Ещё недавно на сцене «Современника» актёр играл остросатирический спектакль по собственной пьесе – «Сон Гафта, пересказанный Виктюком», в котором разбирался в природе сталинизма. Не так давно постановку сняли с репертуара – теперь увидеть её можно только в Интернете, где она остаётся одной из самых просматриваемых. В преддверии собственного 80-летнего юбилея Валентин Гафт рассказал «Нашей Версии», почему разговоры о патриотизме никогда не утратят своей актуальности.
– Валентин Иосифович, недавно «Левада-центр» опубликовал итоги мониторинга, согласно которым 52% россиян считают, что Сталин сыграл в истории страны положительную роль. Вас не пугает такая цифра?
– Она и пугает, и возмущает, и удивляет. Почему пугает, объяснять не надо. А вот удивляет оттого, что роль Сталина в истории действительно неоднозначна. Я вам такой пример приведу. В 1940 году в застенках Лубянки был истерзан, а затем расстрелян великий Мейерхольд – человек, который искренне принял революцию и истово верил в Сталина. Но когда началась его травля, личное обращение к Сталину ему ничем не помогло. Я уверен – в какой-то момент, сидя в камере, Мейерхольд понял весь ужас режима, который он поддерживал. Ты никто, ты винтик, ты пешка в большой игре государства! Потому меня удивляет, что сегодня люди ничего не хотят знать о репрессиях, о лагерях, о покалеченных судьбах, о повсеместно внедрявшемся животном инстинкте (одни только доносы и товарищеские суды чего стоили!), о «железном занавесе» и много ещё о чём. Меня удивляет, что сегодня люди ничего не хотят знать о репрессиях, о лагерях, о покалеченных судьбах.
– Недавно на концерте у Евтушенко, когда поэт заговорил об ужасах сталинизма, какой-то человек крикнул из зала: «Не трогайте товарища Сталина!». А вы на спектакле «Сон Гафта…» с неожиданной реакцией зала встречались?
– Нет, не припомню. Хотя я действительно хотел неожиданного – чтобы товарищ Сталин извинился, покаялся перед своими жертвами. Такова была моя мечта, но этого не произошло в жизни. И не забывайте, к тому же, что спектакль уже не идёт несколько лет. Неизвестно, какая реакция была бы сейчас.
– Вам кажется, что изменилось время?
– Как сказать… У каждого времени свой Сталин.
– Кстати, вас не удивляет, что каждую эпоху Россия наступает на одни и те же грабли? Вы же помните, как разоблачали культ личности, а теперь вдруг опять запахло тоской по сильной руке.
– По молодости мне действительно казалось, что к этому мы больше не вернёмся. Помню, как в 1956 году я снимался в фильме «Поэт» у Бориса Барнета. Съёмки проходили в Одессе, и я жил в гостинице «Красная» в номере вместе с Петром Мартыновичем Алейниковым. Он был тогда, как теперь говорят, суперзвездой. Так вот Алейников каждый день спускался в просторный вестибюль гостиницы. Делал он это приблизительно в полдень, чтобы в фойе было людно. И однажды, обратив на себя внимание публики, он подошёл к огромному портрету Сталина. Долго пристально его разглядывал, будто молился, и вдруг минут через 10 резко повернулся и спросил на всё фойе: «Это кто такой?» Тишина, пауза, все замерли. Потом он подошёл впритык к портрету, смачно в него плюнул и вернулся в номер. Никто не то что не бросился на него, даже слова не сказал! А ведь Сталина не было в живых всего три года! Значит, вся эта любовь к вождю была всего лишь дешёвым подхалимажем, за которым ничего не стояло? Выходит, что да. Так что тиранов не любят, их боятся.
– А вам в своей жизни доводилось чего-нибудь бояться?
– Вы знаете, у меня ещё в детстве сложилось чёткое ощущение страха. Это когда тебя посреди ночи будят и ведут в подвал – переждать бомбёжку. Ты хочешь спать, но кругом много народу, прилечь некуда, духота, но выйти нельзя, поскольку дом трясётся от падающих поблизости бомб. Однажды на обратном пути мы выбрались на улицу, и я увидел, что от соседнего магазина остались руины. Говорили, что люди, которые там находились, погибли. Закрепилось убеждение, будто дети легко переносят тяготы жизни. В моём случае было не так. Я страдал, узнав о погибших. Поэтому, когда мой двоюродный брат в свои неполные 20 лет уходил на фронт добровольцем и пришёл к нам прощаться, я прижался к его ноге, а потом убежал в комнату и заплакал.
– Брат с войны вернулся?
– И брат вернулся (хотя был ранен), и папа. А ведь всё могло сложиться иначе. 21 июня 1941 года мы должны были ехать на Украину, в город Прилуки. Ещё ни о какой войне ничего не было известно. Тогда с билетами было трудно, но маме по хозяйству помогала замечательная домработница Галя, которая вызвалась помочь. И вот, простояв на вокзале целую ночь, Галя достала билеты, но дома выяснилось, что её обманули. Решено было снова идти на вокзал и билеты менять. И вдруг утром 22 июня по радио выступил Молотов. Тот поезд, на который мы опоздали, попал под бомбёжку.
– Выходит, судьба вас хранила. Часто вам в жизни везло?
– Сам удивляюсь, но в экстремальной ситуации я всегда как-то выкручивался. Однажды сам был удивлён, когда на уроке доказал теорему. Учился ведь я так себе. И вот ничего не учил и вдруг – доказал. Хотя скорее всего причина была просто в хорошей памяти. Как-то раз соседские ребята научили меня играть в шахматы. Точнее сказать, они поиздевались надо мной и обучили неправильным ходам. Я же, уверенный, что играю теперь как Ботвинник, отправился в близлежащий парк, где была психбольница, и стал предлагать выздоравливающим со мной поиграть. Мы не успевали расставить фигуры, как я уже объявлял чистый мат. И только лишь 11-й или 12-й по счёту игрок заметил: «Надо же, вроде раньше фигуры по-другому ходили». Правда, я решил, что он просто ещё не долечился, свернул доску и ушёл гордый домой. – Весёлое у вас было детство… – Оно стало ещё веселее, когда я записался в самодеятельность, потому что участие в ней поощрялось и ты имел полное право пропускать уроки. Дошло до того, что я сыграл невесту в чеховском «Предложении» – школа у нас была мужская и кто-то должен был играть женские роли. Волосы от парика всё время лезли в рот, но когда ты юный, тебе на это плевать. До сих пор считаю, что это была моя лучшая роль.
– А как же граф Альмавива в «Женитьбе Фигаро» Театра сатиры?
– Это тоже лучшая. Так говорили. Мы играли в нём вместе с Андреем Мироновым. Вот в сентябре мне будет 80, а я не перестаю удивляться: что есть актёр? Как Андрюша, когда во время спектакля ему вдруг стало плохо и его полумёртвого привезли в больницу, всё ещё произносил свой финальный монолог? Шептал механически, не приходя в сознание… Загадка!
– Преданность театральному делу…
– Я больше скажу – это преданность людям, человечеству, потому что театр по сути своей возвышает тебя над ситуацией, позволяет смотреть на мир несколько отстранённо. У меня есть стихи на эту тему.
Отчего так предан Пёс
И в любви своей бескраен?
Но в глазах – всегда вопрос,
Любит ли его хозяин.
Оттого, что кто-то – сёк,
Оттого, что в прошлом – клетка!
Оттого, что человек
Предавал его нередко.
Я по улицам брожу,
Людям вглядываюсь в лица,
Я теперь за всем слежу,
Чтоб, как Пёс, не ошибиться.
Борис Вернер
Опубликовано 5 августа 2015
