ЛЕДНЕВ (к зрителю). По дороге в релаксацию я сделал открытие, которое предполагалось – оказывается, смежная комната оборудована для наблюдения за происходящим в релаксации. Такое вы наверняка видели в детективных фильмах – кого-то допрашивают, а кто-то за этим наблюдает. В релаксации сидела Каткова – она смотрела прямо на меня, в упор, невидящих взглядом.
Леднев заходит в релаксацию, где его поджидает Каткова.
ЛЕДНЕВ. В прошлый раз тебе здесь не нравилось.
КАТКОВА. Ну, так сейчас я здесь совсем по другому поводу.
ЛЕДНЕВ. Тамара Борисовна сказала, что родители тебя очень любят. А ты их?
КАТКОВА. Я тоже их люблю. (нервно) А что вы хотите сказать? Что они меня больше любят, чем я их? Они за меня переживают, а я веду себя так, что меня очень не скоро освободят, а для них это страдание? Что я конченная?
ЛЕДНЕВ. То есть безнадежной ты себя не считаешь?
КАТКОВА. Конечно, нет. С чего вы это взяли? С какого потолка?
ЛЕДНЕВ. Но ты наркоманка.
КАТКОВА. Ну и что? Семь процентов наркоманов излечиваются. Я вхожу в это число. Уже семь лет стальной царёк надо мной не властен. Я уже забыла ощущения от ханки. Так у нас в нашей очень Средней Азии называют героин. Я вообще все уже забыла. Иногда мне кажется, что я никогда не жила на свободе.
Рукава рубашки у Катковой высоко закатаны, хорошо видны широкие шрамы на запястьях. Она специально показывает шрамы Ледневу.
ЛЕДНЕВ. Судя по шрамам, ты тоже вскрывалась. Я смотрю, это тут у вас почти хобби.
КАТКОВА. Ага, хобби. Попробуйте, может, понравится. Что-то не похожи вы на психолога. Тонкости вам не хватает.
ЛЕДНЕВ. А говоришь о любви к родителям. Каково им было узнать об этом.
КАТКОВА. Дура была страшная. Ну и от безнадёги. Чего только с собой не делала. Даже медный купорос пила. Жить не хотелось, понимаете? Что вы вообще знаете о зоновской жизни?
ЛЕДНЕВ. Ну, давай о себе по порядку.
КАТКОВА. Не люблю этого слова. Где говорят о порядке, там обязательно насилие и беспредел.
ЛЕДНЕВ. Хорошо, начни с глупостей.
КАТКОВА. О, это пожалуйста. Все брюнетки выглядят старше своих лет… Короче, когда меня взяли в кафе официанткой, мне еще не было шестнадцати. А кафе это облюбовал Штык…
ЛЕДНЕВ. Стоп! Что тебя заставило пойти работать в этом возрасте?
КАТКОВА. Денежки. Когда родители дают детям мало денежек, они толкают их на скользкую дорожку. Надеюсь, вы понимаете, для чего нужны денежки юной алёнушке? Так вот… Это кафе облюбовал братец Иванушка. Игорь Штыков приходил туда со своей бригадой расслабиться после напряженного трудового дня. Что характерно, они не пили, не курили, даже не матерились. Диету держали. У кого почки отбиты, у кого – печень, у кого селезенка. Но я же об этом не знала. Я думала, они просто на удивление хорошо воспитанные чуваки. Это я потом узнала, что они – настоящая власть для многих людей, в том числе для работников и владельца кафе. Штык –гонял на своем джипе, будто один на дороге. Едет на красный свет – гаишники честь отдают. Потерпевший, кого-то угнали машину, обращается к нему, он поднимает братву и в считанные часы тачка возвращается владельцу. Закурить бы.
Леднев протягивает пачку сигарет, щелкает зажигалкой.
Когда я родила сына, Ванечку, ему повесили над кроваткой золотой крест. Открыли на его имя валютный счет, чтобы ни в чем не нуждался, если, не дай бог, с его отцом что-нибудь случится. Своих детей они любят больше родителей, жен, любовниц. А в сыновьях видят будущих братков. И соответственно их растят. А жена… Что жена? Они ели, а я им прислуживала. Я была нужна Штыку, как красивая вещь - вот, мол, чем владею. И еще им нужно, чтобы дети были красивыми, чтобы кто-то встречал, подавал вкусный борщ. А я не привыкла, чтобы со мной так обращались. Устроила Игорю скандал. Думала, он что-то поймет. А он сорвался прямо при ребенке. Я стояла возле зеркала, красила губы, а он молотил меня по ребрам своими кулачищами. Ребенок плакал, а я молчала, хотя Игорь сломал мне ребро. Это его особенно завело. Запер меня в подвале и требовал, чтобы я попросила прощения. Я ни в какую. Тогда он вывез меня за город и бросил на лесной дороге… По натуре, мне кажется, он не был жестоким. Но считал себя сильным. А как можно быть сильным без жестокости? Никак.
Я чувствовала, что теряю ребенка. Кто из него мог вырасти? Такой же… А Игорь чувствовал, что теряет меня. И как-то предложил уколоться. Я попробовала, понравилось. Ну и пошло - поехало. Когда Игорь понял, что натворил, было уже поздно, я подсела на иглу капитально. Ему самому приходилось сыном заниматься – с его-то характером. Кончилось все плохо. Летел однажды по гололеду и врезался в опору моста. Как раз той стороной, где Ванечка сидел… (плачет) А через месяц застрелили его прямо возле дома. А дом наш сожгли. (после паузы). Так сразу все потерять… В общем, я удвоила дозы. Последние бабки быстро кончились. Влезла с другими наркошами в богатый дом. Думали, раскумаримся. А там – собака… Следствие было короткое, а срок дали длинный – пять лет. Меня это оглушило. Я вообще после смерти сына жила, как в тумане. А на зоне было все, чтобы забыться: водка, анаша, ханка. Азиатская колония, чего вы хотите? Трезвой я редко была. И вот однажды – этап из Перми. Триста новеньких. А нас, местных, больше тысячи.
Этапницы друг за дружку держались. Боялись, что мы начнем гнуть их в дугу. Ну и менты нас стравливали. Мы и пошли стенка на стенку. До смерти никого не побили, но все равно - опять суд. Нарисовали мне на деле красную полосу - «особо опасная» - и отправили в Россию. Так я узнала, что такое этап. Конвой материт ни за что – это ладно. Но могут ни за что и под зад сапогом дать. В туалет идешь – солдат за тобой. Дверь рвет на себя, заглядывает, что ты там делаешь. Предложения всякие… Начинаешь грубить – сутки на оправку не выводят.
Суд по идее сажает человека за решетку для чего? Думай, что натворил, исправляйся. На самом деле все не так. В неволе, как в матрешке, еще очень много других неволь. Неволя устроена так, чтобы человек не сидел и думал, а чтобы мучился.
Попала я на пересылке в камеру на шестерых заключенных, а нас туда затолкали шестьдесят. Да еще все курят… Ну, короче, начали мы… с одной зэчкой стучать в двери, чтобы открыли окно - оно ведь обычно задраено. Кормушка открылась – мы думали, нас выслушают, а нам брызнули в лицо «черемухой». Слезы ручьем. Кажется, ослепла и никогда уже видеть не будешь. Блин, как же я ругалась! И тогда надзорки вывели меня, связали и велели зэку из хозобслуги остричь наголо. Зэк отказался. Тогда надзорки сами взялись за ножницы. Я орала благим матом. В камере меня услышали, и… короче, одна женщина меня поддержала. Вскрыла себе вены.
ЛЕДНЕВ. А почему ты прямо не скажешь, что это была Мосина?
КАТКОВА. Просто у нас разлад… Ладно, если вы в курсах, буду рассказывать все, как есть. Всю дорогу над нами смеялись зэки-мужики, коблухами обзывали, крысятницами.
ЛЕДНЕВ. Мосину тоже под ноль подстригли?
КАТКОВА. Да, ей тоже досталось. И на Корсунской зоне нас приняли за крысятниц - тех, кто из тумбочек ворует, кого обычно стригут наголо сами зэчки. Сто пятьдесят пантер окружили и стали бить чем попало. Мы с Мосиной разбили окно, взяли куски стекла, только тогда нас оставили в покое. Но начали ко всему придираться. В основном к одежде. Особенно отличался начальник режима Рэкс - кликуха такая. Ходил все время с ножницами. То юбку располосует сверху донизу, слишком длинной ему покажется, или слишком короткой, то еще как-нибудь унизит. Сам на зону наркоту приносил, расплачивался со своей агентурой. А как-то устроил повальный шмон. Я спала после ночной смены. Просыпаюсь: мама родная, надзиратели бросают в машины вышитые пододеяльники - вышивать запрещалось, сверхнормативные гамаши - была дозволена только одна пара на два года, лишние платья - больше, чем положено – нельзя иметь.
Я бросилась на швейку. Сказала бабам, что творится в жилой зоне. Так мне приписали подстрекательство к бунту. Добавили еще шесть лет, и я поняла: это кранты. Больше жить не могу, не хочу и не буду. Кусочком зеркала вскрыла себе вены на обеих руках. Мне наложили швы - шесть внешних и четыре внутренних. Но как только медики отошли, я сорвала швы… я не хотела жить. Меня снова зашили. Врач настаивал, чтобы меня перевели в санчасть, но менты велели оставить в карцере. Руки опухли, почернели. Когда Мосина узнала об этом, она тоже вскрылась. А я сделала хороший такой глоточек медного купороса. Еле откачали…
ЛЕДНЕВ (недоверчиво). И где же ты взяла этот купорос?
КАТКОВА. Бог мой… Да за бабки на зону слона завести можно.
