка начали сыпаться трупные черви. Когда я вернулся в Гамбург, моя жена напомнила мне: «Помнишь, когда мы с тобой только начали встречаться, ты иногда забегал в "Золотую перчатку"?» Получается, я ходил в тот бар, где Хонка как раз и выслеживал своих жертв. Это место было неподалеку от дома моей жены, и я часто забегал туда, чтобы купить сигарет. Вот так все тесно связано в нашей жизни, а мы просто невнимательны. Как видите, оказалось, что я был к этой истории гораздо ближе, чем мог себе представить. В своей картине я не показываю, как сложилась дальнейшая судьба убийцы. В реальности суд направил его в психиатрическую клинику, и мне кажется, решение было правильным. Мой Хонка способен даже иногда вызывать симпатию. Потому что я уверен, что такие люди, как он, также являются частью нашего общества и что все мы несем ответственность за них. Неважно, лечим ли мы их или помещаем в безопасное место, где они не могут причинить вред себе и другим.
— «Золотая перчатка» — реальный бар в Гамбурге. Он до сих пор существует?
— «Золотая перчатка», пожалуй, самый известный бар в квартале красных фонарей Гамбурга. Он был основан в 1956 году и с тех пор никогда не закрывался. Он и сейчас открыт 24 часа в сутки 365 дней в году. Поэтому мы и не могли проводить там съемки. Интерьеры заведения пришлось воспроизвести в студии. В 1970-х этот бар и стал местом охоты Фрица Хонки. Он был тогда неквалифицированным рабочим и попросту жалким неудачником. Поэтому никто из завсегдатаев бара не мог заподозрить неприметного мужчину с разбитым лицом в чем-то ужасном. Его внимание было направлено на состарившихся и опустившихся проституток, злоупотреблявших алкоголем. Молодая и красивая блондинка Петра, которую Хонка боготворил, даже не посмотрела бы в его сторону. «Золотая перчатка» похожа на частный клуб, только очень страшный и неуютный. Когда во время подготовки к фильму я начал чаще туда захаживать, завсегдатаи поначалу так смотрели на меня, словно хотели вывернуть меня наизнанку или как следует мне надавать. Но как только я преодолел этот дискомфорт, то неожиданно стал частью этого общества. Сегодня это место стало печально популярным — после выхода романа, а теперь и моего фильма. Туда съезжаются теперь люди со всей Германии. Его хозяин, умный малый, настоящий бизнесмен, мне заявил: «Зачем мне по этому поводу волноваться?.. Я ведь продаю алкоголь. Если люди, посмотрев твою картину, захотят зайти и выпить, мне от этого будет только выгода». Однако, я думаю, проблемы могут начаться у постоянных клиентов бара: они вскоре могут почувствовать себя как обезьяны в зоопарке. Пока все мирно. Туристы выпивают вперемежку с рабочим людом, и часто там можно услышать занятные разговоры. Я до сих пор туда иногда захаживаю, может быть, там ко мне придет идея моей следующей картины. Ведь «Золотая перчатка» — одно из редких мест, где благополучный режиссер может оказаться за одной стойкой с представителем социального дна. Они могут смотреть друг другу в глаза и рассуждать о жизни.
— В картине показаны 1970-е годы: в этот период ФРГ переживала экономический подъем. Сюда на заработки приезжали люди со всей Европы. Почему вы показываете этот период, напротив, таким убогим, мрачным и тяжелым? Почему все ваши герои — алкоголики и проститутки?
— Вы правы, в 1950-х в Германии началось «экономическое чудо», и в 1970-х в стране было больше работы, чем людей, способных с ней справиться. Германия была необыкновенно богата с материальной точки зрения, но с психологической все было не так. Это было общество побежденных, общество, с трудом забывающее о прежней тоталитарной утопии. Мой фильм — о неудачниках. Глядя из своей «теплицы» на события прошедших лет, я до сих пор не могу понять: до какой степени морального разложения нужно было дойти, чтобы, как Хонка, расчленять трупы и прятать их в своей квартире? Но не зря говорят, что мы — результат нашего прошлого. Когда я занимался поисками материалов для фильма, у меня поначалу возникла идея перенести историю в наше время. Особенно после того, как в интернете я обнаружил группу мужчин, которые обменивались комментариями о том, как они ненавидят женщин. Эти люди обсуждали в форумах свои дикие фантазии и подробно описывали, какие бы виды насилия им хотелось применить к противоположному полу. Там описаны некоторые ситуации, которые очень похожи на действия Хонки. И это происходит сегодня, в наши дни! Потому что и в наши дни люди могут чувствовать себя одинокими и сексуально неудовлетворенными. Кроме того, экономическая ситуация тех лет и современное положение Германии в Европе несколько похожи.
Сегодня в Германию тоже приезжают со всей Европы, чтобы заработать. Однако с эмоциональной точки зрения мой план мне показался неубедительным. Потому что психическое состояние послевоенного поколения все же было совсем другим. Помню, как я искал ответ на вопрос, откуда в Хонке такая жестокость, и пытался каким-то образом связать это с вопросом, на чьей стороне он находился во время войны. Но линейная логика здесь не работает. Отец Хонки был коммунистом. Некоторые из критиков высказывали предположение, что поскольку герой в детстве сам подвергался насилию, он таким и вырос. Эта версия мне тоже не показалась убедительной. Моя собственная мораль мешала мне искать простые ответы. Это оказалось бы пощечиной всем несчастным детям, которые прошли через насилие в детстве, но не стали серийными убийцами. Я также не хотел развивать тему концентрационного лагеря, в котором реальный Хонка провел некоторое время. В Германии эта тема до сих пор считается очень чувствительной. Самой убедительной мне показалась следующая стратегия: как можно более близко к реальности изложить факты — они сами приведут нас к правильным выводам. Но если жанр «ужасов» для кого-то просто страшная фантазия, то в моем фильме сама реальность выполняет эту функцию. Насилие не может быть стерильным, оно всегда правдиво и безобразно. Меня всегда занимал вопрос, почему нас так шокирует насилие в художественной форме, в искусстве — но наши чувства почему-то молчат, когда речь, например, идет о насилии в средствах массовой информации. Мне хотелось так показать насилие, чтобы оно потрясало. Поэтому это зрелище не для каждого. Фильм разрешен для просмотра только с 18 лет. И я никого не заставляю его смотреть. Особенно не рекомендую смотреть его женщинам. Пусть смотрят мужчины и размышляют на тему «равенства полов». Однако избегать показа уродства насилия я не собирался, потому что если цензура или самоцензура возникают по соображениям политкорректности, в этом я тоже вижу посягательство на свободу искусства.
— На 69-м Берлинском кинофестивале вашу картину сравнивали с работами Райнера Вернера Фассбиндера. Сравнивали вас также с немецкими экспрессионистами Робертом Вине и Фрицем Лангом. Какой из классиков вам ближе? На кого ориентируетесь?
— Я немецкий режиссер, снимающий немецкие фильмы. Я старался не быть похожим на Фассбиндера, хотя обожаю его ленты, особенно «Торговца четырех времен года». И сравнение моей картины с его работами тоже логично, ведь он посвятил свои фильмы «послевоенному поколению» и расцвет его творчества приходился на 1970-е. По художественному стилю «Золотая перчатка» может напомнить также Михаэля Ханеке. Наверное, есть у меня в фильме что-то и от экспрессионистов. Я часто меняю угол зрения, экспериментирую с темпом действия и с различными световыми эффектами. Тема картины по-экспрессионистски мрачновата, как и некоторые ее декорации, например квартира главного героя. Наше сценическое помещение оказалось намного больше реального дома Хонки. Когда мы отсняли первые кадры, продюсеры запротестовали: «Твое помещение напоминает зал ожиданий на вокзале, а не малюсенькую квартиру убийцы». Поэтому вместе с постановщиком мне пришлось все переделывать. Мы также использовали особый прием — после каждого нового убийства мы реально сужали стены квартиры. Неискушенному зрителю это может не броситься в глаза, но если просмотреть фильм на скорости, то эффект становится заметным. Мне кажется, в моей картине есть что-то от черного юмора Ульриха Зайдля. Я бы сказал так: в этом фильме я довел методы экспрессионистов до карикатуры. Но ведь я слишком люблю кино, чтобы относиться ко всему серьезно.
— Вы никогда прежде не снимали фильмы ужасов. Как решились на этот раз?
— Когда ты немецкий режиссер турецкого происхождения, то каждый продюсер так или иначе ожидает от тебя, что ты снимешь очередную картину про турецкую девушку, которая сбегает из дома, а ее братья гоняются за ней с большими ножами для резки шаурмы, чтобы расправиться. И международные медиа реагируют положительно: «Так оно и есть». Но рано или поздно ты попадаешь в ловушку, поскольку становишься заложником одной темы. Ты понимаешь, что это все, чего от тебя ожидают спонсоры, журналисты и зрители. Вероятно, сейчас я оказался в положении ребенка в фазе противоречия: мне хочется делать то, что мне не разрешают, чего от меня не ожидают. К счастью, «Золотая перчатка» не стала таким уж рискованным проектом с финансовой точки зрения. А с маленьким бюджетом и моим стажем в кино я могу себе позволить эксперименты. Может быть, когда-нибудь потом я взгляну на свое творчество, на какие-нибудь 25–30 фильмов, которые снял, и больше всего мне понравится именно условная «история турецкой девушки». И я с чистым сердцем вернусь к ней. Но сейчас мне интересны именно фильмы-ужасы. На фоне постоянных дискуссий о том, что кино умирает, мне кажется, что хоррор остается единственным жанром, который все еще замечательно смотрится на большом экране.
— Недавно я беседовала с известным режиссером боевиков, который говорил мне то же самое про свой жанр…
— Может быть. Каждый из режиссеров живет в собственной, придуманной им иллюзии, и это его право. Но есть чисто практический аргумент: хоррор дешевле боевика. Хоррор теперь почти как арт-хаус. А все кино, как известно, сейчас движется именно в этом направлении.
Беседовала Татьяна Розенштайн
