Редакция "1001" публикует текст сотрудника компании "ЭргоСОЛО" Фёдора Владимировича Проходского. Сегодня Фёдор Владимирович расскажет о своей любимой книге. Читайте и комментируйте!
Думается, что полноценное впечатление от книги всегда совокупно и складывается не только из самого прочтения, но также и из тех обстоятельств, при которых оно произошло.
Мне посчастливилось прочитать роман «Подвиг» Владимира Набокова, когда я пребывал в Санкт-Петербурге, во время первой самостоятельной поездки. Снимал угол, как мне хотелось это называть, следуя терминам многих романов об одиноком существовании вдали от дома, целыми днями блуждал по городу, заходил, куда вздумается и не чувствовал за собой абсолютно никакой привязи ни к чему. Фактически, был в абсолютном одиночестве, будто в замыкающимся за спиной коконе. От этого и цвет неба становился другим, и окружавшие звуки доносились по-другому, и мои собственные мысли и образы заполняли пространство вокруг целиком.
В гущу этих чувств, подвижных и чутких к любым дуновениям, была окунута эта книга, вливавшая, источавшая, растворявшая свои страницы, образы, грёзы.
Книга повествует о жизни юноши, родившегося в России, после революции уехавшего с матерью в эмиграцию, учившегося в Кембридже, взрослевшего, влюблявшегося, путешествовавшего, вкушавшего абсолютно такое же одиночество странника и всегда мечтавшего вернуться на Родину. Именно на воплощении этого последнего намерения заканчивается и роман.
Может быть, я слишком скоро прочитал «Подвиг» после «Других берегов», но параллели между этими двумя произведениями были в моём восприятии очень сильны. Во многих чертах героя угадывались черты самого автора, его биографии и событий жизни. Параллели, которые в конце повествования таковыми быть перестали и разошлись, образовав острый угол. В этом месте очень хочется применить к роману понятие, которое ввёл Андрей Платонов – угол опережения жизни. То есть повествование не о том, как всё было, а о том, как всё могло бы быть.
Разумеется, неблагодарное дело предполагать о желаниях, намерениях, мечтах автора, исходя из его художественных произведений. Но в присутствие схожих внутренних желаний возвращения на революционную Родину и у самого автора попутно призывают верить четверостишие:
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
К счастью Набоков не воплотил это своё вероятное затаённое намерение (позволим себе поверить, что оно было). Ничего подобного экстремального, опасного, отчаянного, безрассудного не совершил и я. Но прошёл вслед за Мартыном Эдельвейсом, которого Набоков пустил по пути своего романа, снабдив щедрой россыпью классических набоковских языковых драгоценностей.
