Пока мы ругаем жизнь, она проходит.
Но мы, пленники ежедневной суеты, об этом забываем. Лишь тот, кто стоял у черты и в последнюю минуту был спасен, никогда не сетует на жизнь. Плохая погода? Прекрасно. Поскандалил с начальством? Замечательно. Маленькая зарплата? Дело житейское. Жизнь продолжается — это и есть праздник.
Большие пушистые снежинки ложатся на ветровое стекло маленькой оранжевой машины, которая храбро несется по Ленинскому проспекту в надежде обогнать надвигающиеся пробки. Восемь часов утра. Мы с доктором Ириной Кандидовой едем в НИИ акушерства и гинекологии на улице Опарина.
Ирина Ефимовна сосредоточенно смотрит на дорогу, а я сижу и думаю: еще толком не рассвело, а я уже трясусь сама не знаю от чего.
Наконец мы у цели. У входа в отделение патологии беременных на меня надевают халат, и я забиваюсь в угол ординаторской, чтобы не мешать врачам.
Маргарите Энбрехт 22 года. В 2005 году профессор Сергей Готье сделал ей операцию по пересадке правой доли печени. Донором была сестра Маргариты.
Маргарита живет в Челябинске. Весь город собирал ей деньги на операцию за границей. Они не понадобились — операцию сделали в Москве бесплатно. И вот сегодня у нее должен родиться ребенок. Имейте в виду — кругосветное путешествие на воздушном шаре пустяк по сравнению с таким «приключением».
Еще несколько лет назад об этом не могло быть и речи. Выживет или не выживет человек с чужим органом — вот о чем думали и врачи и больные. Сейчас многое изменилось. И самое главное — женщины, пережившие трансплантацию, осмеливаются рожать.
На самом деле осмеливаются врачи. Ведь больные не представляют всей сложности своего положения. И слава богу! Но врачи в полной мере осознают возможные последствия этой отваги. И готовы ее поддержать.
Мы идем в палату. Маргарита — худенькая барышня с двумя косичками, похожа на согрешившую старшеклассницу. Ирина Ефимовна обнимает ее, и обе улыбаются. Кандидова — нефролог. Без малого двадцать лет назад она, сотрудник НИИ трансплантологии, стала как одержимая отвоевывать у природы право на материнство своих пациенток, перенесших трансплантацию. Ни один московский роддом не захотел связываться с роженицами из НИИ трансплантологии. А в Институте акушерства и гинекологии на улице Опарина не побоялись. Мало того, благодаря директору института академику Геннадию Тихоновичу Сухих кесарево сечение отчаянным мамам делают за бюджетные деньги. Но все это, как и многое, многое другое, я запишу в блокнот позже. А пока мы возвращаемся в ординаторскую.
Заведующая отделением Елена Сергеевна Ляшко и доктор Светлана Ивановна Ходова пьют чай, но такого чаепития врагу не пожелаешь: то они звонят, то им звонят, все отделение как перед высадкой на Кассиопею. На случай кровотечения запаслись плазмой. Все повторяют это слово, и мне кажется, что плазмы в запасе не меньше вагона. Впрочем, я уже давно так пристально разглядываю людей, находящихся в кабинете, что все слова слились в какой-то невнятный гул. Во время операции может развиться почечная и печеночная недостаточность, открыться кровотечение.
Собственно, борьба за жизнь матери и ребенка начинается с момента зачатия. Ведь мать в течение всей беременности, как, впрочем, и всю жизнь до и после, должна принимать лекарства, подавляющие иммунитет. Риск отторжения плода — дамоклов меч будущей роженицы. Какой иммунитет «достанется» новорожденному от матери?
Хорошо, что я не пошла в операционную. При мысли о том, что может случиться с Ритой, я почему-то мерзну.
Тут открывается дверь, и мне говорят, что нужно идти в соседнюю комнату. И едва я успеваю там оказаться, на пороге появляется женщина в зеленом хирургическом костюме с фиолетовым существом на руках.
Женщина улыбается, как будто несет подарок от султана Брунея. За ней идет вторая — она тоже улыбается.
* * *
Три минуты назад Маргарита Энбрехт родила девочку: 34-я неделя беременности, вес 2 кг 250 г, рост 48 см, сразу закричала — даже не пришлось подключать к аппарату ИВЛ.
Глаза у новорожденной закрыты. У нее берут кровь. Она молчит или вздыхает. Нет, вот и закричала. Если мотыльки способны издавать звуки, наверное, именно такие...
Это хрустальное дитя, рожденное хрустальной матерью.
Я знаю, что Рита хочет назвать девочку Марией.
Послушай, Мария, тебе уже десять минут от роду, а писем ты до сей поры ни от кого не получала. Пусть первое в твоей жизни письмо будет от меня.
Марии Энбрехт — от журналиста «МК» О.Б.:
Здравствуй, Машенька! Идет снег. Все куда-то спешат, ведь скоро Новый год. А я никуда не спешу. Я стою рядом с доктором, который держит тебя на руках. Твоя мама тебя еще не видела, а я вот смотрю и не могу наглядеться, потому что ты красавица. Послушай, время идет быстро. Не успеешь оглянуться, как ты пойдешь в школу. Надо будет каждый день делать уроки, читать книжки, рано вставать. Мария! Слушай маму, не ленись, не ешь много конфет. Нет, без конфет тоже неинтересно, но лучше мармелад. В один прекрасный день вы с мамой приедете в Москву. У меня просьба. Возьми букет колокольчиков, приезжай на улицу Опарина, постучи в дверь ординаторской и, когда переступишь порог, улыбнись. Вот посмотришь, тебя сразу узнают. Почему? Потому, Машенька, что это невозможно забыть.
* * *
В актовом зале НИИ трансплантологии невероятная суматоха. Одни зрители несутся к сцене, другие безуспешно пытаются их поймать, кого за парадные штаны, кого — за платье, украшенное бантиками. Поймать трудно, да, может, и не стоит ловить. Просто взрослые все делают наоборот. Как можно усидеть в кресле, когда на сцене Директор?
Директор — большая обезьяна в жилете и с бабочкой. Она сидит за столом и капризничает, а официант тщетно пытается угодить. То бутылка не та, то фужер не подходит. Зрители умирают со смеху, а с одним случилась неприятность: описался. Мама уносит его из зала для замены амуниции.
Зрители — дети, перенесшие трансплантацию, а рядом с ними — доноры: мамы и папы, бабушки и дедушки. То есть дети, которых выцарапали у смерти. Дети, которые почему-то не должны были стать взрослыми. Не знаю, что чувствует врач, осмелившийся вступиться за этих принцев и принцесс. Может, никогда не узнаю. Довольно того, что в глазах взрослых, наслаждающихся этим праздником, глубоко спрятанный страх. Это особый праздник, понимаете? Его могло и не быть.
Так, теперь на сцене человек с большой корзиной. Из корзины сыпятся ежики. Один лезет через забор, другой ловко протискивается сквозь плохо прибитые доски. Публика неистовствует! Тут никаких штанов не хватит.
Батюшки, какое платье! Тамара Нерсесян в наряде цвета чайной розы плывет по залу, как волшебная рыбка. Ей десять лет, в 2007 году ей пересадили печень. Донор — мама Арминэ. Это единственный ребенок, и можно больше ничего не говорить. Арминэ развелась с мужем, работает официанткой, помощи не просит, хочет сама помогать родителям. Жилье приходится снимать.
Веронике Домащенко 2 года 8 месяцев. Прошлой весной ей пересадили печень. Донор — мама Марина. Два месяца назад она родила второго ребенка. На елку приехали бабушка, прабабушка и Вероника. Вероника — барышня с характером. Чуть бабушка зазевалась, она понеслась к двери и выскочила в коридор. Мы — за ней. У Вероники смешной белый хвостик, как у мышонка. Поймать мышонка невозможно. Вдруг она останавливается, принимает позу царицы подиума и разрешает себя сфотографировать.
Когда Марина с Вероникой готовились к операции, папа подал на развод. За таких мужчин нельзя выходить замуж, их можно только усыновлять, да и то не советую.
Что ж, теперь попробую поймать тигренка. Тигренку 4 года, зовут его Альберт. В 2006 году ребенку пересадили печень, донор — мама Наталья Шахова.
Живут Шаховы в Якутии, Аллайховский улус, село Русское Устье — население составляет 250 человек.
Наталья — одинокая мать. Дедушка Альберта — рыболов-охотник. Когда малышу было 2 месяца, у него внезапно пожелтели глаза. Санитарным рейсом доставили в Якутск, где сделали три операции, а потом сказали — помочь нельзя и отправили домой умирать. Наталья сама не знает, как вымолила направление в Москву.
На консультацию к Сергею Владимировичу Готье они попали, когда ребенку было 6 месяцев. Думаю, этот день можно считать вторым днем рождения Альберта. Готье оставил их в клинике и через полгода сделал операцию.
Теперь каждые 3 месяца Наталья с ребенком приезжает в Москву на обследование. Дорога занимает две недели. От Русского Устья нужно добраться до поселка Чокурдах — летом на лодке, зимой на машине. От Чокурдаха до Якутска — три с половиной часа самолетом, но все зависит от погоды, и часто вылет откладывается. От Якутска до Москвы лететь 6 часов, но это не самое трудное. Большую часть времени занимает оформление документов на бесплатную поездку в Москву.
Когда слышишь такие истории, мозги сами собой становятся на место. Глядя на Наталью, нетрудно понять, что мать умирающего ребенка и пешком дойдет из Аллайховского улуса до Москвы, лишь бы потом нарядить его в карнавальный костюм и прийти на елку в больницу. В больницу, где работает человек, вернувший их с ребенком с того света.
А этот человек, профессор Сергей Владимирович Готье, затерялся на балконе актового зала и смеется, глядя на ежиков. Собственно, все зрители этого смешного представления когда-то были его пациентами. Я хотела спросить, что он об этом думает, но тут ему позвонили. Он ответил: нет, консультация не отменяется. И опять стал смотреть на ежиков. И я поняла, что он ответил на мой вопрос.
Тут мимо нас пронеслась Вероника Домащенко, а за ней — бабушка. А еще говорят, что бабушки медленно бегают...
Ольга Богуславская
