Однажды моя приятельница пригласила меня на девичник. Попивая экзотический чай, привезённый хозяйкой из не менее экзотической страны, обсуждая мировой кризис и его последствия, посплетничав, заговорили на третью важную тему после погоды и здоровья — о садово-ландшафтных проблемах. Одна дама пришла в восторг от цветов на Королевской площади Брюсселя, другая взахлёб рассказывала о цветущей японской сакуре в закарпатском городке Ужгороде, третья восхищалась разноцветными гортензиями вокруг итальянского озера Комо. Моё врождённое чувство справедливости потребовало немедленного удовлетворения, и я безапелляционно заявила, что лучшие сады и парки в Англии. Например, в Лондоне розы цветут круглый год. Последняя отцветает в феврале, а первая распускается в марте. Свои слова подтвердила снимком на мобильном телефоне от третьего января: цветущие кусты роз под снежной шапкой. Немедленно все высказались о розах, о трудностях их выращивания в местном суровом климате, о сортах, питомниках, болезнях, капризах и красоте примадонн цветочного мира.
Чужие достижения меня не радовали, напротив, они пробудили в душе острую и неприятную зависть.
Поэтому не имея своих садовых успехов, я поведала собравшимся о фестивале «Императорские сады России» в Петербурге и о поисках старинного розового куста, посаженного одной из русских императриц. Как было бы чудесно вновь обрести утраченный запах самого изысканного и царственного соцветия!
Рассказ о празднике в Михайловском парке Русского музея взволновал садоводов-любительниц. Они засобирались на майское мероприятие, пообещав помощь и поддержку замечательному начинанию. Самое удивительное, что слова не разошлись с делом. Через несколько дней II Международный фестиваль «Императорские сады России» в Санкт-Петербурге получил в подарок удивительную историю о розе.
7 февраля 1921 года ушёл из жизни верный рыцарь Прекрасной Дамы, оруженосец русской поэзии Александр Блок. Незадолго до смерти он написал:
Мне пусто,
мне постыло жить!
Он устал, он разочаровался, он был болен. И не спасла его Вера, и не защитила его Любовь и он «…не совершил того…
Того, что должен был свершить«.
Блока хоронили в воскресенье. Восемнадцатилетний студент Петербургской консерватории Борис Малышев долго стоял у подъезда дома № 57 на Офицерской улице, прежде чем поднялся на четвёртый этаж и решился войти в незапертую квартиру поэта. В полумраке приспущенных штор мерцали свечи, сладко пахло цветами.
Борис очнулся от грустных мыслей. От большого количества людей, от голода, от дурманящего запаха белых лилий у него кружилась голова. Он стал пробираться к выходу и в дверях столкнулся с высокой худенькой девушкой. В руке она держала розу необычного красно-оранжевого цвета. Борис извинился, пропуская девушку в комнату. Она посмотрела на него. Взгляд огромных зелёных глаз
Принесённая роза, коснувшись щеки Блока прощальным поцелуем, опустилась на другие цветы.
Дальнейшее происходило быстро и суматошно. Стали выносить гроб, на узкой лестнице при повороте часть цветов, лежавших сверху, упала. Борис наклонился, чтобы их поднять. У него в руках оказалась та самая оранжевая роза, ни о чём не думая, он спрятал её в карман. На улице Борис искал глазами рыжеволосую девушку. Её нигде не было.
Вернувшись домой, он положил лепестки осыпавшейся розы в тетрадь от руки переписанных любимых стихов Блока — грустная память о дне похорон поэта, воспоминания о встрече с зеленоглазой незнакомкой.
Прошёл год, наступил сентябрь. В этот день Борис возвращался домой на Петроградскую через верхний Летний сад. Его только что переименовали в «Сад МОПРа» (Международная организация помощи борцам революции), отчего, впрочем, он не стал менее красивым. Разноцветное осеннее золото листвы напомнило ему рыжеволосую девушку с розой на похоронах Блока. Он часто вспоминал о ней, открывал тетрадь на странице с засохшими лепестками, перечитывал любимые строки:
Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу.
Она без мысли и без речи
На том смеётся берегу…
Та, о ком он думал, шла ему навстречу. Он сразу узнал незнакомку и испугался, что она исчезнет, прежде чем он успеет с ней заговорить. Он ускорил шаг, поравнявшись с ней, поздоровался и взволнованно сказал: «Я видел вас 10 августа прошлого года. Вы положили в гроб Александра Александровича огненную розу… А потом я вас потерял».
Она смущённо улыбнулась: «Блок — мой любимый поэт. Я принесла ему розу „Александра“, она с моего куста».
Девушка рассказала Борису о причуде своего отца. В честь каждой новорождённой дочери он сажал куст роз, носящей её имя. Старшая — Офелия, средняя — Анна, младшая — Александра. А в честь мамы, которую зовут Софья, отец вывел новый сорт, назвав его «Прекрасная Дама».
Оказалось, что у молодых людей много общего. Она любит поэзию, музыку, театр, к тому же они соседи. Александра живёт на Большой Монетной, а Борис — в начале Каменно-островского. Они долго стояли на набережной Невы у Троицкого моста, наблюдая, как город и река погружались в «сумрак мутно голубой».
У подъезда, прощаясь, Саша с сожалением заметила, что вряд ли они ещё увидятся, через несколько дней вся семья уезжает к сестре отца в Париж. Борис просил ему написать, оставил свой адрес. Она обещала дать о себе знать. На прощание он осмелился поцеловать её руку. Отныне все его стихи будут посвящены ей, «Прекрасной Даме», Александре Неклюдовой, рыжеволосой и зеленоглазой.
Прошли годы. В 1975 году профессор Борис Андреевич Малышев прилетел на месяц в Париж по приглашению гуманитарного факультета Сорбонны читать лекции по теории перевода.
Первая половина дня — занятия со студентами, семинары, встречи и беседы с коллегами, а вторая — долгие счастливые прогулки по городу — мечта каждого человека, любящего искусство, литературу, театр, кино. Он давно не был так счастлив. Пьянящее чувство свободы ударяло в голову сильнее шампанского «Вдова Клико». На второй неделе пребывания в Париже ему приснился странный сон: все самые знаменитые памятники французской столицы оказались на одной улице. Тут был и Пантеон, и собор Парижской Богоматери и Триумфальная арка. А потом он оказался в сказочном саду, где, как в «Книге моего друга» Анатоля Франса, золотые опавшие листья, медленно кружась, опускались на прекрасные мраморные плечи статуй.
Проснувшись, Борис Андреевич решил непременно заглянуть в Люксембургский сад, тем более что он буквально в двух шагах от университета и есть свободное время между лекциями.
Гуляя по знаменитому саду, профессор вспомнил другой, не менее знаменитый Летний сад, такой же тёплый мягкий сентябрьский день, то же золото листвы, и ему навстречу идёт она, Прекрасная Дама, зеленоглазая Незнакомка. Но ведь она должна быть здесь, в Париже! Под Новый, 1923 год он получил от неё открытку. Она писала, что всё в порядке, они благополучно добрались до тёти Веры, поздравляла с наступающим Рождеством. Обратного адреса она не сообщила.
Боже, он уже неделю в Париже и не предпринял никакой попытки её отыскать! Ему подумалось, что, наверное, в русской церкви он сможет узнать что-нибудь об Александре Неклюдовой, о своей рыжеволосой Музе.
В воскресенье утром под звон колоколов Борис Андреевич входил в православную русскую церковь Александра Невского на улице Дарю.
На него нахлынули воспоминания детства: воскресная служба в деревенской церкви их небольшого имения под Псковом, золотой иконостас, дрожащее пламя свечей, запах воска, ладана, белых лилий и левкоев из маминого сада.
Ему вспомнилось блоковское:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел
и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость
будет…
Борис Андреевич почувствовал, что плачет, но слёз своих не стеснялся. Он опять был молод, и не было войны, блокадного Ленинграда, потери семьи, друзей, ареста, лагерей… Вот сейчас он оглянется, и… в дверях храма появилась молодая женщина.
От охватившего его волнения он не находил слов. Vous n%u2019%EAtes pas bien? («Вам нехорошо?») — Non, merci, tout va bien. J%u2019ai connu votre
В свою очередь, Борис Андреевич рассказал о памятной встрече на похоронах Блока, о розе, выпавшей из гроба, о том, что её лепестки до сих пор хранятся в тетради с любимыми стихами.
Молодая женщина вздохнула. «О, эти розы! Прадедушкина традиция сохраняется. Каждая женщина нашей семьи носит имя какой-нибудь розы, а возле нашего домика в Нормандии мы ежегодно цветём. У моей мамы Анабеллы цветы очень ароматные, тёмно-розового цвета. А «Тётушка Клотильда» — светло-розовая, радует нас всё лето. В честь бабушки я посадила новый сорт — «Александра Ренессанс», у неё цветы малиновые, очень крупные. «А вы как цветёте?» — спросил Борис Андреевич. Барбара засмеялась: «Я ведь по розе немного англичанка с фамилией Остин, поэтому у меня нежные бело-розовые лепестки с лёгким запахом. Я очень устойчива к болезням и паразитам. Знаете, я теперь работаю над новыми духами Za Belle Date, розы с таким же названием растут у нас в Нормандии».
Прощаясь, Борис Андреевич попросил Барбару прислать несколько лепестков «её прабабушки».
Следующим летом он получил из Франции нарядный конверт с цветной фотографией цветущего куста и несколько засушенных лепестков. Борису Андреевичу показалось, что у них необыкновенно тонкий и изысканный аромат. В своём воображении он рисовал портрет той, которая в прошлом веке вдохновила своего мужа на создание прекрасного цветка, а в конце XX столетия — свою правнучку на поиск нового необыкновенного аромата. Безусловно, она была высокой, стройной, рыжеволосой и зеленоглазой. Она любила поэзию и розы и при жизни превратилась в самый красивый и утончённый цветок.
В 1979 году Барбара Гийо приезжала в Ленинград. Она навестила Бориса Андреевича и познакомилась с его внуком Сергеем, за которого через два года вышла замуж, а в 1982 году у них родилась дочь Виктория. В её честь были посажены два куста роз: один в Нормандии, а другой — на даче, в посёлке Комарове.
Своей питерской кузине Лизе Вика на шестнадцатилетие подарила черенок розы. Почти через сто лет «Прекрасная Дама» вернулась на Родину. Она всё так же хороша и ароматна.
Алиса ДАНШОХ
