Галина Санько на Курской дуге, 1943 год
В тот момент, когда Галина находилась в штабе дивизии, пришло известие об освобождении Белгорода. Мало того, что это было важнейшее событие, так это ведь и почти её родные края, в детстве у бабушки гостила. Немедленно туда!
Кое-как сподобила какого-то шофёра добросить её до шоссе. Там привычно стала голосовать. Повезло: в попутке были фронтовые операторы, у которых удалось разжиться плёнкой. Такая выручка была делом распространённым – коллеги почти что!
Добралась с грехом пополам до какого-то мрачного генерала, из которого удалось вытряхнуть разрешение на полёт на кукурузнике – но он только сможет сесть на шоссе. К счастью, оно оказалось уже разминировано. Да незадача – чистое поле вокруг. Пешком добралась до расположения наших войск, где ей предложили единственный имеющийся вид транспорта – лошадь. Вскарабкалась, ударила каблуками сапог в бока, и вот уже – закопчённые руины, дымящиеся развалины: Белгород, уже наш, советский.
Хорошо, запас плёнки позволял – кадры должны получиться впечатляющие.
Нашли пришли! Белгород. 1943 год. Фото Галины Санько
Возвращение в разрушенный город. Улица Попова. Преображенский собор. Фото Галины Санько
А теперь не менее сложная задача: доставка съёмки в Москву, в родную редакцию. Подводы забиты ранеными, грузовики мчат по своим делам. Но вот показалась кавалькада открытых американских «виллисов». Она встала посреди дороги, и шофёр головного затормозил, поняв, что стоит она насмерть. А в «виллисах» сплошь генералы, раздражённые задержкой.
Выбрала самого главного, с тремя звёздами, генерал-полковника. Объяснила: съёмка из освобождённого Белгорода, «Фронтовая иллюстрация», какая радость для красноармейцев, нужен самолёт до Москвы. «Только и всего?» – улыбнулся бритый наголо генерал. И, секунду подумав, черкнул на листке блокнота распоряжение и подписался «И. Конев». Фамилию она знала прекрасно – командующий фронтом.
Курская дуга, 1943 г. Фото Галины Санько
Тут же один из автомобилей домчал до аэродрома. Самолёт, правда, оказался с открытой кабиной, и Галина едва не окочурилась от ледяного ветра. Садиться пришлось на далёком аэродроме, потом перелетать на тушинский, но это уже так, мелочи. Главное – съёмка в редакции. Тут вполне уместно вспомнить строчки из «Корреспондентской песенки» Симонова – Блантера:
Жив ты или помер,
Главное, чтоб в номер
Материал успел ты передать…
Когда спустя несколько дней журнал выйдет, Санько уже будет мчаться в сторону Харькова – поспеть к его неминуемому освобождению от фашистов. Это ведь, как и Белгород, город её детства. Она уже была близко, ждала переправы через реку. И тут налёт вражеской авиации, чудовищной силы удар от взрывной волны. Только на следующее утро пришла в сознание: тяжёлые ранения, контузия, носилки, госпиталя… И вполне заслуженные награды – Красная Звезда, медаль «За боевые заслуги».
Зенитчица Лена после объявления Победы, 1945 г. Фото Галины Санько
В начале 60-х у меня появилась замечательная магнитофонная запись несравненной Эдит Пиаф, переписанная с пластинки-гиганта. Её принесла мне Галина Захаровна, только что вернувшаяся из Парижа. Ездила она туда, что было крайне непривычно по тем временам, по приглашению какой-то своей родственницы.
Мельком я обратил внимание, что выглядит она помолодевшей. Подумал: чудодейственный воздух Парижа. А маме она под секретом рассказала (о чём я узнал впоследствии), что вовсе не воздух подействовал столь омолаживающе, а совсем иное: неслыханная у нас вещь – пластика лица, подтяжка, устранение морщин. Сопровождалось это грандиозным, но тихим скандалом.
Задумав свою авантюру, Галина Захаровна задействовала все свои связи. Туризм был только коллективный, да и то на пути потенциальных путешественников воздвигались такие партийно-советские препоны, что и за свои кровные, даже в братскую Румынию не вдруг попадёшь. А тут – человек сам по себе, без пригляда с прищуром во французскую столицу собрался… Помните, бритоголового генерала в «виллисе» на фронтовой дороге? Он вскоре стал маршалом, а дружеские отношения сохранились. Были и другие помощники.
Короче: на всё про всё – пять дней. Для своей редакции, а работала она уже в журнале «Огонёк», обязалась привезти фоторепортаж о жизни французов. Хорошая съёмка получилась, много жанра. Да только привезла она его не через пять дней, а спустя несколько раз по пять.
В «Огоньке» с ужасом ждали, когда она выступит по какому-нибудь «голосу» с чем-то клеветническим. Ясное дело – невозвращенка. Когда она переступила порог своей редакции, то, по её словам, страх такой испытывала, какого в войну не переживала. Когда редактор услышал, что лежала она в клинике, чтобы теперь, когда ей шесть десятков, выглядеть привлекательнее, что рисковала работой и репутацией, лишь руками развёл: ну, Захаровна даёт!
Нельзя тут не согласиться с журналистом Андреем Архангельским:
Эта женщина, которая после всех испытаний и в силу профессии, казалось бы, просто обязана была любить солёную шутку, дымить папиросой «Казбек», одеваться как героины рассказа Алексея Толстого «Гадюка» — в ватник и брюки, пить водку и ругаться матом, была образцом женственности и шарма.
Она очень любила свою маму, простую крестьянку, жившую на Украине. Как-то нам с Ольгой со смехом рассказала о подарке, который послала: настольный вентилятор с тремя крупными гибкими ушами. Потом получает от мамы письмо: «Дорогая моя Галинка! Спасибо тебе за твой подарок. Я иногда надену платок потеплее, сяду напротив твоей машинки, включу её и о тебе вспоминаю…»
Владимир Житомирский
