Естественно, что после смерти Сталина, после выступления Хрущева на ХХ съезде наша всегда передовая интеллигенция, живо и даже трепетно откликающаяся на смену власти и на открывающуюся возможность найти наконец ответ на вопрос «кто виноват?», мужественно бросилась обвинять Чиаурели в том, что именно он повинен в культе личности, так как получил много наград и жить ему при Сталине было очень легко.
Не будем сейчас уточнять, кто, в том числе и в кино, внес свою лепту в культ личности вождя, скажем только, что Михаил Чиаурели, талантливый режиссер, тяжело переживал эти нападки и, насколько я знаю, не пытался защищать себя с трибун.
Чиаурели действительно был давно лично знаком со Сталиным. Вождь иногда даже приглашал кинорежиссера к себе на дачу – поужинать, побеседовать о разных разностях. Иногда – поиграть в шахматы. Сталин не очень хорошо играл, но одна-две партии давали ему возможность хоть немного отвлечься от государственных забот. Об одном таком шахматном сеансе Чиаурели и рассказал незадолго до своей смерти.
Шахматный сеанс
В тот раз Сталин пригласил кинорежиссера к себе довольно поздно, около полуночи. Он уже отпустил прислугу, поэтому сам положил в тарелку гостю скромное угощение, налил бокал легкого вина и предложил сыграть партию. Он был задумчив и молчал за игрой. Чиаурели, естественно, не решался мешать его мыслям. Так, в полном молчании, они некоторое время передвигали фигуры. Но вдруг Сталин, думавший над очередным ходом, не отрывая глаз от шахматной доски, чуть покачал головой, хмыкнул и негромко сказал: «Приснится же такое!» И замолчал. Прошло еще несколько минут. Сталин снова, задумчиво глядя на шахматную доску, покачал головой и с тяжелым вздохом повторил: «Приснится же такое!»
Чиаурели не посмел спросить, о чем идет речь, но на этот раз Сталин сам пояснил: «Понимаешь, приснилось мне недавно, что ты стоишь рядом со мной и целишься в меня из пистолета...» Эти слова он произнес негромко и не отрывая глаз от шахматной доски. И только с последним словом поднял голову и посмотрел на гостя испытующе. Чиаурели похолодел. Зачем Хозяин рассказывает ему об этом? Что ему ответить? «Нет-нет, я не мог присниться вам в таком виде»? Глупость! Клясться в верности? Глупость не меньшая! Отшутиться? Но Сталин не был настроен на шутливый лад. Чиаурели смолчал. Только позволил себе чуть пожать плечами: мол, что я могу на это ответить?..
А Сталин, все не отрывая своих рысьих глаз от лица друга, еще раз повторил: «Приснится же такое!» И сдвинул фигуры на шахматной доске, давая понять, что игра закончена. Помолчал, раздумывая о чем-то, и сухо предложил: «Уже поздно. Оставайся у меня. Поспишь на диване». В соседней комнате на диване уже лежала стопка свежего постельного белья. Хозяин сам постелил простынку, взбил подушку, расправил одеяло. «Ложись. Спи». И с этими словами вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
О сне не могло быть и речи. Тревожные мысли проносились в голове Чиаурели. Зачем все это было нужно ЕМУ? Придумал ОН этот сон или он действительно приснился? В любом случае – зачем рассказал о нем своему гостю? Что задумал? У Сталина ничего не бывает «спроста». Вот и белье, которое он постелил на диване, было приготовлено заранее – он все спланировал. Чиаурели перебирал все возможные варианты объяснения того, что произошло и чем это могло для него кончиться. Впрочем, чем это могло кончиться, он понимал хорошо.
Прошло какое-то время, наверное не меньше часа, как вдруг послышался щелчок выключателя, шаги и легкий скрип открываемой двери. В комнате сразу посветлело. «Не дай Бог, если он поймет, что я не сплю. Подумает, что совесть моя нечиста». Чиаурели закрыл глаза. По звуку шагов понял, что Сталин приближается к дивану, вот подошел вплотную и недвижимо встал над своим гостем, видимо, рассматривая его лицо. «Лишь бы не дрогнули веки, лишь бы не дрогнули веки! – думал гость. – Если он заметит дрогнувшие веки, поймет, что я притворяюсь спящим. И тогда Бог знает, что он сделает...» Эти несколько минут были, может быть, самыми страшными в жизни Чиаурели. Затем Сталин тяжело вздохнул и медленным шагом направился к двери. Она снова скрипнула, в комнате опять стало темно, и вслед за тем в соседней комнате щелкнул выключатель. Все затихло...
Чиаурели не спал всю ночь. Рано утром оделся, умылся, сестра-хозяйка принесла ему завтрак, он что-то съел для вида и уехал. Никто не чинил ему никаких препятствий...
Рассказав все это друзьям, Чиаурели горько усмехнулся: «А они говорят, что мне было легко при нем...»
Обратите внимание – какая грандиозная драматургия! Двое. Шахматы. Почти нет слов. И вдруг бормотание: «Приснится же такое!» И снова молчание. В каком страшном напряжении этот второй – которому адресованы полувнятные слова! И рассказ о чудовищном сне. И опять напряженное, безвыходное молчание. И можно только догадываться – что происходит в душе у Чиаурели, когда он не может сказать ни слова в свою защиту! А какая режиссура! Как «поставлены» свет, звук! Щелчок выключателя. Скрип двери... На полу темной комнаты возникает световой прямоугольник. В этом луче ЕГО фигура. Темная, зловещая. И кульминация напряжения – он стоит над своим якобы спящим другом. И финал – тяжелый вздох и удаляющиеся шаги... Конечно, все это рассказано режиссером. Но только режиссер и мог все это увидеть и оценить. А теперь зададимся вопросом: для чего все это было нужно Сталину?
Мы говорили о «сигналах», которые он иногда подавал. О притчах, которые разыгрывал. Но вся эта сцена из фильма ужасов не могла быть рассчитана на то, что Чиаурели расскажет о ней своим друзьям или знакомым. Он никогда бы этого не сделал. Да и Сталину это зачем? Припугнуть старого друга? Но он и так был послушен ему, как агнец. Насладиться его страхом? Но и так вокруг – сплошной страх.
Был же случай, когда в Москву приехал его друг молодости из Тбилиси. Сталин вместе с ним учился в семинарии. Друг стал священником. Однажды Сталин вспомнил о друге и пригласил его в Москву – повидаться. Священник приехал, остановился в гостинице и долго думал, в чем прийти в Кремль – в церковном одеянии или в мирском? Решил, что к Сталину правильнее будет – в мирском. В назначенное время его принял Сталин. Увидел вошедшего, спросил: «Что ж ты не в рясе?» «Я решил, что неудобно к тебе в рясе», – смутился священник. Сталин поднял палец вверх, к небесам. Сказал, прищурившись, не без удовольствия: «ЕГО не боишься? Меня боишься...»
На мой взгляд, есть еще два объяснения «спектакля» с Чиаурели. Первое – несколько экзотично, но вполне правдоподобно. Сталин решил продемонстрировать известнейшему кинорежиссеру, что он – Сталин – мастер и в его профессии. Сам великолепно придумал, сам поставил, сам сыграл главную роль. А тяжелый вздох над диваном – это, кроме всего прочего, грусть по своему собственному таланту, который он, Сталин, «зарыл в землю, чтобы отдать всего себя людям, делу мирового пролетариата и построения коммунизма...». Повторяю: это объяснение несколько экстравагантно. Но я бы не отбрасывал его.
И второе объяснение – самое простое, хоть и самое тяжелое. Болезнь подозрительности. Вид шизофрении. Та самая болезнь, в которой он, видимо, отдавал себе отчет и о которой однажды сам сказал Хрущеву: «Я погиб, Никита. Никому не могу верить. Даже себе иногда не верю». Вот он и решил поведать другу о своих страданиях. Но все равно – поведал в любимой им драматической форме. Рассказал так, что возник при этом глубокий психологический Театр. И тут я пишу слово Театр с большой буквы и безо всяких кавычек.
Генрих Боровик
