Сентиментализмом русскую литературу обогатил Карамзин. Думаю, ему не было нужды утруждать себя, и так бы остался в памяти потомков одним лишь словом, вобравшим в себя все хмурые века. Во время путешествия по Европе на вопрос русских интуристов на отдыхе: «Ну как там, в России?» – мудрейший Николай Михайлович изрек, как отрезал: «Воруют». Теперь уже смело можно добавить: и пьют.
Александр Сергеевич Пушкин где только не был, чего только не пил, по бакенбардам текло и в рот попадало. Пьянствовали вокруг всесословно и зачастую невпросых. Тому способствовали византийская наследственность, но пуще русская скука, и повсеместное медвежество, и столичная еще, до нововведений Петра Великого, программа увеселений, и долгие зимы со скудным досугом, и мрачная атмосфера всей той косной толщи, что давила всех… Времена имперские, то есть отсталые и реакционные, тянулись и тянулись – пей не хочу. А неимперских уж и не помнил никто.
Выходит, пьем мы отродясь?
Ломать привычку тяжело («замена счастию она»), а пьянство в нашем разе не только привычка, но въедливо оформившийся социальный недуг. Пытались с этой пагубой побороться много раз, да не яснеют мутные очи, – осоловели!.. Позиция «зеленого змия» непоколебима экономически, исторически, психологически и, стало быть, медицински. Будто обречен народ наш на то, что сам же подарил В. И. Далю в его словарь как достаточную формулу своего благополучия: сыт, пьян и нос в табаке. На две трети выходит счастье русского человека – из области наркологии.
Россия обрела свободу и первое, что сделала – вернула чуть было не отнятое право жить вне закона – сухого. Светил ясным светом затяжной кризис – и куда уж тут без антидепрессанта. Перелом, передел и перестрой – это когда выпить милое дело. Идет процесс релаксации, организм ищет выход из проблем, навязанных государством, в которых без бутылки не разберешься. Государство на гражданскую массу начихало и забыло. Прежние гнет и притеснение были все же внимательны к человеку – его заботливо гнобили и умертвляли медленно до гроба, а тут вдруг перевели на самообслуживание. Каждый спивающийся был предоставлен сам себе, имея выбор спиваться дорогущим коньяком «Наполеон», берущим реванш за 1812 год, или Бабы Маниной бормотухой, приправленной нюхательным табаком для крепости.
Страна переживает алкогольный бум, несмотря на безработицу, хронические невыплаты и прочие социальные парадоксы и парадигмы. И это нормально. Проблема из «пить или не пить» перешла в плоскость «где – что – когда» и «кому и сколько». И русский вопрос не «Почему мы пьем?», а «Почему мы пьем что ни попадя и без меры?»
«Слишком русский человек широк, надо бы сузить», – не без причины говаривал Федор Михайлович Достоевский. Делать чего-то вполсилы нам геополитическое пространство не дает, восставая супротив всею подкоркой. А понимание того, что сознание определяется как-то вразрез с высшим замыслом, усугубляет драму русской жизни. Питие вновь и вновь побеждает – от безысходности, запрограммированности средой, традицией, стереотипом мышления…Пьем, потому что не пить не можем – звучит сакраментально, брутально и фатально. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Целая нация пребывает в плену заматеревшего предрассудка. Нынешний расклад не оставляет надежд, что в ближайшее время что-то изменится. А если нет отчетливой перспективы, то остается опыт – горький, забавный, неприглядный и поучительный. И пока он есть, всмотримся в глаза отечественной истории – нет ли там ответу на наши нетрезво поставленные вопросы. И первый из них – откуда пить пошла Русская земля?
Это неправда, что русские люди пили всегда, но такая легенда – лучшая реклама производителям. Миф питается изнутри, породив целый пласт смеховой культуры и фольклора вообще. Когда что-то происходит долгое время, создается впечатление, что так оно было всегда. Но как всему есть конец, так всему есть начало.
Я в смутное время смены эпох побывал в Медыни. Есть такой милый городок под Калугой. Его весь можно обойти пешком за полчаса. Работы там не было никакой, зато полно питейных заведений. Взрослые люди делились со мной: у нас все девчонки на дороге (на панели!), а все мальчишки на игле. Будущего у Медыни уже не виделось. Онакатилась к колонизации. Причем – не русскими. Нестерильный шприц высосал из Медыни все, что мог. А между тем тут находится колония общего режима (недавно – «строгого»). И Медынь разделилась надвое: одни идут работать в колонию, другие туда же – под конвоем. Я видел заболоченные пруды и заросший бурьяном стадион. Тетки в детсадовской столовке вымученно шутили: «Мы сами бы встали на трассу, но кто на нас польстится. У нас руки, как у обезьян, от тяжестей висят ниже колен». По означенной трассе мчали автомобили. Они везли обитателей и гостей элитного поселка. Этот оазис создал для своих сотрудников «Газпром». Поселок напоминал маленькую Швейцарию. От Медыни его разделял шлагбаум с вооруженной охраной. Рассмотреть это чудо градостроительства можно было лишь с вертолета, на которых медынцы сроду не летали. Тут же, по слухам, был и бывший колхоз, принадлежащий в то время столичному мэру (прежнему, отстранённому впоследствие за утрату доверия). Он его выкупил. Это хозяйство единственное, что не издохло. Колхоз содержал молочное стадо и элитных жеребцов Юрия Михайловича. Кстати, начинавший в кавалерии будущий маршал Победы Малиновский тоже в юности служил в Медыни.
Идет поражение генофонда…
Любой уважающий себя нарколог на стороне народной морали, отторгающей пьянство – никто в семье не хотел бы иметь пьющего. Евангелие говорит: только пьяница и прелюбодей не унаследуют царство Божие. Но с другой стороны есть быт, это же столько лет насаждалось, образовалась мощная субкультура – общения, взаимоотношений… Упрощенная схема межличностного контакта.
Вспоминается 1995 год, там сама трактовка Указа о преодолении пьянства и алкоголизма заключала разрушение сложившихся барьеров, создание новой системы взаимоотношений на уровне более высокой культуры. А жить трезво – очень дорогое удовольствие. Это другие запросы: театры, кино, иной совершенно отдых… В постановлении смысл, конечно, был, но во что это вылилось… И пошла бессмыслица. Через запрет нельзя ничего изменить, тем более систему поведения, складывавшуюся столетиями.
Нельзя не пить на некоторых должностях и в некоторых географических широтах. Особенно когда, по выкладкам специалистов, невротизация общества достигла 60-80 процентов и процессу привычной «релаксации» выстроен многобутылочный и широкоассортиментный коридор.
Специалисты говорят, что потребление у нас идет как вещества собственного. Существует эндогенный этанол в организме, образующийся за счет окислительных процессов – он создает комфортное состояние. А экзогенный этанол содержится в алкоголе. Организмом он воспринимается так же естественно, видоизменяя весь механизм. Эндогенный этанол сажается, происходит привыкание. Образуется потребность в выпивке. Пробуждается и алкогольный юмор, и особое застольное общение, и желание выпить – то есть атмосфера. Вплоть до особых правовых отношений!
У нас растет количество неврозов. Человек ищет, чем себя успокоить: алкоголь, транквилизаторы… Начинаются расстройства: биологические, психосоматические, вегетососудистые… Раскачанный организм не может противостоять активным требованиям: ты должен, ты обязан!.. Сейчас уже не отсидишься на работе за чьей-то спиной. Стимуляторы приводят к новым проблемам, это – псевдоэнергетика. Мозг – наш самый ценный инструмент. Как над ним можно так издеваться?!
Глубокие наши предки пили зелья заморские. А поскольку дело это было дорогое, о повальном пьянстве славян говорить не приходится. Свое пиво на Руси появилось лишь в пятнадцатом веке. В одном из дошедших рецептов его приготовления говорится: «Взять солоду ячного четвертушку, да ржаного солоду полумеру или овсяной муки полумеру и растереть как следует муки гороховой четвертушку… А в то время, когда закипит твое пиво, в ту пору готов был бы хмель… А как станет доходить пиво – укрой его плотно, чтобы запах не выходил».
В средневековой Руси уже знали множество сортов пива: светлое и темное, «пиво обычно», «пиво сычено», «пивцо», «полпиво»… При царском дворе готовили «подельное» и «малиновое». Водка – «хлебное вино» или просто «вино» – впервые упоминается в десятом-одиннадцатом веках. Видимо, потребление ее тлело тихо. Первая на Руси государственная монополия на водку введена была лишь в пятнадцатом веке. И с той поры крепкое питие обрело державный масштаб, а политику алкоголизации народа взяла в свои руки государева казна.
Вопрос-то в том, что одурманенным народом проще управлять. Народ не так глуп. Поэтому были бочки с вином, с пивом: гуляй, народ!..
Но пили и наверху.
Диагноз непредвзятый: как с затуманенным взором, не ворочая языком, можно ворочать страной? Ну, Иван Грозный велел сечь пьяниц батогами. Петр Первый придумал чугунную медаль на шею… Это были жестокие игры тиранов в благо через насилие. И никакая это не борьба была, а всего-то один из элементов политики устрашения как предлог. Сами-то правители показывали обратный пример. Царские разгулы всем известны, а народ подражал. Существует вековая мораль, ею все сказано. Вот загадка: на вид красиво и хорошо, на вкус дико! А в пословицах сколько мудрости, ну! В пословицах пьянство осуждается, высмеивается, выявляется унизительная и разорительная суть бражничанья: «Вино уму не товарищ», «было ремесло, да хмелем поросло», «водка вину тетка», «вино вину творит», «напьется – с царями дерется, проспится – курицы боится»…
А тосты, здравицы, обрядовое питие, удалые песни – это остроумие на случай, мудрость пословиц – на века. В обыденности простому человеку пить никак не выгодно, потому что пьянки да пирушки оставят без полушки. Все дело в чувстве меры.
А если эта мера – химера? Тогда алкоголизм. Но тот же народ не жалует и непьющих. Подозрительно.
Я скажу крамольную вещь. Тридцать-сорок граммов водки даже полезны для человека. Профилактика сердечно-сосудистых заболеваний. Но эту дозу надо выдерживать. А практика таких гарантий нам не дает.
Ох, ох, ох! Богема и вино нерасторжимы. Все классики советской литературы сидели с ночи до утра в ресторане ЦДЛ, это же их Мекка – родник историй, перлов, баек, где фигурируют сплошь нетрезвые «глашатаи, горланы, главари».
Тем живучее субкультура, когда она творится на высокоинтеллектуальном уровне. Это мощная подпитка «пьяной» традиции. Государство развращало нас как хотело, чего тут ожидать. Споило Юрия Олешу, Алексея Толстого, много кого, много… А потом разом решило всех отрезвить. Дров наломало. Легитимировали наркоманию, которая была подспудно, а тут вовсю хлынула в образовавшуюся пустоту. И теперь эта проблема стоит очень серьезно, а государство безмолвствует.
Для эпохи Ивана Грозного пиры были характерной деталью быта царского двора. Вот обычный церемониал званого застолья с иностранцами. Еду подносили гостю с приговором: «Царь тебе посылает это». Та же процедура повторялась с напитками. Гость выбирал из них, что больше по душе. А приправы гостям не глянулись. Состояли они из шафрана, кислого молока да огурцов в уксусе. Необходимость отсиживать за столом мягкое место по пять-шесть часов добивала самых выносливых. Ни от одной подносимой чаши нельзя было отказаться. Кроме того был обычай после пира посылать почетным гостям кушанья и напитки, которыми те делились с царскими подданными. Один посол за раз получил семь чаш романеи, столько же рейнского вина, мускатного, белого французского, канарского, аликанте и мальвазии, двенадцать ковшей меду высшего качества, семь низшего, восемь блюд жареных лебедей, столько же журавлей со специями, несколько блюд из петухов, жареных кур без костей, глухарей с шафраном, рябчиков в сметане, уток с огурцами, гусей с рисом, зайцев с лапшой, лосиных мозгов, множество мясных и сладких пирогов, желе, кремов и засахаренных орехов. Все это получил бедняга, только что вылезший из-за стола.
При дворе, как и у частных лиц, пиры с их ужасным обжорство и неумеренным пьянством были необходимым условием всякого празднества и самым любимым развлечением. «Ассамблеи» Петра Алексеевича и «пиры Валтасара» под управлением Иосифа Виссарионовича – по сути явления того же порядка. Русская традиция, понимаешь, досуг власти.
Горбачевская кампания в чем-то была оправдана. Я не говорю о политической подоплеке. Но после 85-го года резко упало потребление алкоголя в стране, сразу же заметно снизился уровень сердечно-сосудистых заболеваний, травм, вызовов «скорой помощи… Другой вопрос, что почти одновременно стало набирать обороты суррогатное пьянство. Подобное ищет взамен подобное. И высококультурным досугом это не заменить. Идет перестройка всей системы ценностей человека. Ведь нельзя же сразу стать интеллигентом, нужны три высших образования – от деда до внука.
Всякая программа должна быть комплексной. Прежде чем приказать, запретить, внушить – обеспечь механизм исполнения. Об этом вспоминают тогда, когда наружу выползают непредвиденные вещи.
Но прежде же лечили от запоев… Или нет? Да всегда лечили: заговорами, травами, медом… Биологическими продуктами. В любой методике главное – изоляция и применение успокаивающих, седативных средств – отмывающих, очищающих. Сейчас вот появилась метаболическая терапия. Наша, наша, мы тут немцев превзошли. Она построена на естественных метаболиках. Не хотел бы говорить о ценах, но индивидуальное лечение всегда дорого. А принцип ее в том, что идет поиск тех средств, которые вырабатывает сам организм. Надо его разбудить.
Царь Петр свои прогрессивные реформы проводил деспотичной рукой. И водочная монополия была одним из пунктов укрепления государственности, а попросту – единовластия. Дикие кутежи самого императора повергали подданных в ужас. Об этом со знанием дела поведал миру Алексей Толстой, сам не последний гурман, сибарит и чревоугодник. Им же подан ассортимент зелий в кружалах – царских кабаках для народа то есть. И там уже водку кабатчики – целовальники – безбожно разбавляли (что не во вред, как раз, а наоборот), кабы те не приправляли ее всякой дурью: химичили, в общем! И народ укушивался этими коктейлями до беспамятства, за что и терпел воспитательные порки. Императрицу Екатерину Вторую на российский трон возвело дворянство. В благодарность за это государыня ввела привилегию винокурения для дворян, освободила тех от всякого налогообложения. Литраж определяла иерархия, прочие же сословия довольствовались казенным градусом. Помещичий питейный ассортимент зело разросся и потек за бугор Отечества, золотя русскую корону. Эта убойная сила валила с ног уже не только родовитых Шереметевых и Бестужевых, но и Смитов с Делакруа, изнеженных своей виноградной кислятиной… Столбовые винокуры не всегда отличались отменной порядочностью, порой вливая в общий алкогольный поток откровенно «самопальные» напитки. Преуспел на этом явном мошенничестве, например, брат поэта А. Н. Некрасова, известного нам со школьной поры. Сам крестьянский заступник был барин и картежник, хоть и демократ, и, говорят, имел от доходов близкого родственника свою долю – на прогрессивные цели, конечно. Если Некрасов-винокур, спаивая соотечественников, еще их и травил чем попало, не повергая в краску смущения издателя передового журнала «Современник», то брат писателя А. П. Чехова, доктора и гуманиста, был сам горьким пьяницей. И доставил много огорчений совестливому и интеллигентнейшему автору «Чайки» и других реалистических пьес и рассказов.
До нас дошло и то, что последний российский император сильно закладывал за воротник, что не помешало ему влиться в пантеон наших православных святых-великомучеников. Так и вверглась Российская империя в пучину революции на фоне сатанинских кутежей Распутина и тихого, обреченного алкоголизма Николая Второго. Николай Второй не исключение, многие святые и подвижники при жизни не были трезвенниками.
Кто не пьет? Все пьют – выйдите на улицу. И каждый десятый становится алкоголиком, потом – девятый, потом – восьмой… В общественном сознании потребление – норма, злоупотребление – асоциально. Вот и всё. Проблема сложнее наших рамок.
По легенде святой равноапостольный князь киевский Владимир мог принять мусульманство. В тогдашней столице Руси жило и множество иудеев. Выбор у князя был. Кланяться русскому человеку по-прежнему идолам (в том числе персидским Хорсу да Семаргу), срочно учить арабский язык или уподобиться ромеям? Князь, однако, загнал подданных в Днепр, идолов сокрушил, а от Степи отгородился осьмиконечным крестом (мог, опять же, и четырехконечным). Перед Владимиром стоял пример несокрушимой бабки – княгини Ольги. Личной жертвой князя стало упразднение гарема, уравнивавшего его с библейским царем Соломоном. Басурманским миссионерам Красное Солнышко поведал про то самое русское веселье, которое немыслимо без выпивки и которую Коран не приветствовал. И это, говорят, перевесило чашу весов, направив страну к совершенно иной цивилизации.
Моя бабушка не пила вовсе и умерла от инсульта, когда ей не было и пятидесяти. Бабушка моих сводных братьев умерла в девяносто три года, а ее родная сестра – в девяносто один год. В ясном уме и трезвой памяти. Обе любили петь: «Давай выпьем, кума, тут, на том свете не дадут! Чай, дадут, чай, не дадут – давай выпьем, кума, тут!»
Идет мужик, а на пути пьяный барахтается в луже.
– Ты че делаешь?
– Ищу.
– Давай вместе искать.
Минут десять искали, пьяный кричит:
– Нашел!
– Что нашел?
– Берег.
Сергей Парамонов
