Фаина Георгиевна Раневская. Величайшая актриса двадцатого века!
Многие из фраз Ф.Г.Раневской стали крылатыми. Ей приписывают авторство многих анекдотов.
Пожалуйста, вчитайтесь в эти строки.
— Я — выкидыш Станиславского.
* * *
— Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
* * *
— Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.
* * *
— Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.
* * *
— Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.
* * *
— Воспоминания — это богатства старости.
* * *
— Сняться в плохом фильме — все равно что плюнуть в вечность.
* * *
Поклонница просит домашний телефон Раневской. Она:
— Дорогая, откуда я его знаю? Я же сама себе никогда не звоню.
* * *
После спектакля «Дальше — тишина» к Фаине Георгиевне подошел поклонник:
— Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?
— В субботу будет сто пятнадцать.
Он остолбенел:
— В такие годы и так играть!
* * *
После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными восхищения, — подношения поклонников и ценителей ее игры — и печально замечала:
— Как много любви, а в аптеку сходить некому.
* * *
Рина Зеленая рассказывала:
— В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты несоленые, и компот несладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: «Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!»
— А вы не путаете ее с папочкой? — осведомилась Раневская.
* * *
Раневская стояла в своей гримуборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила:
— Вас не шокирует, что я курю?
* * *
— Дорогая, сегодня спала с незапертой дверью.
— А если бы кто-то вошел… — всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста.
— Ну сколько можно обольщаться, — пресекла Фаина Георгиевна излияния собеседницы.
* * *
У Раневской спросили: что для нее самое трудное?
— О, самое трудное я делаю до завтрака, — сообщила она.
— И что же это?
— Встаю с постели.
* * *
— А как вы считаете, кто умнее — мужчины или женщины? — спросили у Раневской.
— Женщины, конечно, умнее. Вы когда-нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только оттого, что у мужчины красивые ноги?
* * *
На гастролях с Раневской всегда случалось непредвиденное. Так, в Ленинграде в 1950 году ей был предложен роскошный номер в гостинице «Европейская» с видом на Русский музей, сквер, площадь Искусств.
Раневская охотно заняла его и несколько дней в хорошем расположении духа принимала своих ленинградских друзей, рассказывала анекдоты, обменивалась новостями, ругала власть и чиновников.
Через неделю к ней пришел администратор и очень вежливо предложил переехать в такой же номер на другой этаж.
— Почему? — возмутилась Фаина Георгиевна. — Номеров много, а Раневская у вас одна.
— Да, да, — лепетал администратор, — но мы очень вас просим переехать, там вам будет удобнее.
— Мне и здесь хорошо, — отказалась Фаина Георгиевна.
Пришел директор «Европейской» и, включив воду в ванной, объяснил, что ждет на днях высокое лицо, а этот номер в гостинице единственный, оборудованный прослушивающим устройством.
После этого Фаина Георгиевна моментально переехала, но на новом месте ее ждали бессонные ночи: она вспоминала свои высказывания в прежнем номере и размышляла о том, что с ней теперь будет.
* * *
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием.
— Позовите директора, — сказала она, расплатившись.
А когда тот пришел, предложила ему обняться.
— Что такое? — смутился тот.
— Обнимите меня, — повторила Фаина Георгиевна.
— Но зачем?
— На прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
* * *
— Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть, — говорила Раневская.
* * *
Оправившись от инфаркта, Раневская изрекла:
— Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.
(Фаиной Георгиевной Раневской всегда восхищался знаменитый сегодня артист Александр Калягин. О нем в 1987 году я писал в журнале «Огонек». Название очерка об Александре Калягине стало и названием этой книги.)
