Британская актриса Тильда Суинтон получила в этом году «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля за достижения в карьере. О том, как научиться жить по новым правилам, не оглядываясь на прошлый опыт, актриса рассказала в интервью «Огоньку».
В Венеции актриса не только получила награду за достижения в карьере, но и представила новый фильм Педро Альмодовара «Человеческий голос» по одноименной пьесе Жана Кокто. Он длится всего полчаса, и в нем всего один персонаж — женщина, которая говорит по телефону с возлюбленным. Ее сыграла Тильда Суинтон.
— Вы впервые приехали на Венецианский кинофестиваль в начале 1990-х, в этом году вам вручили «Золотого льва» за достижения в карьере. Сознательно ли вы добивались успеха, славы, последовательно шли от ступени к ступени? Или ваша стратегия была совершенно иной?
— (Задумчиво.) Достижения в карьере… Хм, я вообще не могу вникнуть в смысл этого слова. И что вообще значит «делать карьеру» в кино? Я часто слышу, как люди говорят о своей «карьере». Это звучит, скажу вам честно, слишком абстрактно, как нечто отдельное от жизни. Знаете, я отвечу так: я не признаю карьер — но всегда стремилась к… жизни в кино. Большинство режиссеров, с которыми я работаю, мои близкие друзья, и с этими людьми я не столько работаю, сколько проживаю жизнь вместе. Мы часто встречаемся, предположим, вместе готовим ужин, потом едим… Шутим, веселимся. Словом, вместе растем и стареем. Наши фильмы — результат нашей дружбы, плоды нашего братства. Так я работаю в кино.
— И все же: какие чувства вы испытали, когда узнали о награде?
— Когда мне сообщили о награде в Венеции, я первым делом просмотрела список людей, уже получивших почетного «Золотого льва». Среди них были имена, с которыми меня связывают самые лучшие воспоминания в жизни. Например, я увидела в этом списке свою первую любовь — Джули Эндрюс (родилась в 1935 году, британская актриса, певица и писательница.— «О»). Помню, когда я была девчонкой и впервые оказалась в кинотеатре — это было на Рождество,— там мне вручили программку с красивыми картинками. В прежние времена их еще раздавали перед сеансом. Помню, как я бережно взяла эти листы — там была и Эндрюс — и вечером спрятала их у себя под подушкой. Я хранила их полгода, почти до самого лета… Далее — в этих списках я также заметила свою последнюю любовь — Педро Альмодовара. Месяц назад мы с Педро сняли фильм «Человеческий голос» и обсуждаем сейчас другие идеи. Обсуждение и разговор — ключевые слова в моей жизни. Так, наверное, многие говорят — так что прошу простить мне эту банальность, но я никогда не стремилась быть актрисой.
Обычно получалось так. Режиссеры сами приходили ко мне. Они начинали беседу. Слово за слово, постепенно меня захватывала идея, и я становилась частью команды, небольшой группы единомышленников, работающих над общим делом. После окончания съемок я снова возвращалась в сад своей тихой жизни и уединения, пока кто-нибудь из них снова не приходил ко мне, и все начиналось сначала, с разговора. Таков метод работы всех, у кого мне довелось сниматься: Пон Чун Хо, Луки Гуаданьино, Уэса Андерсона, Джима Джармуша… Режиссеры с более коммерческим бэкграундом, например братья Коэн или Дэвид Финчер, должны были мне сперва понравиться, между нами должно было сложиться понимание, как говорят, должна промелькнуть искра. Я никогда не соглашалась на съемки только ради популярности или денег. Это не кокетство. Я действительно просто не приспособлена для работы в «индустрии», например на какой-нибудь «фабрике грез», где все процессы автоматизированы: получил сценарий, пришел на съемку, где большую часть времени проводишь в своем трейлере… Это не мое. Мой метод работы — я, кажется, это уже третий раз повторяю, извините — основан на разговорах. Но именно поэтому кино не сделало меня циником. Поэтому я не потеряла любопытства и страсти. Напротив, оно околдовало меня, стало моей действительностью, единственным местом обитания в этом мире. Реальность всегда субъективна, и она у всех своя. Но кино — это именно моя реальность.
— Вы не раз рассказывали о режиссере Дереке Джармене (1942–1994), который привел вас в кино. Как удалось ему вдохновить вас на съемки в «Караваджо» (1986)?
— Я встретилась с Дереком в середине 1980-х. На тот момент кино меня действительно совершенно не интересовало. Я выросла в отдаленном от цивилизации районе, на севере Шотландии, там даже кинотеатры были редкостью. Но при этом у меня, конечно, были свои фавориты в кино. Те, кто меня тогда восхищал: Микеланджело Антониони, Федерико Феллини, Райнер Вернер Фассбиндер… К сожалению, все они уже больше не снимали картины. Таким образом, между тем, что я любила, и моим окружением в Лондоне, где я тогда обитала, не было ничего общего. Поэтому кино не имело для меня особого значения. Но Дерек не был режиссером в привычном смысле слова. Он был художником, живописцем кино. Большую часть жизни он снимал свои фильмы совершенно бесплатно. Его съемки всегда были похожи на вечеринку. Мы находили место, он заказывал закуски, музыку, распределял обязанности: «Ты отвечаешь за одежду, твоя область — постановка, а ты сыграешь главную героиню». Примерно так мы и снимали «Караваджо». Если бы я не встретила Дерека, я бы никогда не стала заниматься тем, что делаю сейчас. После сьемок я обычно возвращалась назад, в свое уединение, и размышляла о жизни. И до сих пор так делаю — потому что считаю, что только в уединении к человеку приходят важные мысли и новые идеи. Наверное, это сложно понять в эпоху нетерпимости и быстрого успеха, в эпоху, где люди одержимы цифровыми технологиями.
Превратить людей в одержимых и зависимых. Именно в нашу эпоху люди перестали понимать в том числе смысл и ценность одиночества.
— Однако вам удалось не просто выжить в мейнстриме, массовом кинематографе, но даже стать его символом…
— Мейнстрим — его все чаще используют как грязное словечко, означающее коммерциализацию общества и растущее потребительство. Я подозреваю, когда вы произносите «мейнстрим», речь идет о деньгах, о проектах с большим бюджетом?.. Однако когда фильмы, которые вы имеете в виду, задумывались, они считались лишь смелыми и отчасти безумными экспериментами. И никто не мог гарантировать их коммерческого успеха. Наоборот, это был большой риск. Когда Фрэнсис Лоуренс пригласил меня на съемки «Повелителя тьмы», где уже был Киану Ривз, этот проект по-прежнему считался хотя и дорогостоящим, но все же экспериментом. Кстати, Киану Ривза, к которому я питаю большое уважение, я не считаю коммерческим актером — пусть даже студии и делают на него большие ставки. То же самое могу сказать о «Хрониках Нарнии»: в тот момент, когда Эндрю Адамсон взялся снимать это фэнтези, наш проект считался экспериментальным. Эндрю пришел в художественное кино из мультипликации, и вот он решил создать свой первый полнометражный фильм. Словом, даже в коммерчески успешных проектах меня в первую очередь привлекали риск и чувство новизны.
— Расскажите о вашей последней работе с Педро Альмодоваром. Ее-то уж точно не назовешь коммерческим проектом…
— Педро написал небольшую постановку по мотивам театральной пьесы Жана Кокто, которую он частично уже адаптировал для своей картины «Женщины на грани нервного срыва». Основная тема этого эссе — женщина, которая теряет рассудок из-за любви. Фильм мы сняли месяц назад, с небольшой съемочной группой. Моя героиня последовательно проходит через несколько стадий отчаяния, от беспомощности до полной потери контроля над собой. Вот она наряжается, чтобы пойти на вечеринку, а спустя минуту пытается броситься с балкона, не дождавшись звонка от бывшего любовника. «Человеческий голос», так называется эта картина,— моральный урок о природе желания, о риске как неотъемлемой части жизни и любви. В этом короткометражном фильме страдают две души — не только женщина, но и собака, которая лишилась своего неверного хозяина. Альмодовар очень внимателен к женской природе, также он большой ценитель искусства. Я была словно опутана волшебством, когда окунулась в его вселенную, полную эмоций, красок, желаний и музыки. Педро не интересует виртуальная реальность, но такое ощущение, что он создает ее сам, без помощи технологий. В отличие от Кокто Альмодовар изображает современную женщину — самодостаточную, независимую, не слишком покорную. Нечто подобное есть также и у Росселлини с Анной Маньяни. Но в отличие от своих предшественников Педро не погружает героиню в полное и безысходное отчаяние: он находит для нее решение и хочет, чтобы женщина выжила. Кроме того, моя героиня хотя и теряет мужчину, но остается с его собакой. И поверьте: жизнь с собакой — это хорошая жизнь. Я знаю точно.
— В этом году многие гости Венецианского фестиваля предпочли участвовать онлайн из-за пандемии; другие, наоборот, хотели, но не смогли приехать. Как вы пережили карантин, чем занимались в это время?
— Приехать в Венецию в этом году для меня было делом принципа. Этот фестиваль сегодня — как глоток воздуха. Когда я вновь увидела Венецию, у меня выступили слезы на глазах. Венеция для меня многое значит. Именно здесь мои дети учились ходить. Это был своего рода кинематографический опыт — в стиле «Сияния» Стэнли Кубрика. Мои дети учились ходить по коридорам отеля Les Bains на Лидо, которого больше нет. Вот что постоянно происходит в нашей жизни — изменения. В период изоляции многие задавались вопросом, что делать дальше. Альберто Барбера, директор Венецианского фестиваля, решив его проводить в этом году, тем самым позволил нам всем отпраздновать бессмертие кино — перед лицом очередной эволюции человечества, перед лицом новых вызовов природы. Когда подобное происходит, не стоит терять надежду и впадать в отчаяние. Вызов следует принимать и адаптироваться к ситуации. Так делали наши предки на протяжении многих тысяч лет. Чем я занималась в период изоляции?.. Мои будни не слишком изменились; ведь если я не работаю над проектами и не выезжаю на съемки, то нахожусь дома, на севере Шотландии, в кругу семьи.
У меня появилось время для личного роста, переоценки ценностей, возникло желание избавиться от лишнего. У меня были моменты ностальгии, например когда я пересматривала документальные серии «Голубой планеты». Мне вдруг захотелось снова увидеть живые кораллы. Но я говорила себе: «Не нужно быть жадной. Может быть, ты никогда не увидишь этих кораллов вновь, однако ты уже прожила довольно долгую жизнь. А между тем есть множество людей на Земле, у которых никогда не было шанса поплавать в коралловом море». К счастью, у нас есть кино, которое может перенести нас туда, куда мы в реальности никогда не сможем попасть.
— На нынешней Мостре каждый второй-третий из представленных фильмов создан женщинами; они занимают лидирующие позиции на нынешнем кинофестивале. Жюри возглавляет Кейт Бланшетт, призы за творческие заслуги получили две актрисы. Почему именно сейчас женщины в кино вышли на первые позиции?
— Это как на войне: мужчины ушли на фронт, и женщины заняли их позиции. Что-то в этом роде. Но вообще я не понимаю гендерных разделений. Ни пол, ни возраст, ни ваша социальная или политическая идентичность не должны становиться точкой отсчета. Эти рамки навязывают нам другие. В мире киноиндустрии всегда было множество женских талантов, будь то режиссеры, операторы или сценаристы. Что касается технической стороны кино, тех же монтажных комнат, был период, когда женщины там даже доминировали. Вопрос не в том, где были женщины, а в том, почему их не замечали раньше?.. Я являюсь большой поклонницей режиссера Киры Муратовой, которая умерла два года назад. И что произошло?.. О ней почти никто не упомянул, не было никаких посвященных ей ретроспектив или обложек — лишь малюсенькие некрологи в местных газетах… Однако в целом я считаю, что нет «женского» или «мужского» кино. Каждый режиссер, независимо от пола, счастливчик, который смог выбрать себе занятие по душе. Я не могу давать обобщающие советы на тему, как выжить женщинам в киноиндустрии. Лишь знаю по себе, что в первую очередь следует избегать людей, которые блокируют ваши чувства, пытаются ограничить других, пользуясь общепринятыми клише, будь то пол, возраст или другое. Нужно искать попутчиков, родственные души, которые пылают такой же страстью к тому, чем занимаются, не теряют природного любопытства и не устают учиться всю жизнь.
Беседовала Татьяна Розенштайн, Венеция
