За век с лишним, прошедший со дня его постройки, прежние владельцы Дома были убиты, расстреляны, сосланы, все по-честному, как и положено в новейшей российской истории, где войны соседствуют с революциями и нескончаемым террором.
За крайние же двадцать вроде бы мирных лет число жертв увеличилось еще — жильцы пропадали, погибали при невыясненных обстоятельствах... Пока не остался единственный нетронутый человек, слабая женщина.
Первый житель Рублевки
Дом 9/5 на углу Гагаринского и Чертольского переулков построен был на границе Белого и Земляного города. Спасо-Божедомские катакомбы, суровые владения Спасской церкви. Место это считалось гиблым — именно здесь располагался морг для приезжих, неудачливых путников, нашедших свой последний приют проездом в Первопрестольной. Позже неподалеку воздвигли доходный дом.
Известный публицист XIX века Гиляров-Платонов писал в своих мемуарах о том, что жил здесь музыкальный критик Кашкин, в гостях у которого частенько бывал Петр Ильич Чайковский.
— Чайковский ходил в одноэтажный приход храма Спаса Нерукотворного, — рассказывает последний жилец Дома Татьяна Куликова. — А уже в начале ХХ века родной дед моего мужа, художника Сергея Куликова, честно выкупил эту квартиру в доходном доме для своей многочисленной семьи — детям надо было идти в гимназию.
Дед, Иван Михайлович Бирюков, — человек в истории Москвы легендарный. Именно он был непосредственным строителем столичного водопровода, Рублевской водозаборной станции. В 1910 году водопровод этот был признан лучшим в мире, а Иван Михайлович, первый житель Рублевки — у него там был построен дом, — удостоился чести называться почетным гражданином Москвы.
— Детей было шестеро: Евгения, Анна, Лидия, Ольга, Вера и единственный сын Александр, — перебирает Татьяна Ивановна истлевшие фотокарточки, на них — счастливые времена, кои уже никогда не повторятся, очаровательные детские головки сфотографированы со смыслом одна над другой, в порядке взросления. Или вот еще малышня катается на придуманных отцом веревочных качелях, радостно хохочут, не зная пока, что за будущее им уготовлено. Дочь Ольга училась у самого Собинова, голос имела изумительный... А сын Саша был убит в 37-м году. — Мы нашли его в расстрельных списках Донского монастыря, — задерживает дыхание Татьяна Куликова. — Моя же свекровь, Анна Ивановна — видите, самая красивая девочка на этом снимке, — дожила до глубочайшей старости, ей повезло.
В 30-е годы за инженером Бирюковым, как водится, на Гагаринский пришли. Вернулся он только через несколько лет с грандиозной стройки социализма на Кузбассе, выяснив попутно, что не был ни репрессирован, ни арестован — «взяли» его просто так. Были уверены, что добровольно строить светлое будущее, в котором не было места для просторных и уютных домов на одну семью, Иван Михайлович не поедет. «А он бы поехал, он был великим энтузиастом», — продолжает Татьяна Куликова.
...Разрытые божедомские катакомбы, человеческие кости, разбросанные вследствие того по всему Гагаринскому переулку, бомбежки Великой Отечественной, как ни странно, обошедшие Дом стороной. Будто заговоренный... К возвращению деда Дом был уже коммуналкой, переполненной событиями и людьми, но зато в самом сердце Москвы, историческом его центре. И, как и положено было во всех приличных московских дворах, Дом в советские времена имел дворника. Улицу мел неприметный ассириец Сергей Бархо, тихий, спокойный человек. Сынишка же его, названный громким именем Эдуард, носился возле отца. Тот привез его из Пензы, чтобы прописать в своей комнатке. Обитателям Дома парнишка был малоинтересен.
Долларами по евро
В середине 90-х годов старая Москва доживала последние дни. Казавшиеся бессмертными бабульки Пречистенки в вязаных беретиках, с подкрашенными губками, встающие по утрам в «булошную» за теплым хлебом — я сама еще, жившая в те времена на «Кропоткинской», помню таких, — сменялись на заносчивых и малограмотных нуворишей, скупавших за бесценок их убогие коммуналки, чтобы превратить в собственные родовые гнезда.
Прежние истории домов забывались. Новые писались долларами по евро.
Большую часть тех, кто проживал в доме 9/5, расселили к тому времени тоже. Первые его этажи планировали отдать под кафе или ресторан, но подвал, прибежище голодных крыс, отпугивал коммерсантов. Слишком уж много надо было переделывать здесь, надстраивать, перестраивать, вкладываться... В конце концов у Дома появился настоящий хозяин, Даниил Павлович Сухачев. В 1980 году именно он отвечал за питание спортсменов на московской Олимпиаде. Затем открыл первый кооперативный ресторан возле кинотеатра «Горизонт».
На Гагаринском на месте двух бывших коммунальных квартир первого этажа Сухачев устроил кафе, на улице поставил старинный фонарь. «Сам он с домочадцами занял квартиру №6 над кафе, — рассказывает Татьяна Ивановна. — Для того чтобы ее освободить, он лично и за свой счет перевез нескольких прежних жильцов. Все были довольны».
Романтик, немного не от мира сего, как говорили все, Сухачев был подлинным энтузиастом своего дела, увлеченным, не ведавшим усталости. Кафе сменилось рестораном с громким названием. Сейчас от него ничего уже не осталось, но тогда это имя гремело по всей Москве, гости столицы, иностранцы, члены правительства, мэрии столовались в «Гранд-Империале», названном в честь золотой монеты, найденной в подвале рабочими во время ремонта...
Он был обозначен в путеводителе по Кремлю, внесен в десяток правительственных ресторанов Москвы… На обед обычно подавали меню Бенуа к царскому столу, воплощенное на 300-летие Дома Романовых.
На президентский прием 7 марта 2001 года Владимир Путин в числе 26 самых известных женщин-предпринимателей России позвал и жену хозяина «Гранд-Империала».
Передо мной лежит ее чудом сохранившийся дневник. Я не называю ее имя, потому что она сама, давно поставившая точку в этой истории, не хочет больше ворошить прошлое и наотрез отказалась от встречи со мной…
Два года эта женщина, ручкавшаяся когда-то с самим президентом страны, вела эти записи в неволе, после своего похищения — все ради того, чтобы завладеть Домом.
Но... по порядку. В 2001 году две квартиры в Доме покупает некто Эдуард Бархо, да-да, тот самый сын бывшего дворника. Мальчик вырос и стал богатым человеком. Состояние его, правда, было нажито весьма туманным путем — вроде бы еще в 1998 году в отношении него было возбуждено уголовное дело, но кто из нынешних владельцев заводов и пароходов не грешил этим когда-то? Важно ведь не происхождение денег, а то, какую биографию человек напишет после того, как стал их иметь.
Дом в Гагаринском переулке — мечта босоногого мальчишки из семьи бедняка, обитателя самой маленькой комнатенки в самой жалкой коммуналке. Дом с истертыми мраморными лестницами, с дубовыми перилами, живой, настоящий... С судьбой и характером, не каждого пускающий внутрь. Иные — как и его отец — заглядывали только с черного хода. В советские времена такого унижения уже не было, но все равно по старой привычке челядь предпочитала перемещаться не через парадное.
И вот этот дом — почти его. Почти...
Я почему-то представляю Эдуарда Бархо купцом Лопахиным из «Вишневого сада», внезапно осознавшим, что цель всей его жизни, живое доказательство того, что он сам чего-то стоит, обрела вдруг реальность.
«Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу... Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется... (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется...»
Между тем ни в одну из двух приобретенных им квартир Эдуард Сергеевич Бархо так и не переехал — короче говоря, его интересовал ВЕСЬ Дом. Лопахины XXI века прекрасно понимают, что покупать что-либо ради удовольствия обладания не имеет смысла — зато «вишневый сад» можно выгодно перепродать, целиком, а не по квартирам.
Осталось только куда-нибудь деть тех, кто все еще в нем проживал. Не покупать же всем новое жилье, и в самом-то деле...
Из дневника жены Даниила Сухачева, владелицы квартиры №6: «Я стала получать угрожающие звонки от неизвестных лиц по телефону, письма странного содержания по е-mail, предупреждения об опасности. Что меня «могут убить», что моему мужу нужно быть поосторожнее на охоте... Примерно в феврале 2003 года я почувствовала, что нервы мои уже на пределе, я обратилась к врачу, чтобы он прописал мне какие-нибудь успокоительные препараты, невозможность контролировать свое поведение из-за страха за жизнь своих близких могла довести меня до крайности».
Эдуард Бархо сказал женщине, по ее словам, что между ними будет война, что его целью, по ее словам, является получение всего Дома — иного пути нет. «Я понимала, что ожидать можно чего угодно, когда такие люди объявляют тебе войну. Он явно пользовался моим подавленным состоянием, этот разговор еще более усилил мои страхи и беспокойства». Словно загипнотизированная она пошла за ним. Как бабочка к огню. Соглашалась все на новые и новые встречи. Позволяла себя убеждать, что Бархо хочет для нее и ее семьи только хорошее. В конце концов на одной из встреч женщину просто посадили в машину и насильно увезли в некую гостиницу. «Я была в полнейшем шоке. Я не понимала, как я оказалась одна и что мне теперь делать. Я стала ведомой — делать, что они говорят, говорить, что они внушают, во мне поселилась полная безысходность и постоянный ежедневный страх за свою семью. Бархо и его окружение стали попросту манипулировать мной... Они говорили, что я никому не нужна — ни мужу, ни сыну, что они обо мне и не вспоминают. Практически при каждой встрече Бархо внушал мне, что у него все схвачено, что во всех властных структурах работают на него».
Безуспешно, несмотря на все свои связи, пытался отыскать жену Даниил Павлович Сухачев. В милиции предположили, что та ушла из дома добровольно, и открывать розыскное дело не торопились. Тем более что периодически от нее все-таки приходили какие-то весточки — сама женщина говорит, что ее заставляли писать их.
…И начались бесконечные суды. По отъему квартиры, ресторана. Женщину поселили в съемную квартиру на Большой Никитской, накачивали какими-то препаратами, она почти и не приходила в себя, снова и снова подписывая неизвестные ей документы, якобы «способные спасти жизнь сыну и мужу», а на самом деле передающие собственность ее семьи в третьи руки. «Я подписала доверенность на имя адвоката, я подписала какую-то бумагу».
Два года — с 2003-го по 2005-й — супруга Даниила Сухачева находилась неизвестно где и с кем. За это время ее официально развели с мужем, она «раздарила» и «продала» все свое имущество, включая квартиру №6 по Гагаринскому переулку. «Когда на меня в прямом смысле налетела целая группа оперативных работников МВД, я просто не поняла, кто организовал эту освободительную операцию, я была уверена, что это тоже люди Бархо. У меня была подозрительность во всем. На вопрос, что я продала квартиру и подарила долю ресторана кому-то, я не знала, как отвечать, не поняла даже, о чем спрашивают, но однозначно подтвердила, что зафиксировано в протоколе, что никаких денег не получала, так как не могла ничего продать без согласования со своей семьей».
Осталась без жилья и мама Даниила Павловича Сухачева, старейшая жительница Москвы, вдова узника Освенцима, который выступал свидетелем на Нюрнбергском процессе, 1920 года рождения. Она до сих пор получает на адрес Дома, в котором не проживает, открытки от мэра Собянина, поздравления с великим праздником Победы. Однажды она даже наивно ответила на одну из них: «Сергей Семенович! Я действительно участвовала в защите любимой Москвы, обеспечивала спецсвязь Кремля, сейчас мне 92 года, но в последние 10 лет не стало мне веры в руководителей Москвы, может быть, хотя бы у вас живая душа и чуткое сердце? И ваши слова приветствия мне, ветерану, не формальные, и вы сможете помочь выброшенной из собственной квартиры, униженной, растоптанной женщине-ветерану ВОВ, лишенной единственного сына?»
После пережитых потрясений ее сын, ресторатор Даниил Павлович Сухачев, действительно прожил всего около года. Вызволив супругу на волю, он тут же обратился в Следственное управление внутренних дел ЦАО, сделал заявление с требованием привлечь к ответственности граждан, похитивших его жену, — но никаких действий в ответ предпринято почему-то не было. Против Эдуарда Бархо, правда, было возбуждено уголовное дело, и он даже находился какое-то время в федеральном розыске, но затем, видимо, все это успешно застопорилось.
Даниил Павлович умер скоропостижно в своей машине 28 мая 2006-го. Его вдова вместе с престарелой свекровью уехала из Дома, квартира в котором им больше не принадлежала, за город, и постаралась забыть о том, через что им довелось пройти.
Как заговоренная
От потолка к стене в большой комнате у иконописицы Татьяны Ивановны Куликовой, последней обитательницы Дома, тянется гигантская трещина, надлом, как будто бы разделяет жизнь Дома на «до» и «после».
«До». Тикают на израненной трещиной стене гостиной швейцарские часы — приданое бабушки, урожденной немки Ольги Густавовны Шульц. Им уже лет под двести. Из того же свадебного имущества — картинка на стене, голландская масляная живопись, старинный пейзаж. «Ширпортреб это, — отмахивается Татьяна Ивановна. — То поколение было совершеннейшие нестяжатели. Иван Михайлович Бирюков жил очень скромно, хотя имя его гремело по всему миру. Но было неприлично шиковать. Бабушка Ольга Густавовна сама шила детям сапожки, ботинки. Ребятишек тоже приучали к труду, к самым простым истинам — живи честно, не лги, не предавай, не заглядывайся на чужое...»
«После» — нападки Эдуарда Бархо, его скрупулезное приумножение — где нытьем, где катаньем — чужих квадратных метров, после смерти их владельцев, после их исчезновения, еще, еще... Все мало!
Трещина расширяется, как детки от нее отходят на стены вены и артерии новых трещинок, глубже, глубже...
— Откуда эта трещина, Татьяна Ивановна? — спрашиваю я пожилую женщину.
— Осенью 2002-го Эдуард Бархо начал крушить наш Дом физически, — объясняет она. — Он стал переоборудовать чердак без инженерных исследований и разрешения, без документации на строительство. Дом не выдержал издевательств над собой, трещина все расширялась, и, несмотря на то, что перепланировку в итоге остановили, в декабре того же 2002-го данный вопрос даже обсуждали на правительстве Москвы, результатом совещания явилось решение за подписью Ресина, по которому все работы по строительству мансарды должны были быть немедленно прекращены, восстановительные работы так и не проводились, к чему в итоге это приведет — я не знаю...
За семьей внука рублевского инженера Ивана Бирюкова — художником Сергеем Куликовым, его женой Татьяной Куликовой и его сыном от первого брака — оставались две комнаты в квартире №8 — спальня и бывшая гостиная. В 2004 году, еще до событий с соседкой из квартиры №6, скончался художник Сергей Куликов, не выдержав тяжбы с родным сыном Александром — тот захотел продать свою долю в квартире тому же Бархо. Через месяц после смерти отца Александр Куликов также внезапно исчез, найти его не представилось возможным, в конце концов его признали умершим. В живых осталась одна-единственная Татьяна Куликова. Последние комнаты в ее коммуналке, непонятным усердием властных структур превращенные в нежилые, — отныне тоже принадлежали Эдуарду Сергеевичу Бархо. Последняя комната, записанная на соседку Марию Ильиничну Каретникову, после ее смерти (слава богу, вполне естественной), в обход Татьяны Ивановны, также стала собственностью сына дворника.
...Ах, если бы можно было, я написала бы эту статью только о ней, жене художника, такая странная и причудливая судьба, как нельзя более правильно вписавшаяся в историю этого Дома.
Мы познакомились два года назад в Сирии, в древнейшем женском монастыре первого века. Где я поселилась в качестве журналистки, а она учила молоденьких арабских монахинь вышивать хоругви по алому бархату. Мы ночевали в одной келье, стена которой представляла собой древнюю каменную скалу. Под свет лампадки долгими вечерами Татьяна Ивановна рассказывала мне свою собственную историю. 18-летней девчонкой во Дворце Съездов в начале 60-х познакомилась она с только что прибывшими в СССР на Международный всемирный конгресс женщин женами прославленных кубинских революционеров. Таня держала в руках букет, предназначенный Вильме Кастро, жене Рауля Кастро, но, перед тем как нести его на трибуну, нечаянно расплакалась прямо в камеру. Мероприятие показывали по телевизору, о нем сняли кино. Танины слезы увидел весь мир. Такое это было потрясение в хорошем смысле слова — и новенькая, пахнувшая теплым Карибским морем и терпкими сигарами, революция на Острове свободы, и бьющая ключом юность, и растроганная Вильма, тут же пригласившая девочку-москвичку к себе в гости в Гавану. Так они и общались всю сознательную жизнь, переписывались, присылали друг другу фотографии, один раз Вильма передала с оказией русской подруге куклу в кубинском национальном костюме, платье-вихрь, из оборок и воланов. Одну из последних своих работ, Гаванскую Богоматерь, Татьяна Ивановна Куликова посвятила именно Вильме... Она рассказывает мне об этом, но кажется, будто говорит из какой-то параллельной Вселенной, где светлая кубинская весна ну никак не пересекается с грязным московским криминалом.
Игра на выживание
21 декабря 2012 года Эдуард Сергеевич Бархо вместе с группой лиц мужского пола в составе семи человек совершил взлом внешней железной двери в квартиру №8, где проживает Татьяна Куликова. Этот взлом он совершил не в первый раз, о чем имеется и сообщение в ОВД по району Хамовники и рапорт участкового. Предпоследнее проникновение в жилище Куликовой было предпринято за год до этого, 6 декабря 2011 года.
— Бархо взломал дверь без предварительного звонка и договоренностей. Он насильно проник в квартиру и привел с собой посторонних лиц, которым якобы сдал в аренду принадлежащие ему комнаты нашей общей коммуналки. Взлом и порчу моего имущества сопровождали угрозы «мы вас вынесем вместе с мебелью», — продолжает пожилая женщина. Слава богу, ей удалось дозвониться до своих друзей, в том числе и до меня, мы примчались, и пришельцы, видимо, не успев до конца выполнить намеченное — что стоит расправиться с одинокой 70-летней пенсионеркой? — вынуждены были засесть в других комнатах, затаиться.
— Парней было двое. Они приходили и жили у меня посменно, на этот раз Бархо обставил все основательно, он их даже у себя зарегистрировал. Они, видимо по его приказу, не имели права покидать жилплощадь и просто брали меня измором, — рассказывает Татьяна Ивановна. — Один из парней, Алексей, приехал из Тулы, говорил, что зарабатывает так на семью — ему платят деньги за то, что он сидит в этой квартире и потихоньку меня отсюда выживает. Я даже не могу никуда выйти, так как все остальные квартиры дома уже принадлежат Бархо, нет никакой вероятности, что, когда я вернусь, меня вообще обратно впустят. На Рождество я принесла Алексею кусок пирога, жалко его стало — сидит, одинокий, заброшенный, играет в свои компьютерные стрелялки. Я его покормила... А через несколько недель он не выдержал — сбежал, наорал еще на Бархо, что больше не может здесь находиться, что у него нет на это сил...
Сейчас ее «охранники» меняются чуть не каждый день. Тоже не выдерживают. Их заменяют новыми. Уже без регистрации. Впрочем, ведут они себя прилично, как мышки, сходив в туалет, за собой смывают. Еду на кухне не готовят. Ее приносят сменщики.
Пару раз я ночевала у Татьяны Ивановны, пост сдал, пост принял, так поступают сейчас все ее знакомые, опасаясь оставить женщину одну. Мало ли что?
Хотя на самом деле я думаю, что сам Дом просто не допустит того, чтобы с его последней Хранительницей, знающей всю его историю, случилось хоть что-то плохое.
А милиция? Милиция то же, что и управа Хамовники, все про все знают, но сделать ничего не могут. Или не хотят.
На всякий случай я и пишу эту заметку, чтобы они уж точно узнали, что на их подведомственной территории творится что-то непонятное.
Главное, чтобы с Татьяной Ивановной сегодня плохого не случилось. Свидетелей того, что происходит в Доме сейчас, хватает. Молчать мы не будем.
Татьяна Ивановна Куликова как заноза в руке у будущих владельцев всего особняка — ведь не обязательно это будет Бархо. Вот живет она тут и никуда не девается. И не дает прибрать к рукам десятки миллионов долларов. Столько примерно сейчас стоит этот Дом целиком.
И непонятно, как это у Татьяны Ивановны до сих пор получается здесь жить...
А просто живут вместе с ней, в тех же комнатах, и стоят за нее каменной стеной рублевский инженер Иван Михайлович Бирюков, и жена его Ольга Густавовна, и шестеро их еще живых детей.
материал: Екатерина Сажнева
