«Гаянэ» — балет с непредсказуемым либретто, лишения и цензура — далеко не обязательное условие шедевра, а примеров безысходного артхауса на самом деле единицы. В прокат вышел фильм «Танец с саблями» Юсупа Разыкова — историческая драма о создании знаменитого шедевра Арама Хачатуряна, где композитора сыграл артист «Мастерской Фоменко» Амбарцум Кабанян. «Известия» поговорили с режиссером о прокате сложного кино, хулиганстве великих людей и внезапных всплесках творческой энергии.
— Прежде всего, поздравляю с успехом предыдущей вашей картины «Керосин» на премии «Белый слон» — фильм победил в трех номинациях. Как считаете, признание критиков как-то поможет ему поскорее выйти в прокат?
— Мы как раз сейчас занимаемся вопросом проката, поможет или нет — абсолютно не уверен. Но то, что наш фильм получил такую оценку, нашему дистрибутору, безусловно, важно.
— В прошлом году триумфатором и «Ники», и «Золотого орла» стал фильм «Война Анны» Алексея Федорченко, однако в прокат он вышел через месяцы после всех наград. Вам не кажется странной ситуация, что профессионалы систематически награждают фильмы, которые широкий зритель не видит?
— Увы, таковы условия кинопроката. Наш зритель уже воспитан в определенной культуре смотрения. Я ничего не вижу плохого в том, что молодежь приходит в кинотеатр есть попкорн или тусоваться, ради самой атмосферы «похода в кино», это вполне себе нормально. Но это не зрители с точки зрения взаимоотношений кино и его потребителя. Это просто молодые люди — чаще всего! — делающие кассу. В этом парадокс.
А к русскому артхаусу довольно давно прилепился стереотип, что он — какая-то тупиковая ветвь развития кино. Это тоже своеобразный «сарафан». Смотреть такие картины совсем не обязательно — так считает значительная часть аудитории кинотеатров. Они им кажутся мрачными, безысходными. Но таких фильмов единицы! В основе же всегда стремление к красоте, надежде. Мы же говорим об искусстве кино. Простите за сравнение, но фильмы Тарковского идут в прокате по 30–40–50 лет, и свои деньги они собирают до сих пор.
К сожалению, сегодня снять сложный русский фильм и в одночасье собрать кассу невозможно без определенных скрытых ресурсов. В том числе и рекламных.
Я это понимаю, продюсеры это понимают, все всё понимают. «Керосин», конечно, на сборы не рассчитан. На зрительскую любовь — да. И мы это видим на многочисленных показах, даже помимо фестивальных площадок. У нас только в феврале пять благотворительных показов: в Смоленске, например, во Владимире. Тот же «Сталкер» организует «Эхо фестиваля» и победителей возит по всей России. За что им огромное спасибо. Чтобы перевести эту любовь в сборы, нужна такая же работа дистрибуторов.
— Прошло уже года три после выхода вашего авторского фильма «Турецкое седло». Он в итоге за это время смог вернуть вложения?
— Нет, не вернул. Но деньги понемногу приходят. В фильме не было государственных средств. Это пожертвования моих прекрасных друзей.
— Поговорим о «Танце с саблями». Можно сказать, что это, в отличие от ваших безбюджетных авторских фильмов, уже крупнобюджетная постановка?
— Я бы назвал ее нормальнобюджетной. Сказать, что мы купались в деньгах, нельзя. Бюджетная линейка была достаточно разумной, съемочный период был очень короткий. Но историческое кино вообще вещь недешевая. Только одна декорация гостиницы (а мы ее построили с нуля) была минимум как две мои авторские картины.
Опять же реквизит, одежда. Например, мы перешивали костюмы для балетной труппы по оригинальным эскизам «Счастья», ранней версии «Гаянэ», чтобы они соответствовали эпохе, когда балет ставился. Это был 1942 год, уральская эвакуация. Большой сложностью для нас было восстановить оригинальную хореографию, оркестровку согласно той, мариинской версии «Гаянэ».
— А театр реальный?
— Да, мы снимали в легендарном театре Спендиарова. Это гордость ереванской культуры, архитектурный шедевр. Он необыкновенно красив внутри. Я уже после съемок побывал в Пермском театре, и он, конечно, внутри таких изысков лишен. Там, говорят, хороший звук. Не зря же его выбрал Курентзис.
— «Танец с саблями» ведь уже вышел в прокат в Армении. Как его смотрят?
— Смотрят очень хорошо. Хачатурян остается знаковой фигурой. В современной Армении, особенно после прихода к власти Пашиняна, относятся с некоторым холодком к советским светилам. Но Хачатуряном они, безусловно, гордятся. Театр Спендиарова — единственный в мире, где «Гаянэ» идет постоянно.
— В центре вашего фильма, как понятно из названия, история написания «Танца с саблями». Как ни удивительно, шедевр был создан всего за восемь часов. Вы как наткнулись на эту историю?
— Сейчас уже не вспомнить. Меня всегда интересовали такие истории про взрывы творческой энергии. Оказывается, очень многие гениальные произведения были написаны за короткий промежуток времени. Например, Мусоргский создал «Ночь на Лысой горе» всего за 12 дней.
С «Гаянэ» же и вовсе удивительная история. Балет был создан по инициативе Микояна. Это 1939 год, готовились дни Армении в Москве, и возникла идея написать первый армянский балет — «Счастье», еще без «Танца с саблями». Он вышел драматургически корявым, но блеснула яркими красками музыка Хачатуряна. И тогда было принято решение переписать либретто. Взяли нового либреттиста Константина Державина, которого в фильме прекрасно сыграл Сергей Юшкевич. Так возник балет «Гаянэ», поставленный эвакуированным в Пермь (тогда — город Молотов) Кировским театром. Но и новое либретто не удовлетворило Хачатуряна, и оно еще несколько раз переписывалось.
Увы, «Гаянэ» — это балет с непредсказуемым либретто. Есть примерно 25 совершенно различных версий. То там герои хлопкоробы, то виноградари, то геологи, то пограничники. Гико был и братом Гаянэ, и женихом, и мужем. Где-то у них есть ребенок, где-то его нет. То, что сейчас идет в театре Спендиарова, я называю балетной сюитой. Но, слава Богу, что такое есть. Насколько я знаю, эту версию одобрил сам Арам Ильич.
— Ваш отчим по национальности армянин. Армянская культура была значима для вас, когда вы росли?
— Она была очень привлекательной для меня. Я вообще люблю контрасты, а армянская культура выделялась на фоне советской, узбекской. Другое дело, что именно влияние ее было ограничено. Мы жили в Ташкенте, и Армения присутствовала только в застольях, тостах, манере поведения отчима и его родственников, форме взаимоотношений... Отчима уже много лет нет с нами, но с его родственниками мы до сих пор счастливо общаемся, стали родными людьми.
— Получается, к «Танцу с саблями» вы пришли скорее со стороны классической музыки, чем армянской культуры.
— Это был скорее путь навстречу друг другу.
— В одной из сцен фильма Ойстрах, Шостакович и Хачатурян играют для народа «Мурку». Это реальный эпизод? И вообще, как много вымысла в вашем фильме?
— Это реальная история, но она произошла в иных обстоятельствах. По дороге в эвакуацию «композиторский» вагон ограбили и украли все продукты. И да, по предложению Ойстраха они выходили на полустанке и играли, чтобы заработать какую-то еду. Это было такое хулиганство в хорошем смысле слова. Они вообще были прекрасные ребята.
Мне нужно было насытить историю драматизмом, поэтому, конечно, в фильме есть вымышленные линии, вымышленные персонажи. Не было героя Александра Кузнецова, ответственного работника наркомата. В реальности это директор Кировского театра дал приказ написать еще один танец. Хачатуряну было противно, но он взял и сделал шедевр, хотя рвал и метал. «Вы хотите пошлость? Вы ее получите!» — кричал он. До конца своих дней он называл «Танец с саблями» «мое шумливое дитя».
— Есть такое распространенное мнение. Мол, если б не каторга и ссылка, не стал бы Достоевский великим писателем. Посмотрев ваш фильм, люди таких взглядов вполне могут найти подтверждение своим мыслям. Не было бы чудовищного пресса, не написал бы Хачатурян великой музыки. А вы сами как считаете?
— Дело всегда исключительно во внутренней самодисциплине художника. Внешние вызовы могут влиять на нее или не влиять. «Кнут» может подвигнуть на творчество, но это не значит, что именно благодаря цензуре или лишениям появляются шедевры. Сервантес писал «Дон Кихота» в тюрьме — и что, благодаря тюрьме получился великий роман? Нет, конечно. Тогда Лоренцо Медичи выше Микеланджело, а Франциск I — выше Леонардо да Винчи? Кому это в голову придет…
— Не могу не спросить — а что сейчас происходит в узбекском кино? И конкретно со студией «Узбекфильм»?
— Студия работает, но уже как фабрика. Она предоставляет услуги и свои фильмы не снимает. Зато сильно развито частное кино, буквально каждые три-четыре недели выходит новая картина. Они, естественно, разного качества, часто — это такое «индийское» по своей драматургии кино. Но недавно на фестивале «Киношок», где я был председателем жюри, победил узбекский фильм «Горячая лепешка» Умида Хамдамова. Я честно устранился от обсуждения, это мои коллеги признали его лучшим в конкурсе.
Николай Корнацкий
