Один миллионер купил в Италии полотно Леонардо и, чтобы пройти таможню, намалевал поверх шедевра пейзаж. Приехал в Техас, пригласил реставратора счистить верхний слой.
Именно это случилось с Россией. Вообразили, что под казарменным социализмом скрывается социальный шедевр, — вспомнили Серебряный век, Керенского, религиозных философов — вот сотрем вульгарные краски и увидим красоту демократии. А демократия оказалась такая же фальшивая, как и социализм. Власть озирается: где бы сыскать новую идеологию — и ничего, кроме национальной идеи, нет. Этнос действительно в опасности, демография и правда катастрофическая, спасать этнос надо. Поскольку иного равенства среди славян, кроме как этнического, демократия предложить не в силах — значит, объединяющей идеей будет национальная. Потерли общество хорошенько и расчистили социальную картину до фашизма.
Сложите два и два. В обществе исподволь прошла реабилитация фашизма. Причем прошла повсеместно, во всем христианском мире. Несложная комбинация — всего-то на три хода.
Первый ход. Демократы посмотрели на своих поверженных оппонентов, сравнили коммунизм и фашизм, нашли много общего. И то и другое — помеха Открытому обществу. И то и другое — против отдельной личности, за власть коллектива. И там и тут — репрессии, лагеря, процессы над инакомыслящими. К войне толкали мир и коммунисты, и нацисты одновременно, а демократы только оборонялись. Одним словом, решили, что разницы нет. Даже провели несколько показательных дискуссий: «Чем Сталин отличается от Гитлера?» Нашли, что ничем.
Второй ход. Заметили ошибку в вынесенных преступникам приговорах: фашизм заклеймили громко, а коммунизм — недостаточно. Где обещанный суд над КПСС? Отчего нет всенародного покаяния тех, кто митинговал за «солидарность трудящихся»? Груз преступлений мешает идти вперед: из всех щелей истории вылезают спрятанные советские преступления: Катынские расстрелы, например. А ведь Нюрнбергский процесс о них даже не упоминал — в сущности, пришла пора Нюрнбергский процесс пересмотреть.
Третий ход. Мы считали, что коммунизм и фашизм — равное зло, но так ли это? Присмотрелись к тем, кого огульно клеймили «фашистами»: к Франко, Салазару, Пиночету — и нашли много привлекательного. Во всяком случае, если бы коммунисты захватили весь мир, то они бы построили всемирный ГУЛАГ, а Франко с Пиночетом обошлись ограниченным количеством расстрелов и заключений. Фразу Франко «Я обороняю цивилизацию от варварства» повторили десятки либералов, не подозревая, разумеется, что вторят генералу Франко. В конце концов, стало очевидным, что цивилизация и ее блага — там, где нет коммунистических режимов, ergo, коммунизм — есть варварство. Ergo, борец с коммунизмом — защитник цивилизации.
Когда же стараниями некоторых историков было показано, что фашизм есть своего рода самозащита старого мира перед лицом нового варварства, то уравнение обрело решение. Прежде мир ломал голову: откуда взялся фашизм в приличном европейском обществе? А теперь понятно. Отныне негласно (финальная сентенция не за горами) признано, что фашизм возник как ответ на варварскую коммунистическую угрозу. Когда теперешний президент Медведев сказал, что пересматривать историю в отношении войны мы не позволим, фраза прозвучала с явным опозданием. Историю давно пересмотрели.
В книжных магазинах современной России полки ломятся от литературы, посвященной нацизму и героическим судьбам солдат рейха. Что толку, что «Майн кампф» запрещена, если цитаты из книги фюрера приводят повсеместно. Ветераны Второй мировой разводят руками: как же так, мы-де с фашизмом воевали! А молодежь им говорит: а вы сами тоже фашистами были! Мы были за интернационал, горячатся ветераны, а фашисты — националисты! Вы коминтерновцев пересажали, говорит им молодежь, какие же вы интернационалисты?! Вот и поспорь с прогрессивной общественностью.
Корни «всечеловека»
Национализм русской культуре отнюдь не чужд. Арийские теории звучали из уст (даже неловко сказать) мученика Флоренского; Достоевский, вперемешку с рассуждениями о «всечеловеке», писал такое, что вполне украсило бы любую мюнхенскую дискуссию; а Василий Розанов чередовал зоологический антисемитизм с покаянным юдофильством. Наши духовные учителя, они бесспорно гуманисты, для их национализма всегда находится высшее оправдание: когда Достоевский пишет: «Константинополь должен быть наш», он печется об универсальной православной концепции, а имперская националистическая идея выполняет служебную функцию. Авангард десятого года — это всплеск националистической идеи; антииконы Малевича и хлебниковское «Перун толкнул разгневанно Христа» в своем пафосе родственны европейскому фашизму.
«Договор Молотова и Риббентропа мог знаменовать спасение мира» — это я слышал не раз: и в связи с критикой концепции так называемого атлантизма, и как выражение тоски по так и не реализованной евразийской идее. А какую еще идею вы подставите на место ушедшей в небытие идеи коммунистической? Демократию? Но демократия — это не идея, это лишь способ управления массами. А идея-то какая у общества? Национальную карту держали в игре постоянно, только объявить эту карту козырной не удавалось — мешали интернациональные идеалы, то, что в советские времена именовали «абстрактным гуманизмом». От абстрактного гуманизма отказались давно, еще при «отце народов», и национальная карта в одночасье стала козырной. Мы просто не хотели себе в этом признаться, а это уже давно так — ничего презреннее, чем идеалы интернационализма, для нас не существует. Захотели взглянуть на Гражданскую войну без шор, обличили «красный террор», и «белое движение» теперь рисуется исключительно романтическим, а то, что оно было направлено против инородцев, против интернациональной идеи как таковой — кажется позитивным. Заклеймили Щорса и Чапаева как бандитов, но полюбили Бандеру и Петлюру, националистов и евразийцев. Героем стал садист — барон фон Унгерн-Штернберг, из палача вылепили образ философа, мистика, борца с варварами. Атаман Семенов из кровавого подонка стал защитником цивилизации. Вроде бы пустяки: раньше был перегиб влево, теперь — вправо. Но фрагмент к фрагменту — составляется общая картина. И эта картина написана в коричневых тонах.
На нашей памяти именно с этнической точки зрения переписал историю Лев Гумилев, и либеральные интеллектуалы умилялись этой, практически розенберговской, концепции. Этносы-пассионарии и этносы-химеры — вам эта конструкция ничего не напоминает? Здесь кстати отметить и то, что высланные Лениным из Советской России философы посвятили жизнь критике большевизма, но ни один не выступил против того, что творилось в
Недолгий интернационализм
Общее у идеологий нацизма и большевизма было — а именно социализм как необходимый компонент развития общества. Вот от социализма Россия и Германия избавились в первую очередь. Баварская коммунистическая республика и спартаковское движение в Пруссии просуществовали меньше года, но и русские Советы — немногим дольше. От советской власти отказались стремительно. В русском сценарии для смены социалистической концепции на имперскую потребовались две фигуры: Ленин воплощал антиимперскую идею, Сталин — империализм. В сценариях европейских Муссолини и Гитлеру пришлось последовательно сыграть обе роли. Муссолини начинал как социалист, а закончил как фанатик имперской идеи; Гитлер начинал как защитник рабочих, а закончил фюрером нации. Знаменательно, что отказ от социализма (в случае Гитлера — устранение Штрассера, в случае Сталина — расправа с троцкистко-зиновьевским блоком) одновременно сопровождался собиранием утраченных земель. То, что было отобрано Версальским договором, то, что разбазарил Ленин, следовало вернуть по зернышку. И Прибалтика, и Финляндия, и Бессарабия, и Польша — это, в представлении империи, исконная территория России, все равно что рейнские земли для Германии. «Есть европейская держава!» — воскликнула Екатерина. Собственно, Сталин лишь возродил державу в тех границах, что завоевали Екатерина и Петр. Сегодня Сталину вменяют желание покорить весь мир, на деле он возвратил присущую России роль «жандарма Европы». К тому времени как Муссолини определил Сталина как «славянского фашиста», интернациональная советская идея, планы мировой революции, объединение трудящихся всех стран — все это в России уже было забыто.
С доктриной социализма история сыграла злую шутку. В черновиках так и не отправленного письма к Вере Засулич Маркс пытался примирить исконный опыт русской истории с идей интернациональной революции, и у него не получилось. В представлении Маркса не было силы более противной интернациональному союзу трудящихся, нежели Россия — крепостная империя; свои надежды он связывал со странами Запада. А вышло так, что знаменем социализма стала Россия, и сталинский антимарксистский лозунг «Не исключена возможность, что именно Россия станет первой страной, пролагающей путь к социализму» объявили развитием марксизма. Дальше — больше: «социализм в одной отдельно взятой стране» — что осталось от Маркса с его идеей глобальной мировой революции, бесклассового общества? Что осталось от идеи интернационализма в стране, объявившей борьбу с «безродным космополитизмом»? Да ровным счетом ничего. Возникла парадоксальная ситуация: восточные сатрапии (Камбоджа, Северная Корея, Россия, Китай) играли роль социалистических государств, а западные демократии отстаивали капиталистические (в терминологии коммунизма — деспотические) принципы. Этот вывернутый наизнанку мир ни в какой степени не соответствовал марксистской теории — однако коммунизм критиковали исходя из практики, а не из теории. Лишь по прошествии ста лет искомая картина восстановлена — вернулись к ситуации, описанной Марксом: Россия сделалась опять капиталистической державой без профсоюзов, крепостным государством с ярко выраженным классовым делением, от коммунистической риторики с презрением отказались, а страны западных демократий развиваются в направлении социализма. Социализма (о котором так пылко говорили большевики) в России не было никогда, однако картинку намалевали, и вот фальшивку счистили с полотна российской истории. И обрели под верхними слоями то, что там всегда находилось: националистическую идею.
Проект Гапона
Национальная идея овладевает растерянной нацией, обыватель становятся фашистом — это известный факт. Интересно, зачем определенной стране помогают стать фашистской? Веймарская республика была не просто слабой, она была искусственно ослабленной, а Версальский договор был не просто провокационным — он содержал план развития событий. Дикие репарации привели Германию в состояние дурдома (см: Вальтер Ратенау «Германию поместили в сумасшедший дом, и она сошла с ума»), однако более существенно то, что финансовый кризис ударил не по всем, лишь сделал бедных — нищими, собрал их в отряды. В
С тех пор тактика создания и усмирения агрессора налажена значительно лучше, случай с Ираком в сжатом виде дает возможный сценарий большой истории. Россию ведут к фашизму под руки. Класс ополоумевших богачей, разрушенное общество, антикоммунистическая риторика — диспозиция в принципе готова, а остальное, как и в случае с Гитлером, сделает сила вещей: массовый энтузиазм, алчность элиты, интеллектуальное бессилие оппозиции. Дело за малым — за провокацией.
Раскачивать лодку — упоительное занятие, здесь делать много не требуется, а собственное чувство гражданского достоинства растет как на дрожжах. Выходят демонстранты на площадь, не имея ни программы, ни малейшего проекта, ни тени исторических перспектив — и выкликают себе будущее. Их нимало не смущает то, что под общим названием «оппозиционеры» объединены националисты и демократы, бомжи и номенклатурные чиновники. Вы за что митингуете, граждане оппозиционеры? А мы так, вообще митингуем, в целом за демократию и против тоталитаризма. Вы какую именно демократию желаете? Вы знаете, кто придет к власти? Вы знаете, что сделают с вашей страной после того, как он к власти придет? Не слышат — кричат очень громко. Не в том дело, что власть нагнетает страх общества перед собственным народом, а в том, что нет никакой формообразующей идеи, которую народу можно было бы предложить.
НЭП
Оппозиционеры требуют туманных прав — но только не социальной справедливости. Любое поползновение к социальной справедливости встречает усмешку профессора Преображенского: «Вы, может быть, все поделить предложите?» И чувствуешь себя Шариковым. Хотя, если вдуматься, чем же плохо делиться? Это как раз очень хорошо, это, кстати, не только Шариков предлагал, а еще и Христос, и Платон, и Томас Мор. Так и детей следует воспитывать: чтобы делились, а не росли жадинами.
Говорят: только не трогайте итоги приватизации! А почему не следует трогать итоги приватизации? Это что, печати Апокалипсиса? Скрижали Моисеевы? Именно эти итоги как раз и надлежит в первую очередь трогать. Речь — ни много ни мало — следует вести о Новой Экономической Политике. Некогда Ленин пытался задним числом достроить то, чего не хватало истории России: опыт капитализма. То была отчаянная попытка, гениальный план, пресеченный Сталиным. Тот видел все проще: коллективизация и лагеря. Вы какой путь сегодня предпочитаете?
Сегодня России требуется Новейшая Экономическая Политика, дающая возможность роста социализма в одной отдельно взятой капиталистической стране. И если этого не произойдет, страна с неумолимой последовательностью скатится в фашизм.
Требуется делиться, граждане. Потому что если не поделимся друг с другом сами и сейчас, нашу страну в скором времени поделят за нас.
Максим Кантор
