Итак, мой собеседник — Сигурд ШМИДТ.
— Сигурд Оттович! В популярной передаче на телеканале «Культура» услышал: Россия переживает кризис историзма. Это верно?
— Сказал бы так: мы живем в час глухого исторического беспамятства и одновременно — необычайно сильной жажды возвращения к своим истокам, историческим корням. От того, что пересилит, зависит будущее страны.
У нас слишком часто цитируются, но редко глубоко понимаются пушкинские строки:
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А ведь это ключевые слова —
о связи с предками, о памяти истории как пище для сердца.
— У Пушкина в черновиках дальше было:
На них основано от века
По воле бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.
— Да, самостоянье через сердце. Или, употребляя современную терминологию, историзм — в генофонде людей. Ибо у простого человека, не обремененного научными историческими изысканиями, чувство историзма не возникнет, если оно не заденет его сердца. Но, увы, сегодня он в России поставлен в условия, когда для одних жизненным стимулом становится нажива, а для других выживание. Человек, приспосабливаясь, учится трезво оценивать, что в этих условиях помогает ему, а что оказывается бесполезным. И, к сожалению, для очень многих, как им кажется, в число якобы бесполезного попадает знание истории, а следовательно, и осознание исторического опыта.
Когда число этих многих в реальности, а не в пропагандистских клише превышает некую критическую массу, тогда в головах людей рождается исторический вакуум. Это и есть тот самый кризис историзма, о котором вы спрашиваете. Открывается дорога для беспамятства, для напора невежества и, что особенно печально, для наживы на нем. В этот темный омут затягивает даже академиков РАН, чему свидетельство широкая реклама антинаучной «новой хронологии» академика А. Фоменко.
Кризис этот охватил все общество и катастрофически проявился в политико-государственной сфере в начале 90-х годов. Когда, казалось бы, образованные люди, обладающие в своей профессии специальными знаниями, абсолютно проигнорировали исторический фактор, традиции, свойственные России, попытались нереальными темпами — буквально за 500 дней — перенести на ее почву опыт передовых стран, не знавших наших потрясений и войн. Чудеса все-таки требуют куда более серьезного обоснования.
Поток антиисторизма (часто под маской сенсационных «разоблачений») буквально захлестнул телеэкраны, эфир, страницы бульварных романов и желтой прессы. Даже такой бесспорный мастер, как Никита Михалков, может, например, себе позволить, намеренно дав в титрах название фильма «Сибирский цирюльник» в дореволюционном написании, влепить грамматическую ошибку. Твердый знак — дань сегодняшней моде! — в конце поставили. Но что слово «цирюльник» писалось тогда через «ы», никто не догадался. Я уже не говорю о других фактических «накладках» в этом фильме. А ведь великие зачинатели нашего кино всегда очень серьезно относились к подобным «мелочам» и не гнушались пользоваться советами знающих консультантов.
Заметки на полях. Личное. Вспоминаю эпизод студенческих лет. Мы проходили военные сборы в Таманской дивизии. Однажды нас подняли на рассвете по тревоге и привезли на грузовиках на Белорусский вокзал. Там шли киносъемки, и мы понадобились в качестве статистов. Я подошел к командовавшему всем человеку с рупором и спросил: «Какое это время?» — «Май или июнь сорок пятого». — «Но тогда еще на погонах не было эмблем, как у нас». Мы, мальчишки военных лет, прекрасно разбирались в знаках отличия и Красной Армии, и вермахта. Но важны ли такие мелочи через двенадцать лет после войны? Я ожидал, что этот озабоченный, крайне занятый — весь в деле — человек просто отмахнется. Но он сказал: « Спасибо». И несколько минут спустя через громкоговоритель над перроном прозвучало: «Студентам МГУ снять с погон эмблемы». Как оказалось, мы участвовали тогда в съемках заключительных кадров фильма Калатозова и Урусевского «Летят журавли».
— Вы упомянули «новую хронологию» академика А.Фоменко, назвав ее антинаучной. Но ее сторонники приводят контрдовод. Когда-то неэвклидова геометрия тоже считалась не имеющей ничего общего с действительностью. А потом нашла подтверждение в атомной физике. Не ждет ли историко-математические модели Фоменко такая же судьба?
— Не ждет. Ибо в первом случае — опережающее современников мышление, во втором — антинаука, рядящаяся в академическую тогу, спекулирующая на незнании читателей. Тех из них, кто хочет самостоятельно в этом разобраться, адресую к выпущенной РГГУ книге «Антиистория, вычисленная математиками. О новой хронологии Фоменко и Носовского». В ней собраны статьи крупнейших специалистов — математиков, физиков, астрономов, историков, археологов, лингвистов, в частности, Ю.Лотмана, академиков РАН С. Новикова, В. Гинзбурга, А. Зализняка, В. Янина, Л. Милова.
Феномен ведь не в самих построениях новой хронологии, по которой Иисус Христос родился в 1152 году, а Чингисхан — это одновременно и Рюрик, и Мстислав Удалой, и Юрий Долгорукий. Феноменально, что этому верит часть нашей научно-технической элиты. Почему? В частности, и потому, что в книгах Фоменко и его сторонников имитируется видимость серьезной доказательной базы. Они выгодно отличаются от современной учебно-познавательной литературы нетривиальностью подходов, полемичностью стиля. Все это импонирует и молодежи с ее искренним нигилизмом полузнания, которому способствует опасная тенденция сокращения времени в школах на воспитание гуманитарными знаниями.
Главная беда: у нас утрачен иммунитет к неправде, ко лженауке, который раньше прививался через широкую научно-просветительскую деятельность, в частности передачи существовавшей когда-то третьей учебной программы ТВ.
Фоменко не случайно появился тогда же, когда рынок сделал ставку на невежество и у нас начали доверять колдунам, магам, прогнозам доморощенных астрологов. Когда на веру стала браться любая фальсификация — лишь бы посенсационнее!
Неохронологи пытаются нас уверить, будто памятники материальной и духовной культуры, относимые к античности и Средневековью, на самом деле фальсифицированы в XVI—XVII веках (в России — в допетровскую эпоху). Доверие к такой научной спекуляции означает, что у многих наших соотечественников нет представления о реалиях жизни, о технологических возможностях людей в минувшие столетия. На школьных уроках истории им не дали таких знаний.
— У одного питерского поэта есть стихи о правде истории: все зависит от того, какие Пимены напишут ее школьный учебник. Но — если продолжить мысль — Пимен от «Единой России» напишет одну версию отечественной истории, от «Союза правых сил» — другую, от «Яблока» — третью, от КПРФ — четвертую. Возможен ли вообще в нынешних условиях единый школьный учебник истории, который удовлетворит всех?
— Думаю, возможен. Но для этого в основу и новых учебников отечественной истории, и вообще ее преподавания надо положить три принципа.
Первый. Перенацеливание преподавания с государственно-политических акцентов на культурные, общественные, на повседневную жизнь: в каких домах жили наши предки, каков был их домашний обиход, что и на какой посуде они ели, какие были у них орудия труда, оружие, средства передвижения, какие расстояния между городами…
Преподавая историю, можно и важно обращаться к той ее части, которая менее идеологизирована, сравнительно нейтральна — к культуре, науке, технике, к быту и общению людей, к их семейным устоям. Надо переходить от освещения истории узкими лучиками наших политических карманных фонариков к расширению общего светового круга жизни.
Принцип второй. Соединение преподавания истории с краеведением.
В Сорбонне в 2000 году собралась международная конференция, посвященная 100-летию российского краеведения. Собралась потому, что мировая наука преимущественно интересуется сейчас не государственно-политической и даже не социально-экономической историей, а историей повседневности, локальной историей, микроисторией. И тут чрезвычайно актуальными оказались подходы и методики, выработанные в нашей стране за десятилетия до этого, в первой трети XX века.
Заметки на полях. Из Архива РАН. «…Научная работа не может замыкаться в отдельные и немногие центры, но должна искать опоры в научных силах, широко рассеянных по территории России, где уже пробуждается стремление к изучению местного края и подготовляется тот живой интерес к познанию страны, на котором воспитывается любовь к Родине». (Записка Комиссии Российской академии наук по изучению естественных производительных сил о задачах научного строительства. 30 июня 1918 г. Комиссией руководил В. И. Вернадский).
Нашими методиками, разработанными в «золотое десятилетие» отечественного краеведения (1917—1927), пользуется сейчас весь мир. Это был период тесного союза «родиноведческого принципа» (термин великого педагога К.Д.Ушинского) и большой науки.
Возвращение к этому принципу, грубо попранному у нас сталинским разгромом российской школы краеведения, — основа возрождения чувства историзма в нашем народе, в стране, в нашей системе образования.
Думается, что школьный учебник отечественной истории в связи с этим должен существовать в двух ипостасях, быть как бы «двойной звездой». Одна из них в виде базового учебника, не очень объемного, содержащего основные факты, события, имена общероссийского масштаба. А вторая — региональный учебник (для Центра России, Поволжья, Дальнего Востока и т. д.), в котором — общие методологические подходы, но материал в основном местный.
Понять, что такое ход истории, разобраться в сложном триединстве: человек — природа — культура, в том, что сейчас относят к экологии, культурологии, экологии культуры, легче, обращаясь к визуально, на расстоянии собственного взгляда, окружающей тебя жизни. Все становится личностнее, ближе. И поэтому понятнее.
Вот почему повсеместное возвращение России в последние пятнадцать—двадцать лет к краеведению на глубокой научной основе — это такое явление, которое мы можем отнести к своим бесспорным культурным достижениям. Сегодня научный потенциал российского краеведения восстановлен настолько, что может дать и методологию, и основу для толковых школьных программ и учебников.
И, наконец, третий принцип. Критерии истинности, умение докапываться до истины, распознавать и защищать ее в историческом контексте. А это невозможно без системы обоснований, воспитывающей умение творчески и честно мыслить.
Чрезвычайно важно, чтобы человек еще в школьные годы усвоил не конъюнктурный (когда важность тех или иных событий, личностей меняется в зависимости от направления политического ветра), а научный, источниковедческий подход к прошлому. Этот подход предполагает обоснования степени доверия к исторической информации.
Юношей и девушек со школьных классов надо учить отличать в истории истину от лжи, уметь анализировать, какая доля правды, достоверности содержится в тех или иных исторических источниках. Учить пониманию: от того, на основании каких данных делаются выводы о прошлом своей страны, во многом зависит будущее и ее, и их самих. При таком подходе изучение истории становится сферой не только исследовательской мысли, но и формирования нравственных принципов личности.
История — учебный предмет, в котором серьезно работает память. Но все-таки главный девиз тут: «Запоминая, размышляй и доказывай».
— А не перечеркивается ли этот девиз единым государственным экзаменом (ЕГЭ), вводимым в школах России как всеобщая повинность, повсеместно насаждаемый, как когда-то кукуруза, с такой угрюм-бурчеевской упертостью, что в пору вставлять его в гоголевский «Ревизор»: «ЕГЭ! сказали мы с Петром Ивановичем»?
— Я убежденный противник ЕГЭ, особенно при приеме в вузы гуманитарного профиля. И опасаюсь, что недальновидное экспериментирование над школой еще больно аукнется для страны. По существу, это расчет на механическое запоминание или везение, а не на развитие самостоятельной мысли.
Отец однажды спросил меня: «Кого напоминает тебе настоящий исследователь?». Я ответил какой-то банальностью. Отто Юльевич прервал: «Нет, он —как бульдог, который схватил кость и пока не разгрызет ее, не сможет отпустить, даже если сам того очень захочет». С годами я понял: это важно в науке, но и в учении тоже. А вот ЕГЭ отвращает от такого подхода.
– И последний вопрос. «Прошлое… связано с настоящим непрерывной цепью событий, вытекающих одно из другого». Это мысли героя чеховского рассказа «Студент». «И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». Близко вам такое воспнриятие прошлого?
– Да, бесспорно. Задень историю – отзовется современность. Задень современность – отзовется история. И у человека или народа, не слышащего звучания этой струны, не видящего двух концов этой единой цепи, нет будущего.
Ким Смирнов
