Пожалуй, рискну сказать, что слово «выплакаться» мне подходит как нельзя лучше. Я вчера бабушку похоронил. За восемь дней от вызова неотложки до окончания поминального ужина накопилось несколько коротких историй о том, как я не столько задолбался — слово всё же не очень уместное, — сколько удивился.
Во-первых, всё же спасибо нашим малооплачиваемым доблестным врачам из неотложки и больницы, в которую карета «скорой помощи» нас отвезла. Они были в меру деликатны, минимально выражали недовольство тем, что шесть утра и ночная смена — да и то, конечно, не вслух. Все до одного адекватно восприняли то, что муж моей бабушки — врач, и с ним можно говорить на профессиональном языке. Одно лишь удивило до крайности: оказывается, в некоторых наших больницах в реанимационное отделение не пускают посетителей. Вообще никаких и вообще никогда. Те, кто видел хоть раз «Клинику», помнят, что у них там в intensive care тусуются чуть ли ни все, кому не лень. Может, это и преувеличение, но и мои друзья из Великобритании весьма удивились этой детали. Нормально ли это, когда ты привозишь в больницу человека, его увозят в реанимационное, а видишь ты его в следующий раз уже на отпевании? Ладно я, внук без медицинского образования. Но муж, врач высочайшей категории, — его могли бы и пустить. Благо он научен опытом, что врач правила не устанавливает, и права качать не стал.
Вторая история — из более классического «продавец-клиент». Нас с девушкой попросили купить нижнее бельё. Для трупа, простите уж. Заходим в магазинчик. Моя девушка с немного серым лицом просит у продавца лифчик. Описывает примерно так: «Размер такой-то, на пожилую женщину». Нам что-то там показывают. Когда девушка уточняет, что цвет не имеет значения, лицо продавца озаряется: «А, так это не на вас!» Моей девушке 18 — она уж точно не тянет на пожилую женщину. Чем слушала продавец?
Последняя история — самая тоскливая. Едем на кладбище в катафалке. Я сижу перед гробом, рядом мама в состоянии, близком к нервному срыву. Спереди, ближе к водителю, сидит стайка знакомых. Сижу, погружённый в безрадостные мысли. Вдруг спереди слышу негромкий говор. «Шу-шу, а мы живём в такой же пятиэтажке... Шу-шу, а мы теперь каждый год туда отдыхать ездим: водичка, лес...» Знаете ощущение, когда хочется тишины, и любой посторонний звук хуже бензопилы? А они не знают, видимо. Не понимают, что за их спинами стоит гроб, рядом с которым сидят родственники покойной. Только незнанием можно объяснить такую бестактность. Я могу понять, что некоторые из них не виделись, наверное, несколько лет, но это совсем не мои проблемы. Не в этот момент уж точно. Могу понять, что они, возможно, уже не на первых похоронах, и уже начинают относиться к ним как к чему-то бытовому. Но разве мы обязаны им потакать в этот момент? В общем, я надеюсь, что никогда больше мне не придётся делать кому-либо замечание в катафалке. А уж тем более группе людей, которая в сумме старше меня раз, наверное, в пятнадцать.
Всем остальным, кто помог, кто соболезновал, кто пришёл и был с нами — спасибо.
