Вы пишете стихи – ну, вы так считаете. Тема любая, лишь бы в рифму. Даже размер не важен. Ведь все, что в рифму – стихи. Например, заболело сердце. И вот уже ложатся выстраданные строчки: «У меня болит сердце, никуда мне не деться…» Констатация факта. Но волшебная рифма все преображает – и звучит красиво. Стихи!
А поэт бы написал:
Мне затолкали камень в грудь
И раскаленный гвоздь вонзили,
Мне вместо крови влили ртуть,
Стрелой отравленной сразили.
Это уже ОБРАЗ. Неважно: роковой любви, например. Измены, предательства, разочарования, тоски, усталости… Сердце болеть может от чего угодно. Но какой простор для воображения! И это уже ПОЭЗИЯ.
Графомана выдает косноязычие. Есть рифма, есть размер, но слова неточны, стоят не на своих местах, смещены акценты и ударения. Читать это мучительно. Исправить невозможно – автор может страшно оскорбиться. Почтет за покушение на достоинство. А порой достаточно заменить одно-два слова, переставить их местами, убрать лишнее и слегка почистить от «мусора», от слов-паразитов… И стихотворение спасено. Правда, не всегда делать это бывает оправдано. Может выиграть форма, но потеряться интонация. Некоторая шероховатость дает первозданность. Слишком прилизанная вещь делается скучноватой, выхолощенной. Должна быть некая сермяжка, грязца под ногтями. Особенно, если тема это допускает. Пушкин увел поэзию от ломоносовского высокого штиля, громоздкого академизма в демократичную простоту. Где в одном столбце глагол «быть» может повторяться бесконечно. Ведь дело не в словах, а в мыслях. Иногда словесное красование затмевает идею. И чтобы форма не шла в ущерб содержанию, как и наоборот, надо соблюдать золотую середину. Это сложно выверить, как вообще сложно препарировать творчество. Это надо чувствовать. Поэтическое мышление врожденное, как сам талант, грамотность или интеллигентность. Не всему можно научить, должны быть задатки, которые можно развить.
Можно взять возвышенный образ и рассмотреть его приземленно. А можно приземленный возвысить. И это будет неожиданно и интересно. Стихи не должны быть скучными, монотонными, бессодержательными. Поразить можно рифмой – уже удача. Можно точкой зрения, взглядом. Можно игрой воображения. Можно опасными гранями, скользя по кромке. Всегда надо искать изюминку, акцент, точку опоры. И возводить в цельность, чтоб рассказ не рассыпался. И начало не менее важно, чем финал. Начало должно увлечь, финал не разочаровать и подвести черту. Ради чего писалось? В чем прозрение? Иногда финал спасает долгое и малособытийное повествование.
Вот стихотворение про бабушку. Восемь строк.
Бабушка моя милая,
Как еще выжить могла?
Стоит и глазами милует
Избу на краю села.
Стоит на дворе, как вечная,
Стоит, как душа сама.
И солнце ее просвечивает,
И тени у ней нема.
Это по-русски. Если точнее, то последнее четверостишие в переводе звучало так: «Стоит на дворе, как вечная, Стоит, как вечерний свет. И солнце ее просвечивает, И тени за нею нет». И вечерний свет появился ради того, чтоб «нема» заменить на «нет». Чтоб совсем по-русски. А белорусский финал намного мощнее. Почему бы не оставить, как сделал я? Из-за мелочи пропал хороший финал, державший всю композицию. По сути, все семь строк ради этого финала — образа святости.
Автор пишет:
Жизнь повторится и пригодится
Наш вами поданный урок.
Никто из нас не отвертится
И от морщин не скроет лица,
Когда придет им точный срок.
Ошибок тьма. Что значит «наш вами поданный урок»? «Никто из нас не отвертИтся» как-то совсем уродливо. Тогда уж «не утаится». «Когда придет им точный срок». Может, «суровый срок»? Это и есть косноязычие. Править надо все, практически переписывать заново.
Жизнь повторится и сгодится
Любой полученный (преподанный) урок.
Никто от бед не утаится
И от морщин не скроет лица,
Когда настанет горький срок.
Это стихотворение из книги автора, которому 92 года. Бывший военный летчик. В книге стандартного формата более 400 страниц. И все стихи по грамотности такие. Не совсем пропащие, но требующие серьезной переработки. За два вечера я перелопатил лишь 80 страниц. Это пишет дилетант, который издает, между тем, уже шестую книгу. Конечно, учиться ему поздно. Бросать не стОит. Но это чистая самодеятельность. Поэзия для автора – спутница его игры на баяне. Лекарство для души. Они же, как и у всех пишущих, болезнь неизлечимая. И, кстати, песенные тексты у него есть просто отличные. Даже почти не требующие корректировки. Слыша музыку, пишешь легче и слова находятся самые верные. А главное – чувствуешь интонацию, она ведет и избавляет от ошибок и ненужных наслоений. Марина Цветаева считала, что если стихи нельзя спеть – это не стихи.
Вот другие строки. Это не песенный текст, это философское умозаключение.
И шел я молча по тропинке,
Где в норах действуют кроты.
И мучилась нога в ботинке,
Как я всю жизнь, от тесноты.
Это Виктор Боков (автор песни «Оренбургский пуховый платок»).
Поэзия всегда неожиданный поворот, необычный ракурс, нестандартный взгляд. Взять щебень на дороге и сочинить его монолог. Кто-нибудь слышал, как исповедуется дорожная щебенка? Разве это не событие? Но ассоциативный ряд: щебенка – дорога – путь – жизнь – судьба – Бог, – выводит тему на космическую орбиту. И так предметом поэзии может стать что угодно. Это своеобразная мифология – территория автора с ее странными, эндемичными обитателями. Это религия, мироздание, неприкосновенный субъект. Чужое горящее окно, которое жутко притягивает неизвестно чем. На инстинктивном уровне. «За окном не спят. Может, пьют вино, Может, так сидят…» Слова самые простые, тема заурядная, но какой подтекст, какая вселенская бездна тоски, безотрадности, одиночества, утраты... Это цветаевский взгляд на мир – трагический и полный роковых предчувствий. Монолог, навеянный чужим зажженным окном. Всего-то.
Если долго упражняться в стихосложении – можно вырасти до мастера. И даже до Большого Поэта. Как Владимир Высоцкий. Начав с подражаний и неуклюжих попыток что-то срифмовать, вы обретете постепенно уверенность, силу, умение и найдете свою тему, нащупаете свой голос. Прежде, чем что-то посеять, надо пахать. И тогда что-то прорастет. Что это будет – покажет время. Ухоженное поле легче берется и щедрее родит. Правда, истощается рано или поздно. Но вы пашите, пашите до последнего. Терпенье и труд все перетрут, а жизнь все расставит по своим местам. Ведь рукописи не горят?..
