Вдовец Людмилы Гурченко продюсер Сергей Сенин не продал ни одной вещи супруги после ее ухода и переехал в деревню, чтобы в квартире легендарной актрисы мог разместиться музей. Об этом Сергей Михайлович рассказал в интервью «Известиям» в преддверии 85-летия со дня рождения народной артистки СССР.
— Какие мероприятия готовите к юбилейной дате?
— Много лет к важным датам Люси я сам готовил различные мероприятия. В этот раз мои друзья взяли это на себя. Был запланирован большой концерт в Кремле. Отменили. К сожалению, время такое.
— Концерты ведь еще проводятся.
— Дело не в концерте, а в желании увидеть близких людей. Приглашать их на такое массовое мероприятие даже неуважительно по отношению к ним. Небезопасно. К тому же многие из них в возрастной категории 65+.
Но радует то, что в репертуаре Театра Вахтангова появился спектакль «Люся. Признание в любви». Он создан по книгам Людмилы Марковны «Мое взрослое детство», «Аплодисменты». Это музыкальная постановка с живым оркестром. Главную роль исполняет Нонна Гришаева. Премьеру успели показать в марте. А вскоре театр закрыли на карантин. Сейчас спектакль в афише. А 13 ноября, на следующий день после Люсиного юбилея и в день рождения Театра Вахтангова, его вновь сыграют.
— Гришаева сыграла Людмилу Гурченко в спектакле, Юлия Пересильд — в сериале. Спрашивали ли актрисы разрешения, прежде чем работать с таким материалом?
— Естественно, спрашивали, только не актрисы, а продюсеры. Мне очень нравятся эти актрисы. Они абсолютно разные, но обе талантливые. И Нонна, и Юля справились блестяще.
— А как вы относитесь к пародиям на Людмилу Гурченко?
— Если это Максим Галкин, мне нравится. А когда в телешоу — нет. Копировать большого артиста ни к чему. Это смешно и грустно одновременно.
Как учил Люсю папа Марк Гаврилович: «Артисту главное выделиться!» А если он подражает, это то же самое, что делать копии картин. А где ты сам?
— У Людмилы Марковны был один режиссерский опыт — она сняла фильм «Пёстрые сумерки» о слепом музыканте, в котором она рассказала историю Олега Аккуратова. Почему она лишь однажды решилась на режиссуру?
— Людмила Марковна никогда не была режиссером по желанию, напротив, всегда от этого отбивалась, отмахивалась. Тогда на съемках «Пестрых сумерек» ушел режиссер, который должен был снимать. Его заменил очень талантливый оператор Дмитрий Коробкин. А Люся, по стечению обстоятельств, просто вынуждена была помогать ему в работе.
— Олег Аккуратов сейчас играет на одной сцене с Гергиевым, Бутманом. Как вам кажется, его судьба состоялась благодаря Людмиле Марковне?
— Олега спасли две женщины — директор и завуч интерната для слабовидящих в Армавире. Люся подхватила и просто понесла его дальше. К сожалению, таких несамостоятельных ребят чаще всего в буквальном смысле списывают. Но директор Александра Кирилловна Куценко научила его держать ложку и вилку, самостоятельно есть, шнурки завязывать.
Благодаря Людмиле Марковне наши друзья отправили Олега в Америку, в специализированную школу, где учились Стиви Уандер, Рей Чарльз. Он произвел такой фурор, что у него брали автографы профессора этой школы. А Олегу тогда было лет 12–13. Ему предлагали остаться в Америке. Но ставили условие — он должен быть как все: играть в футбол, вести хозяйство, заниматься житейскими делами. Они бы обучили его невозможному. Но мальчику это всё было неинтересно. Только музыка. И он отказался. Главным педагогом Олега в России стал гениальный джазовый музыкант, пианист Михаил Окунь.
Если он дал Олегу мощную профессиональную поддержку, то Люся сделала всё, чтобы одаренного мальчика узнали от Петербурга до Благовещенска. Она брала его в свои концерты. Для нее было счастьем работать с ним.
— Вы сделали из квартиры Людмилы Гурченко музей. Не каждый готов расстаться с дорогостоящей недвижимостью в центре Москвы. Почему вы на это решились?
— Может быть, это произошло от того, что у меня даже мыслей таких не возникало. Какой музей? Чтобы его создать, надо тогда все бросить и заниматься только этим. Не всё само собой получилось. Вскоре после Люсиного ухода столько посыпалось звонков от очень крупных музеев Москвы, Петербурга и не только. Все хотели выставлять ее наряды, личные вещи. Я сначала отказывался, как-то было неловко. Но просьбы были настойчивыми. Я сдался. Подумал: в конце концов, есть же музеи Ив Сен Лорана, Марлен Дитрих, почему бы и нет.
Первая большая выставка прошла в Музее Москвы. Она должна была длиться два месяца, а в итоге работала девять. Значит, людям это интересно. Задумался, может, стоит показывать наряды там, где Люся их создавала? Только я решил делать в квартире музей, тут же пошли разговоры: «Ну, всё понятно. Сенин начинает зарабатывать деньги». Какие деньги?! Если на зарплаты сотрудникам музея хватает — значит, хороший был месяц.
— С чего всё началось?
— Люси не стало. Шло время. Однажды зашел в ее гардеробную, там — сотни костюмов! Им цены нет. Не в смысле реальной стоимости, а в том смысле, что из них половина сделана Люсиными руками. Что мне с этим делать? А она эти наряды днями и ночами создавала. Могла взять два платья и сделать из них третье.
К счастью, нашлись музейные работники, которые оценили эти сокровища, а еще — антиквариат, красивые вещи, которые она покупала. И как-то все начало упорядочиваться.
Люся же не была коллекционером, всё приобреталось хаотично. Нравится, есть возможность — покупала. В итоге возникла пестрая коллекция всего, что только может быть. Мне одному в этом было бы не разобраться. Сначала мне помогли просто понять, как всё сохранить. Началась настоящая научная работа, и вдруг я понял, что жить в этой квартире больше не могу.
— Почему?
— Потому что это уже некая лаборатория. Дачу я отдал Люсиной дочке Маше, взял кредит в 5 млн рублей и полностью рассчитался с Машей по вопросам ее наследства. Снял уголок за городом, очень скромный. Потом подумал: «Хорошо. Выставки, которые ездят по стране, имеют большой успех. Может быть, стоит сделать так, чтобы люди приходили домой к Людмиле Гурченко?» И с 2016 года в квартире, где мы жили, открылся музей.
— Теперь там проводит свои мастер-классы Александр Васильев.
— Да, иногда к нам заглядывает в гости Саша Васильев, человек очень светлый. И даже может провести экскурсию. Музей существует без всякой поддержки. Но, может быть, оттого, что я не прошу никого об этом? Мне кажется, что за четыре года существования музея могли бы обратить внимание и сказать: «Сергей Михайлович, может, нужна помощь?» Но пока такого не было.
— Неужели ни один музей не захотел вас взять под крыло, сделать своим филиалом?
— Когда я уже стал немного разбираться в том, что происходит, задумался: какой музей мог бы это всё не растерять? Если бы у меня была другая квартира, эту я бы мог отдать в распоряжение, например, Бахрушинскому музею.
Сегодня часть коллекции я передал в Музей Москвы, роскошные костюмы Людмилы Марковны есть в Музее музыки в Шереметьевском дворце в Петербурге. Но самая большая моя радость, что в прошлом году мы с Музеем имени Бахрушина заключили соглашение и более 700 экспонатов я передал им. Это очень важно.
Люся была неисчерпаема во всем. И это видно по ее наследию. Им хочется делиться. Многие ее вещи теперь в различных музеях. Но еще и коллекционерам я передал в дар что-то. Они будут хранить и передавать из поколения в поколение как память о Людмиле Гурченко.
Я знаю случаи, когда родные после ухода близкого человека всё выбросили. С Люсей такого не должно было произойти. Потому что есть что хранить и сохранять.
— Как люди могут прийти в музей?
— Найти Музей-мастерскую Людмилы Гурченко можно только через соцсети, там указан телефон. Квартира находится на шестом этаже. Предварительно звонят, записываются. А еще узнают о нас через сарафанное радио.
— Вам нравится то, чем вы занимаетесь?
— Я раньше стеснялся. Столько раз мы были биты с Люсей! Очень я переживал, что меня могут обвинить в меркантильности. Но какая меркантильность, если я живу в деревне, а квартира в центре Москвы открыта для людей — пожалуйста, ходите. И я не зарабатываю на этом. Счастлив оттого, что есть два сотрудника, которые там работают и получают зарплату. А есть еще и волонтеры — они помогают, чем могут.
— Друзья Людмилы Марковны остались в вашей жизни?
— У Люси круг друзей не очень большой. Как говорил Люсин папа, «кровенные друзья» к коллегам по цеху не имели отношения. К сожалению, почти все уже ушли из жизни. Последний настоящий друг — Эльдар Александрович Рязанов. Он был рядом до конца своих дней.
— Вы не хотели книгу написать?
— Нет. Это не моя история. Почти всю свою жизнь, включая 2000-е, Люся описала в своих книгах. Мне предлагали. Но я не смогу.
— Как бы вам еще хотелось напомнить о Людмиле Марковне? Может, фестиваль, премия ее имени?
— Ни в коем случае. Это такая дешевая история, на мой взгляд. Что бы еще сделал для памяти Люси? Не знаю. Есть доска на доме, музей существует, памятник на Новодевичьем кладбище — произведение искусства. Зачем? Процесс идет. Это как с кино: люди приходят на фильм, нравится, они счастливы и вновь хотят видеть работы этого режиссера, актеров. Как долго продлится память о Людмиле Гурченко, решат люди, которые так или иначе будут пересекаться с ней в ее многочисленных работах в кино, театре, книгах, музыке.
— Столько цветов на Новодевичьем, сколько у памятника Людмилы Марковны, только у Дмитрия Хворостовского.
— О такой памяти остается только мечтать. Если человек интересен, там будет хоть один цветочек, но каждый день. Даже много лет спустя. Я не задумываюсь о том, что я делаю для нее. Просто делаю. Это потребность. А дальше…
Жизнь так скоротечна. Казалось, на днях вместе с Римасом Туминасом я проводил в Литву моего друга, композитор Фаустаса Латенаса, а через пять дней позвонили и сказали, что его не стало. Как же всё внезапно. Я об этом думаю постоянно. Никто не готов к смерти. И Люся ушла внезапно. Съела свой любимый хлеб с маслом и сыром и ушла через пять минут. Вот что обидно. Кто-то говорит, что это счастье, что так быстро. А я думал: Господи! Как? Вот же остался еще кусочек бутерброда… А ее нет.
Зоя Игумнова
