Беглец. Часть вторая. Июнь

СЦЕНА 30. СТАНЦИЯ. ВАГОН ОТЦЕПЛЕН, ДВЕРИ НАСТЕЖЬ. РЯДОМ БОРТОВАЯ МАШИНА. ИДЕТ ПОГРУЗКА. НА ЗАДНЕМ ПЛАНЕ — ВТОРАЯ МАШИНА.

В кузове Ветров и еще двое — укладывают вещи. Четверо подают из вагона. Пятеро носят. Среди них Тимур. Все одеты в новые, еще не выгоревшие геологические костюмы. Возле вагона стоит солидный мужчина в очках, принимает груз. У него в руках документы, которые отдал Тимур. Он делает пометки. Рядом стоит Сашка.

— А ты кто будешь, гвардеец? — наклоняется к нему завхоз.

— Я? Я... — он мнется.

— Это Серега — «сын полка», — бросает Тимур, пробегая с ящиком мимо них.

— Ясно, — завхоз утыкается в бумаги.

Сашка топчется, чувствуя свою ненужность. Затем решительно встает в общую цепочку. Ему по инерции суют ящик, он не удерживает и роняет. Высыпается несколько банок консервов. Сашка испуганно бросается их подбирать.

— Каши мало ел, парень, — смеется один из работяг. Подхватывает ящик и уносит.

— Пусть «мягкое» таскает — мешки спальные, палатки, — хрипло говорит Тимур, взваливая на плечо лодочный мотор.

Сашке суют два спальных мешка и он бежит к машине. Пыхтит, потеет, возвращается к вагону, хватает какой-то тюк, несет опять. С усилием поднимает на уровень кузова, отдает и снова бежит к вагону. Постепенно движения его замедляются, но он упорно продолжает таскать вещи.

— Молодец, к концу сезона Щварценеггером станешь.

Сашка подбегает к двери, ему бросают очередной тюк, который валит его с ног и припечатывает к земле. Взрыв смеха.

— Спекся парень!

Один рабочий уносит тюк, другой хватает Сашку и усаживает на ящик с консервами.

— Покури, пацан, а то пупок развяжется.

Первая машина загружена.

— Дуй в порт, Игнатьич — борт ждет, — командует Тимур, — а мы пока вторую машину закидаем.

Он подходит к Сашке.

— Устал? Ничего, погрузка-разгрузка перед сезоном вещь полезная. В тайге такая гипердинамия начнется,... пока организм к нагрузкам не привыкнет.

Подходит вторая машина. Сашка с трудом поднимается и идет к вагону. Тимур смотрит вслед.

— Сереж, ты бы отдохнул. И вообще, в 14 лет — ручной груз не больше 12 кг.

Сашка поворачивается.

— Тимур Аркадьевич, мне в Туру надо.

СЦЕНА 31. БОЛЬШОЙ ВЕРТОЛЕТ ИЗНУТРИ ЗАБИТ СНАРЯЖЕНИЕМ. МЕДЛЕННО РАСКРУЧИВАЮТСЯ ВИНТЫ. В ОТКРЫТУЮ ДВЕРЬ ВИДНО, КАК ТИМУР ЧТО-ТО ОБЪЯСНЯЕТ ЗАВХОЗУ, ТЫКАЯ В НАКЛАДНЫЕ ПАЛЬЦЕМ, ЗАТЕМ ПОЖИМАЕТ ЕМУ РУКУ И ЗАПРЫГИВАЕТ ВНУТРЬ. БОРТМЕХАНИК ВТАСКИВАЕТ ЛЕСТНИЦУ И ЗАКРЫВАЕТ ДВЕРЬ.

Вертолет разбегается «по-самолетному» и взлетает. Народ устраивается, кто на вещах, кто возле иллюминаторов. Ветров приник к стеклу. Рядом сидит вспотевший, всклокоченный, уставший Сашка. Глянув на него, Игнатьич достает из рюкзака полотенце и пластиковую бутылку с водой. Смачивает край, вытирает ему лицо, потом руки. Тот морщится — руки в царапинах и ссадинах. Ветров вытаскивает походную аптечку — смазывает ранки йодом. Сашка ойкает.

— Не ойкай, пока не прищемили — считай, что это твое боевое крещение — первый полевой сезон, — сквозь шум винта кричит он.

— Спасибо.

— Иди, поспи, — он кивает на кучу сложенных палаток, — лететь долго.

Сашка отрицательно мотает головой и смотрит в иллюминатор.

Вертолет набрал высоту. Сквозь разрывы облаков мелькает земля. Поля, участки леса, дороги, речки, пруды, крохотные с такой высоты дома. Постепенно полей, дорог, поселков становится все меньше, а леса все больше. Вертолет входит в сплошную облачность, его начинает слегка болтать и потряхивать. Сашка долго не отрывается от иллюминатора, пытаясь в редких просветах разглядеть землю. Внезапно облачность кончается и открывается необыкновенная картина освещенной полуденным солнцем раскинувшейся до горизонта ярко-зеленой тайги, покрывающей горы и долины. Пятна озер, извилистые русла. Прямо под вертолетом — гигантская водяная гладь двух огромных сливающихся рек. У Сашки от неожиданности и восторга перехватывает дыхание.

— Что это такое?! Что это?! — кричит он срывающимся голосом.

— Это Родина твоя, сынок, страна Россия называется, — смеется Ветров.

— Это просто,... просто невозможно, — шепчет Сашка.

— Справа — Ангара, а под нами — Енисей, а где они сливаются — поселок, — Игнатьич показывает в иллюминатор пальцем, — Стрелка.

— Я никогда такого не видел. Никогда.

СЦЕНА 32. МОНОТОННО ГУДИТ ДВИГАТЕЛЬ ВЕРТОЛЕТА. КАМЕРА ФИКСИРУЕТ ОТКРЫТУЮ ДВЕРЬ В КАБИНУ ЛЕТЧИКОВ, ИХ СПИНЫ, ПРИБОРНУЮ ПАНЕЛЬ СО ВСЕВОЗМОЖНЫМИ ТУМБЛЕРАМИ, ЛАМПОЧКАМИ И ДАТЧИКАМИ. ПОТОМ СМЕЩАЕТСЯ ВНУТРЬ САЛОНА. УСТАВШИЕ ПОСЛЕ ПОГРУЗКИ ЛЮДИ СПЯТ — КТО ГДЕ. СПИТ ВЕТРОВ, НАВАЛИВШИСЬ НА СТОЯЩИЙ ПОД БОКОМ РЮКЗАК, СПИТ САШКА, ПРИСЛОНИВШИСЬ К ЕГО ПЛЕЧУ.

Звук двигателя меняется. Тимур, сидящий с другой стороны ветровского рюкзака, захлопывает книгу, смотрит на часы, потом в иллюминатор. Тихонько трогает Игнатьича.

— Северо-Енисейск, заправляться будем.

Ветров осторожно встает, стараясь не разбудить Сашку, сдвигает ему под голову рюкзак и устраивается на соседнее сиденье. Смотрит в иллюминатор. Вертолет делает круг и садится. Шум винтов стихает. Один из пилотов открывает дверь, спускает лестницу.

— Стоянка сорок минут — не опаздывать. Курить не ближе пятидесяти метров.

Люди просыпаются, достают курево и тянутся к выходу. Тимур вытаскивает из полевой сумки бумажник, проверяет, сколько денег.

— Буди парня, обедать пойдем.

Ветров будит Сашку, потом находит среди вещей его пакет, достает куртку и ботинки, протягивает ему.

— Надень.

— Зачем? Лето же, — крутит головой спросонок Сашка.

— Там узнаешь, — Ветров кивает головой в сторону двери.

Сашка, пожав плечами, надевает куртку и ботинки и пробирается следом за мужчинами.

СЦЕНА 33. ПОЛЕ АЭРОДРОМА. РАБОЧИЕ КУРЯТ В СТОРОНЕ.

Сашка спускается по лестнице и удивленно застывает на месте. Пасмурно, дует промозглый ветер. На деревьях еще нет листьев. Местами лежит снег.

— Вот тебе и лето, куртку застегни, — смеется Тимур, потом поворачивается к курящим в стороне сезонникам, — мужики, вон там столовая, если у кого денег нет — могу дать под расчет.

— Спасибо, Аркадьич, мы еще аванс не пропили — сначала некогда было, а потом негде.

Трое бодро шагают к маленькому зданию аэропорта.

— А помнишь, тут в столовой, — Ветров на ходу прикуривает папиросу, — уникальные блинчики с мясом готовили? Еще смеялись — из-за этих блинчиков, летчики, надо-не надо, старались здесь посадку сделать.

— Было дело, — он поворачивается к Сашке, — ты блинчики с олениной любишь?

— Ты бы его еще про медвежатину спросил. Откуда в городе оленина?

Поднявшись на крыльцо, тщательно, как это принято на севере, вытирают ноги.

СЦЕНА 34. МАЛЕНЬКОЕ ПОМЕЩЕНИЕ СТОЛОВОЙ. ВОЗЛЕ ДВЕРИ ВЕШАЛКА, НА КОТОРОЙ ВИСЯТ ТЕПЛЫЕ КУРТКИ И НЕСКОЛЬКО СОБАЧЬИХ ШАПОК.

Войдя, здороваются с женщиной на раздаче. Тимур берет большое блюдо с блинчиками, три стакана чая. В дальнем углу обедает группа мужчин. Стол уставлен стаканами с дымящимся чаем, тарелками с едой и с крупно нарезанными кусками хлеба. Обветренные бородатые лица, грубая брезентовая спецодежда, теплые свитеры, тяжелые кирзовые сапоги. Садясь, Ветров ловит на себе угрюмый взгляд одного из них — коренастого, широкоплечего мужика, с низким лбом и выпяченными надбровными дугами. Ветров переставляет стул и садится спиной к нему.

— Интересно, — Сашка с опаской надкусывает край блина.

— Ешь, не бойся. С олениной, поди, не ел никогда? — Тимур двигает к нему тарелку.

— Я блинов с мясом вообще....

— Как так? Мать не готовила, что ли?

— Когда маленький был — готовила, а потом она уме..., а потом не стала, — спохватывается он, — потом заболел я и мне нельзя было — ни жареного, ни жирного.

— А сейчас можно?

— А сейчас..., — он мгновение колеблется, потом решительно берет с тарелки блин, — а сейчас можно.

— Кушай, сынок, кушай, — говорит Ветров, как бы невзначай оглядываясь назад.

Сашка берет второй блин, потом третий. После холода, от еды и горячего чая — на щеках румянец.

Допивают чай. Тимур расплачивается. Они одеваются и направляются к выходу.

— Ты что ли, «Леший»? — раздается низкий голос.

Все трое оборачивается, сзади стоит тот самый мужик. Ветров смотрит на него молча.

— Вообще-то меня зовут Алексей Игнатьевич.

— Ну, здоров, что ли, Алексей Игнатьевич, — усмехается мужик.

— Здоровей видали.

— Давно откинулся?

Ветров, мельком глянув на Сашку, кладет ему руку на плечо.

— «О чем это вы, дяденька Сидор?» — Ветров насмешливо смотрит на мужика.

— Сын? — перехватив его взгляд, басит мужик.

— Похож?

— Похож. — Он оценивающе смотрит на Тимура, который стоит, нахмурив брови и слегка барабаня пальцами правой руки по висящей на плече полевой сумке.

— К «своим» вернулся?

— Вернулся.

— А я тут аффинажником, в артели «Полюс», — вдруг примиряюще улыбается он, — и платят хорошо, и жилье.

— Алексей Игнатьевич, — вежливо говорит Тимур, не отрывая взгляда от мужика, — встреча бывших коллег по... по работе, вещь конечно замечательная, но нас с вами ждет спецрейс.

— Ну, тогда бывай, что ли, Ле... Алексей Игнатьевич, — мужик протягивает широкую обветренную ладонь

— Бывай, Витек, виноват — Виктор... Сергеевич, кажется?

— Степанович, — улыбается мужик.

Ветров с облегчением пожимает протянутую руку, и они выходят на улицу.

СЦЕНА 35. ПОЛЕ АЭРОДРОМА. ВЕТЕР КРУТИТ РЕДКИЕ СНЕЖИНКИ.

Идут молча. Возле вертолета пусто. Народ от холода залез внутрь. В стороне курит один из летчиков. Тимур подходит к нему, что-то спрашивает, возвращается.

— Погоду ждем, если не дадут, придется брать спальные мешки, идти в порт и незнамо сколько дней кушать блинчики. Как-то раз, в Игарке... трое суток на полу. Вот такие, — он раздвигает пальцы, — тараканы были.

— А кто такой «аффинажник»? — спрашивает Сашка.

— Аффинаж — выделение тонкодисперсного золота с помощью кислоты, — поясняет Тимур.

— Им и правда много платят?

— Платят много, только живут некоторые не «много».

— Почему?

— Кислота, пары — вредное производство.

— Лучше быть аффинажником, чем быть «там», — вдруг говорит Ветров.

— Алексей Игнатьевич, — Сашка мнется, — а вы... Вы в тюрьме сидели?

— Там не сидят — там работают, — отрезает он и идет к вертолету.

— Стойте, стойте! — кричит Сашка. — Я все понял!

— Ты чего орешь? Чего ты понял? — поворачивается он.

— А артель «Полюс» — это что, та самая?

— Какая «та самая»? Она здесь одна — крупнейшая по золотодобыче.

— Так она в этом городе?

— Ну не только, но основное производство здесь.

— Значит, тут Тунгуска недалеко?

— Смотря какая, Подкаменная — не очень, а Нижняя — далеко.

— А до Туры далеко?

— А до Туры — глаза выпучишь, — вмешивается Тимур. — Все, давайте в вертолет, вон летуны нам машут — погоду дали.

СЦЕНА 36. ГУДИТ ВЕРТОЛЕТ. ВЕТРОВ ДРЕМЛЕТ, ПРИСЛОНИВШИСЬ К РЮКЗАКУ. САШКА С ТИМУРОМ СМОТРЯТ В ИЛЛЮМИНАТОР.

Под вертолетом, в разрывах облаков проплывает тайга. Горы стали выше, но вершины у них плоские. Зелеными пятнами хвойный лес, темно-серыми — деревья без листьев, белыми — снег.

— Здесь еще зима.

— Это север, Сережа, ничего, через пару недель лето будет.

— А весна?

— Весна здесь короткая и лето тоже.

В просвете, между горами мелькает река. Вертолет снижается, кренится влево и идет вдоль.

— Это Подкаменная?

— Проснулся, Подкаменная полтора часа назад была — это Нижняя, — он смотрит на часы, — через пятнадцать минут посадка.

— Это... это что, она? — вдруг спохватывается Сашка.

Он прилипает носом к иллюминатору. Внизу плывет серо-стальная лента, обрамленная крутыми, поросшими лесом склонами, прорезанными в разных местах руслами боковых ручьев. На берегах сверкает не растаявший снег, обломки наторошенных льдин и валяются бревна плавника. Тугие струи воды, утыкающиеся в береговые скалы, вспенены белыми бурунами.

— Ну,.. здравствуй, речка, — шепчет Сашка.

Вертолет делает круг и садится. Постепенно шум винтов стихает, бортмеханик открывает дверь. Тимур хватает полевую сумку и выпрыгивает наружу.

СЦЕНА 37. МАЛЕНЬКИЙ ГРУНТОВЫЙ АЭРОДРОМ, ОКАЙМЛЕННЫЙ ЧАХЛЫМ ЛЕСОМ. ВДАЛИ — ОДНОЭТАЖНЫЕ СТРОЕНИЯ, ИЗ ТРУБ ИДЕТ ДЫМ. ВОЗЛЕ ВЕРТОЛЕТА ТОЛПИТСЯ РАЗНОШЕРСТНО ОДЕТЫЙ НАРОД. БЕГАЕТ ПАРА ЛАЕК, ПРИВЕТЛИВО ВИЛЯЯ ХВОСТАМИ. ПОДЪЕЗЖАЕТ ГУСЕНИЧНЫЙ ВЕЗДЕХОД. ИДЕТ СНЕГ.

Тимур пожимает руки встречающим. Кого-то хлопает по плечу. Подходит высокий седой мужчина, чем-то похожий на Сашкиного деда.

— Как долетели?

— Нормально, Николай Иванович.

— Все привез?

— Все и всех, — улыбается Тимур.

— Молодец. Тогда я на следующей неделе заказываю «Ми −8». Валера Круглов с Чаусовым уже на месте, делают рекогносцировку и ставят лагерь.

— А раньше улететь на участок?

— Раньше не получится. До конца недели вся авиация работает на оленеводов.

Емельянов смотрит на Ветрова.

— Здравствуй, Алексей Игнатьевич. Я рад, что ты... — замечает Сашку. — А это еще что за пионер-герой?

— Это... — начинает фразу Тимур.

— Извините, Николай Иванович, — быстро перебивает Ветров, — оставить сына не с кем было. Я понимаю, что не положено.

— Ну, да, — вздыхает Емельянов, — и Чаусов Светлану привез. У нас скоро не партия, а пионерлагерь будет. Ладно — не отправлять же обратно.

Из вертолета выглядывает командир экипажа.

— Мужики! — Кричит он. — У вас тридцать минут на разгрузку. Циклон идет. Туру уже закрыли, вот-вот закроют Туруханск, а у меня дома жена молодая и мне куковать тут с вами не очень-то.

— Все ребята, «по коням», — Емельянов поворачивается к вездеходу, — подгоняй машину.

СЦЕНА 38. САШКИНА КОМНАТА. ЗА ОКНОМ ЛЕТО, ЧИРИКАЮТ ПТИЦЫ. НА СТУЛЕ, ВОЗЛЕ СТОЛА СИДИТ БАБКА, ЛИЦО ЗАПЛАКАННОЕ. НА СТОЛЕ ДВА ЛИСТА БУМАГИ И ДВА КОНВЕРТА. РЯДОМ — МОЛОДЕНЬКИЙ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ МИЛИЦИИ. НА КРОВАТИ — ВАНЯ. ДЕД ПРОХАЖИВАЕТСЯ ПО КОМНАТЕ.

— Тетя Тася, — виновато говорит Ваня, — если бы я знал, что он не поедет, я бы лучше на занятия не...

— Ты тут ни при чем, — перебивает дед.

— Товарищи, да не волнуйтесь вы так, — старлей старается говорить как можно убедительней, — мы объявили его во всероссийский розыск, разослали информацию по всей стране. Найдется ваш внук. Он же ясно написал, что в Туру уехал и что у него адрес есть.

— Боже мой, в какую еще Туру? Какой адрес? — Причитает бабка, хватая со стола Сашкино письмо, — он,... он таблетки не взял,... ему питаться по часам надо.

Дед, заложив руки за спину, несколько раз прохаживается по тесной комнате, затем подходит к карте, смотрит.

— В какую Туру, говоришь? Я думаю, вот в эту, — он показывает на красный кружок на карте, оставленный Сашкой. — Так, что у нас здесь? Красноярский край, Эвенкийский округ, — дед читает надписи, — река — Нижняя Тунгуска.

— Какая Тунгуска? При чем тут Тунгуска? — В ужасе кричит она, хватаясь за голову. — Это не та Тура! Понимаете — не та! Это письмо, — она всхлипывая берет со стола старый конверт, — из... из Нижней Туры пришло, которая на Урале, две... двести километров от Екатеринбурга... Его отец... он когда от нас уехал, туда на прииск устроился... Я не хотела, честное слово.. не хотела.

— Вот видите, теперь мы точно знаем, в какую Туру он поехал, — радостно восклицает старлей, — я сегодня им, в УВД округа, телефонограмму дам. Найдется парень, не волнуйтесь, — смотрит на часы, — извините — служба.

— Ладно, я тоже, — Ваня встает, — мне смену сдавать.

Проводив их, дед возвращается в комнату. Бабка сидит в той же «убитой» позе. Он берет со стола фотографию Сашкиного отца. Разглядывает. Переворачивает, читает надпись.

— И впрямь — Дерсу Узала. Надо же, и Сашку в школе так же дразнят.

Затем рассматривает дату на штампе конверта.

— Тася, ты говорила, что писем не было, а это что?

Бабка молчит.

— Эля это письмо видела?

Бабка начинает плакать.

— Прекрати реветь! Так видела или нет?! — Рявкает он.

— Не-ет,... — мотает головой бабка.

— Он еще писал? Только не ври!

Она молча кивает головой.

— Звонил?

Она молчит.

— Он звонил?! — его лицо багровеет.

Она кивает.

— И что ты ему сказала?

— Что... что замуж вы... вышла, — всхлипывает она, — сменила фамилию и уе... уехала... Я хотела как... как...

— А получилось — как всегда.

— Последний вопрос — он про сына знает?

Она отрицательно трясет головой.

— Воистину — поднимающий ветер разрушает дом свой... Ладно, — продолжает дед после долгой паузы, — отношения потом выяснять будем, а сейчас надо внука искать.

Подходит к карте, смотрит.

— Ну, Шурка, силен... до Нижней Туры примерно восемьсот, а до той... до той — три тысячи...

— Он... он таблетки... его убьют,... он погибнет, — всхлипывает она.

— Почему «погибнет»? Люди кругом. Такие же, как мы с тобой.

— Он... он под поезд...

— Какой поезд? — усмехается дед, — туда и дорог-то никаких нет.

— А как же он туда? И зачем, зачем ему все это?

— Наверное, просто не хочет больше быть слабаком и маменьким... и бабушкиным внучком, а хочет быть настоящим мужиком — таким же, как его отец.

Он молчит. Потом говорит задумчиво, глядя на карту.

— Интересно, где он сейчас?

СЦЕНА 39. ГУЛ ВИНТА. ВО ВЕСЬ ЭКРАН САШКИНА СПИНА. КАМЕРА ПОДНИМАЕТСЯ ВМЕСТЕ С ВЗЛЕТАЮЩИМ ВЕРТОЛЕТОМ. ОБДУВАЕМАЯ СИЛЬНЫМ ПОТОКОМ ВОЗДУХА, НА КУЧЕ ВЕЩЕЙ САШКИНА ФИГУРА С НАКИНУТЫМ КАПЮШОНОМ КУРТКИ. КАМЕРА ПОДНИМАЕТСЯ ЕЩЕ ВЫШЕ. ПРИЖАВ СВОИМИ ТЕЛАМИ ГРУЗ, ЧТОБЫ НЕ УНЕСЛО, ЛЕЖАТ ЛЮДИ. ОБЗОР УВЕЛИЧИВАЕТСЯ, НАКЛОНЯЕТСЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА — СТАНОВИТСЯ ВИДНО РЕЧКУ С ПРИЧАЛЕННОЙ ЛОДКОЙ, НЕБОЛЬШОЙ ДОМИК, ПАЛАТКИ И ТАЙГУ, ПОКРЫТУЮ ЯРКОЙ МОЛОДОЙ ЗЕЛЕНЬЮ. СВЕТИТ СОЛНЦЕ.

Все встают, отряхиваются. Сашка лежит, уткнувшись в свернутую палатку

— Подъем, гвардеец, — Ветров слегка трогает его носком сапога.

Тот не шевелится.

— Алло, «гараж», — Ветров тянет его за плечо. Сашка садится, очумело трясет головой.

— Ни фига себе, меня чуть не унесло.

— Не унесет — это не «Ми-6».

Вновь прибывших обступают люди.

— С приездом, командир, — крепкий светловолосый мужчина пожимает Тимуру руку.

— Здорово, Валера. Познакомься — это Ветров, тот самый.

— Наслышан. И про месторождение гипса его отчет помню.

— А Чаусов где? — Спрашивает Тимур.

— В маршруте, и Светлана с ним. Людей не хватает, вот она с ним и ходит. И шлихи моет, и образцы отбирает.

— Нет, Валера, это дело прекратить.

— Так Светке четырнадцать.

— Валерий Геннадиевич — в районах Крайнего Севера полевые работы с восемнадцати лет. Людей я привез. А ребятам, познакомься, кстати, это сын Ветрова — Сергей зовут, и в лагере дел хватит — одних пакетиков под спектральный анализ несколько тысяч накрутить надо. Еще колышки для разметки профилей, кухня, выпечка хлеба — помощь везде нужна.

— Привет, начальник!

Тимур поворачивается на голос. Перед ним — высокий, широкоплечий, чем-то похожий на цыгана, бородатый мужчина.

— Леша, Котелович! — Тимур радостно жмет протянутую руку, — я уж думал, не увижу тебя. Три сезона не приезжал. Где пропадал?

— Старателем, на золоте.

— И чего ушел? Там вроде деньги другие?

— Деньги — мусор. Там тайга не та. Бульдозерами все раскурочено да драгами перепахано. Ни зверя, ни рыбы.

— Молодец, что приехал. Профессиональный шурфовщик в отряде — большое дело.

— Так я не один, — радостно смеется он, — пока в Красноярске спецрейс ждали, с двумя дембелями познакомился и сблатовал их. Успеете, говорю, еще в свою деревню вернуться, а так — и настоящую тайгу посмотрите, и деньжат привезете. Хорошие ребята, работящие, баню своими руками восстановили.

— Вы чего, и баню успели? — Тимур поворачивается к Круглову.

— Да она была, точнее, сруб уцелел. Я сам удивился — откуда? Потом посмотрел карту геологической изученности — тут лет тридцать назад «Аэрогеология» двухсоттысячную съемку делала, видать, от них осталась. А дембеля действительно пацаны умелые. Печку для бани из железной бочки сделали и трубу сами выгнули — из листа железа.

— Выпечку хлеба наладили?

— А как же, и хлебная печка, и котлопункт, и яма-холодильник, и помойка с крышкой, и туалеты — все согласно санитарным нормам. Лагерь-то — базовый.

— Холодильник — это хорошо, я пару лицензиий привез, на северного оленя. С работой разберемся, отстреляем. — Он смотрит на часы. — Ужин когда?

— В двадцать ноль-ноль — ужин, в восемь ноль-ноль — завтрак. Обед сухим пайком.

— Все четко, — он поворачивается к Котеловичу, — Алексей, продукты и снаряжение на склад, а аппаратуру ко мне в палатку. А ты, Валера, рассели прилетевших.

Тимур надевает рюкзак, берет полевую сумку, спальный мешок и зеленый вьючный ящик. Ветров с Сашкой идут следом.

СЦЕНА 40. НА ТЕРАССЕ РЕКИ РОВНЫЙ РЯД ПАЛАТОК С ПЕЧНЫМИ ТРУБАМИ. ПАЛАТКИ НА СРУБАХ И НА КАРКАСАХ ИЗ ЖЕРДЕЙ. В ЦЕНТРЕ ЛАГЕРЯ НАВЕС, ПОКРЫТЫЙ РУБЕРОИДОМ. ПОД НАВЕСОМ ДВЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ ПЕЧКИ НА НОЖКАХ. НА ПЕЧКАХ СТОЯТ КАСТРЮЛИ — ВАРИТСЯ УЖИН. К НАВЕСУ ПРИВЯЗАН КУСОК РЕЛЬСЫ. ДЛЯ СПУСКА К ВОДЕ СДЕЛАНЫ СТУПЕНЬКИ С ОДНОСТОРОННИМИ ПЕРИЛАМИ ИЗ ЖЕРДЕЙ.

Тимур останавливается возле палатки, из конька которой торчит длинный провод, заброшенный на дерево — антенна рации.

— Ну, эта, судя по антенне — моя, а та, — он указывает Ветрову на палатку, возле которой к двум деревьям прибит металлический лом, — Валерина. Он всегда первым делом турник делает. А следующая — ваша. Устраивайтесь. Сереге все объясни и покажи. В восемь — ужин.

Ветров с Сашкой походят к выгоревшей палатке.

— Ну вот, Сережа, это теперь наш дом, хоть и брезентовый.

Он аккуратно проводит ладонью по скату.

— Грамотно натянута — не протечет. И выгорела нормально — не так жарко будет. В новой палатке в жару, как в бане. Видишь, справа, под козырьком нам поленницу кругляка приготовили — потом поколем, а слева вход.

Он наклоняется, откидывает левую полу и исчезает внутри.

— Заходи, дорогой.

Сашка перешагивает через порог и заходит следом.

СЦЕНА 41. В ПАЛАТКЕ. ПОЛЫ ИЗ ЖЕРДЕЙ. СПРАВА И СЛЕВА НАРЫ ПОКРЫТЫЕ БРЕЗЕНТОМ. ПОСЕРЕДИНЕ — САМОДЕЛЬНЫЙ СТОЛ, ПОД СТОЛЕШНИЦЕЙ СДЕЛАНА ЕЩЕ ОДНА ПОЛКА, А САМА СТОЛЕШНИЦА ОБШИТА КУСКАМИ ФАНЕРЫ ОТ ПАПИРОСНЫХ ЯЩИКОВ. СПРАВА, У ВХОДА — ОБЛОЖЕННАЯ КАМНЯМИ ПЕЧКА.

Ветров раскатывает спальный мешок, раскладывает вещи. Достает геологический молоток, забивает в стояки и в жерди каркаса гвозди, вешает рюкзак и развешивает одежду. Обувь ставит под нары. В карманы палатки рассовывает мелкие принадлежности. Натягивает между опорными колами бечевку, набрасывает на нее полотенце. Вытаскивает из рюкзака охотничий нож в кожаных ножнах и цепляет на брючный ремень.

— Чего стоишь? Располагайся вот тут, к печке ближе. Ты, наверное, и палатки вблизи сроду не видел?

— Почему не видел. У мамы была, только... — он испуганно прикусывает язык.

Молча начинает вытаскивать из сумки вещи и раскладывает их, повторяя действия Ветрова.

— Ты побудь, я на склад схожу. Рюкзак свой сюда повесь, — он показывает на большой гвоздь в дальнем стояке.

Сашка роется в сумке, достает эспандер. Пытается сжимать. Пальцы устают. Со вздохом сует эспандер в карман куртки. Лезет в сумку, натыкается на свое свидетельство о рождении и на конверт с фотографией матери. Аккуратно вкладывает свидетельство в конверт. Минуту колеблется. Открывает Серегин рюкзак, вытаскивает его свидетельство и кладет во внутренний карман сумки. Свои документы засовывает на дно рюкзака и заталкивает его под нары. На гвоздь стояка вешает сумку.

Ветров возвращается с холщовым мешком. Оглядывает палатку.

— Ну, более-менее, разместил все нормально. А рюкзак где?

— Тут, — Сашка показывает под нары.

— Чего это ты туда его засунул? Надо было повесить.

— Да... там это..., — мямлит Сашка. — Там старое все и мало мне, — наконец-то находится он, — я когда собирался — перепутал.

— Ладно, тебе виднее, — он вытряхивает из мешка марлевые полога, накомарники, комплект одежды и пару болотных сапог, — полога мы потом повесим, когда гнус пойдет, каждому по штуке и один на дверь. А это тебе КГЛ — костюм геологический летний и обувь, сорок второй, меньше нет, и на базе не было. Ничего — портянки подмотаешь. Одевайся.

Ветров насмешливо оглядывает Сашку, которому костюм явно велик.

— Конечно, не Версаче. Ничего, ушьем. Снимай обувь, учиться будешь портянки мотать.

Сашка разувается.

— И носки снимай. Носки с портянками не носят. Смотри, так, так и так. Вообще-то по-армейски портянка наматывается от большого пальца к мизинцу, но можно и наоборот, главное, чтобы ровно было и без складок.

Сашка начинает наматывать портянку.

— Нет, не так. Смотри.

Снова и снова Сашка мотает ненавистные портянки.

— Уже лучше. Болотники примерь.

Он натягивает болотники, топчется.

— Что, хлюпают? Ничего — я тебе стельки из кошмы вырежу. Без таких сапог плохо, в тайге воды много, особенно сейчас. Голенища потуже закатывай. Видишь, как у меня? Иначе за пеньки цепляться будешь.

Сашка старательно пытается сделать, как у Ветрова. Не получается. В мешковатом костюме и больших болотниках с болтающимися голенищами он выглядит комично.

— Ну, настоящий «таежный волк», — смеется Ветров, — и «шляпа сидит как на гвозде», — он нахлобучивает Сашке на голову накомарник.

Снаружи доносится лай собаки.

— Это, наверное, Владик Чаусов со Светой вернулись, — Ветров поднимается с нар, — пойдем, поздороваемся.

СЦЕНА 42. ВЕТРОВ С САШКОЙ СТОЯТ ВОЗЛЕ ПАЛАТКИ. НАВСТРЕЧУ ИМ ПО ЛАГЕРЮ ИДУТ ДВОЕ — НЕВЫСОКОГО РОСТА ЧЕРНОВОЛОСЫЙ СУТУЛОВАТЫЙ МУЖЧИНА В ОЧКАХ С ТОЛСТЫМИ СТЕКЛАМИ И СТРОЙНАЯ СВЕТЛОВОЛОСАЯ ДЕВОЧКА. ОБА В ХОРОШО ПОДОГНАННЫХ ВЫГОРЕВШИХ ГЕОЛОГИЧЕСКИХ КОСТЮМАХ, В БОЛОТНЫХ САПОГАХ. ЗА СПИНОЙ РЮКЗАКИ. НА ПЛЕЧЕ МУЖЧИНЫ ВИСИТ ДВУСТВОЛКА. ВПЕРЕДИ СЕМЕНИТ КРУПНАЯ ЛАЙКА.

Увидев чужих, лайка замирает, принюхивается, затем, тихо тявкнув, приветливо виляя хвостом, бросается к ним. Сашка машинально делает шаг назад.

— Не бойся, Сергей, лайки людей не трогают.

— Фу, Соболь! Свои. С приездом, — Чаусов пожимает протянутую руку, — а это, как я понимаю, Ветров-младший? Как звать тебя, гвардеец?

Сашка, смутившись, какое-то время стоит молча. Потом, понимая, насколько он нелепо выглядит в своем одеянии, начинает краснеть. И вдруг машинально брякает.

— Саша..., ой, Сережа, меня звать... Сергей.

— Ну, давай знакомиться, Сергей, — улыбается Чаусов. — Я — Владлен Михайлович, а это дочь моя — Света.

Все это время девочка с улыбкой рассматривает комичную фигуру Сашки. Протягивает ему руку.

— С приездом, Сергей, — и повернувшись к Ветрову. — Здравствуйте, Алексей Игнатьевич, папа про вас много рассказывал.

— Ладно, ребята, мы умываться-переодеваться после маршрута, за ужином встретимся.

Они уходят вдоль палаток. Чаусов что-то спрашивает у дочери. Та громко смеется... «как «кот в сапогах» — долетает обрывок фразы. Сашка сдергивает с головы накомарник и обиженно лезет в палатку переодеваться.

СЦЕНА 43. СТОЛОВАЯ ПОД НАВЕСОМ. НА ДЛИННОМ СТОЛЕ ПУСТЫЕ МИСКИ И КРУЖКИ, НЕСКОЛЬКО МЕТАЛЛИЧЕСКИХ ТАРЕЛОК С НАРЕЗАННЫМИ ГОРКАМИ ХЛЕБА И КУЧКАМИ ЧИЩЕНОЙ МАЛОСОЛЬНОЙ РЫБЫ. ЗА СТОЛОМ СИДЯТ ГЕОЛОГИ И РАБОЧИЕ. В ЦЕНТРЕ — ТИМУР. У ПЛИТЫ КРУТИТСЯ МОЛОДАЯ ПОЛНАЯ ЖЕНЩИНА — ПОВАРИХА. В СТОРОНЕ С НЕЗАВИСИМЫМ ВИДОМ ЛЕЖИТ СОБОЛЬ.

Сашка, спрятав руки под стол, машинально тискает в руках эспандер и периодически косится на Светку, сидящую напротив. Та вместе со всеми внимательно слушает Тимура.

— И последний — Якименко Николай, проходчик, — Тимур смотрит в тетрадь со списком сотрудников отряда.

— Это я, — низкорослый лысый мужчина поднимает руку.

Ну, вот, теперь все знакомы. Четверо ИТР, семеро рабочих и повар — зовут Раиса Ивановна. Ребята — не в счет, они у нас типа «тимуровцев» — работают бесплатно. Распорядок дня и правила поведения в тайге — я уже объяснил. Теперь по технике безопасности. Первое и самое главное — любая отлучка из лагеря, только предупредив кого-то из геологов — куда именно и когда вернетесь. В прошлом году мы искали одного «любителя погулять» семнадцать суток.

— Нашли? — испуганно спрашивает Якименко.

— Нашли. Только он ноги в кровь стер и на ягоды до конца сезона смотреть не мог. Короче, если заблудитесь — река на западе. Но вообще-то в правилах техники безопасности сказано: «Потеряв ориентировку, прекратите движение и подавайте сигналы». Второе, — продолжает Тимур, — реки здесь опасные, пока не спадет вода, на тот берег переправляться запрещаю. При переходе через любые водоемы — рюкзак надевать на одну лямку. Купаться только на плесах. Третье — скоро начнется жара. Огонь разводить, сняв мох, и заливать костер обязательно. На ходу не курить — сухой ягель горит как порох. Вон Котелович подтвердит — однажды мы из-за такого «куряки» пять суток пожар гасили. И предупреждаю, — лицо Тимура становится серьезным, — все злостные нарушители правил техники безопасности поедут домой ближайшим бортом! Теперь по поводу диких зверей. Волки опасны только зимой и только стаей. Я за все годы работы на Севере один раз волка видел, хотя следов полно. Медведи в летний период сыты и осторожны. Почуяв или услышав человека, всегда уходят. Если все же наткнетесь, достаточно громко закричать, постучать лопатами, засвистеть. Но все равно — старайтесь ходить по двое.

— А оружие? — снова подает голос Якименко.

— По поводу оружия. У Валерия Геннадиевича Круглова — казенный мосинский карабин, у Чаусова — двустволка, калибр шестнадцатый. Есть еще три ракетницы, кому совсем страшно — могу выделить. Только в жару ракетой можно поджечь тайгу.

— А у вас? — интересуется один из рабочих.

— «А у нас в квартире газ», — отшучивается Тимур. — И последнее — в реках и озерах много рыбы, конечно, не Камчатка, но все равно много, поэтому больше, чем сможете съесть — не ловить. Домой навялить еще успеете. И самое последнее — у каждого всегда должна быть коробка спичек в непромокаемой упаковке. Проверять буду лично. Всё, ребята, ужинать.

Тимур с миской идет к плите. На краю плиты большая кастрюля, внутри половник, зацепленный ручкой за край. Наливает уху.

— Ого! Крупный хариус. Далеко ходили?

— Зачем далеко? Прямо здесь, — Котелович, накладывая полную миску, радостно кивает на речку, — напротив кухни.

Увидев, что Светка пошла к плите, Сашка хватает миску и встает за ней. Пока она ждет своей очереди, он, чувствуя, как вдруг сильно начало стучать сердце, затаив дыхание, разглядывает ее. Завитки волос. Длинную шею. Маленькое розовое ухо. Почувствовав взгляд, Светка, оглядывается.

— А «ботфорты» где? И «шляпа»? — Улыбаясь, спрашивает она.

Он пытается что-то ответить, потом краснеет. Она наливает себе уху и, уступая место, насмешливо бросает:

— Осторожно — ручка горячая.

Сашка небрежно хмыкает, хватает половник, вылавливает большой кусок рыбы и, громко ойкнув, выпускает половник, который тут же тонет. Он трясет рукой и дует на пальцы.

— Ну, все, ныряй, доставай, — улыбается сзади Чаусов, — не то остальные без ужина.

— А остальные — в кружок вокруг кастрюли и ложками, — смеется Тимур.

— Аки поросятки вокруг корыта, — веселье за столом нарастает.

— Ты что же это, «тимуровец», если в кастрюле хариуcа не поймал — как в речке ловить будешь? — Подливает масла в огонь Котелович.

В придачу ко всему, взбудораженный веселым шумом, на середину кухни влетает Соболь и заливается громким лаем.

— Чего на парня накинулись? — Сердится повариха, вылавливая половник. — Вон на гвозде другой висит, а этот я помою. — Она наливает Сашке ухи. — Не обращай внимания, Сережа, иди, ешь. Им бы только поржать.

Готовый провалиться сквозь землю, особенно от того, что Светка смеется громче всех, Сашка садится за стол и утыкается в миску. Народ утихомиривается и дружно стучит ложками.

— Не переживай, они шутят, в геологии вообще народ веселый, — склоняется к нему Ветров, — на-ка, для аппетита, бутерброд съешь.

Он берет хлеб и кладет сверху большой кусок хариуса. Сашка откусывает, смотрит на бутерброд, нюхает рыбу.

— Она же сырая.

— Не сырая, а малосольная. Ничего — привыкнешь, — он поворачивается к Тимуру, — ты чего это семь рабочих насчитал? Нас восемь.

— Ты с пятнадцатого числа переведен в старшие техники.

Тимур допивает чай, встает. Смотрит на часы.

СЦЕНА 44. СОЛНЕЧНОЕ УТРО. НА ОКРАИНЕ ЛАГЕРЯ БАНЯ, ВОЗЛЕ КОТОРОЙ НА ЧЕТЫРЕ ВАЛУНА ГОРИЗОНТАЛЬНО ПОСТАВЛЕНА ЗАКОПЧЕННАЯ МЕТАЛЛИЧЕСКАЯ БОЧКА С ПРЯМОУГОЛЬНЫМ ОТВЕРСТИЕМ В ВЕРХНЕЙ ЧАСТИ. ПОД БОЧКОЙ КУЧКА ЧЕРНЫХ ГОЛОВЕШЕК. РЯДОМ ПОЛЕННИЦА НАКОЛОТЫХ ДРОВ И БОЛЬШОЙ ЧУРБАН С ТОРЧАЩИМ ТОПОРОМ. ВОЗЛЕ БОЧКИ СТОИТ КОТЕЛОВИЧ. В РУКАХ ЛОПАТА С КОРОТКОЙ РУЧКОЙ, ЗА СПИНОЙ РЮКЗАК. РЯДОМ — САШКА В БОЛОТНЫХ САПОГАХ И МЕШКОВАТОЙ СПЕЦОДЕЖДЕ. ПРАВАЯ ШТАНИНА И ПОДОЛ КУРТКИ ЗАЛИТЫ ВОДОЙ.

— Я флягой молочной ношу, но тебе рано. Возьмешь в бане ведра. Когда эту наполнишь, внутри вторая бочка — для холодной воды. Спускайся аккуратней, — он кивает на сделанные в береговом уступе ступеньки, — шею не сверни. А ты чего мокрый такой?

— Да, я это .. случайно. Воду на кухню...носил.

— Знаешь что, — он с сомнением смотрит на Сашку, — там есть ведро поменьше. Сколько сможешь, столько натаскай. Сегодня суббота — короткий день, после обеда баня. Ребята придут, доделают. Тут всего-то сорок ведер. Ладно, побежал я, меня Чаусов ждет.

Сашка скрывается в бане, выходит с двумя ведрами, спускается по ступенькам. Заходит в речку, наполняет одно ведро и ставит его на берег, поворачивается, собираясь наполнить второе. Берег неровный — ведро кренится и падает, вода выливается. Сашка чертыхается, наполняет второе ведро, аккуратно ставит его, выбрав место поровнее, наполняет первое. Берет оба. Пыхтя, идет по неровному берегу к ступенькам. С трудом поднимается почти до верха, спотыкается — велики сапоги. Одно ведро вылетает из рук и катится вниз, заливая ступеньки. Во втором остается только половина. Он подходит к бочке и выливает туда полведра.

— Сорок ведер, — усмехается он.

Идет к воде с двумя ведрами. Наполняет оба, доносит до ступенек. Аккуратно ставит одно, второе затаскивает наверх. Часть воды все равно расплескивается — ступеньки становятся скользкими. Спускается за первым. Поднимает его наверх. Берет оба ведра и несет к бочке. Ставит ведра возле бочки. По одному выливает....

Бочка заполняется медленно. Ведра все сильнее тянут к земле, а ноги наливаются тяжестью. Наполняя очередное ведро, поскальзывается и плюхается в воду. Встает мокрый по пояс. Выходит на берег, стягивает сапоги, разматывает портянки. Пытается нести ведро босиком, острые камни впиваются в подошвы. По одному дотаскивает ведра до бочки, выливает. Чертыхается, швыряет ведра, садится на колоду, трет босые подошвы. Пробегающий мимо бурундук замирает и с любопытством смотрит на Сашку.

— Ну, чего уставился? — говорит он бурундуку, — не видишь, у меня перекур?

Встает и, осторожно ступая босыми ногами, идет вдоль берега в сторону палаток. Возвращается в своих старых кроссовках на босу ногу. Сняв мокрую одежду, остается в синей футболке и коротких синих трусах. Берет ведра, заходит в речку в обуви и продолжает таскать воду. Тихо бормоча себе под нос, считает количество ведер.

— Двадцать четыре, — Сашка доливает первую бочку до верха и садится на землю, — а говорил «всего сорок», — шепчет он.

СЦЕНА 45. ВНУТРИ БАНИ. НЕБОЛЬШОЕ ПОМЕЩЕНИЕ С ЛАВКАМИ. МАЛЕНЬКОЕ ОКНО. ПЕЧКА-КАМЕНКА ИЗ ДВУХ ПОЛОВИНОК РАЗРУБЛЕННОЙ ПОПЕРЕК БОЧКИ. НИЖНЯЯ — ПЕЧКА С ДВЕРЦЕЙ. ВЕРХНЯЯ — ПЕРЕВЕРНУТА И ВНУТРЬ НАСЫПАНЫ КАМНИ. ПО ОСИ ПРОХОДИТ ТРУБА. ВОЗЛЕ ПЕЧКИ — ВЫСОКИЙ ПОЛОК С ПОДСТАВКОЙ ДЛЯ НОГ. РЯДОМ СТОИТ БОЧКА ДЛЯ ВОДЫ.

Сашка заходит с ведром, ставит. Заглядывает в бочку. Она кажется бездонной. Сашка поднимает ведро. Бочка стоит, поэтому поднимать приходится высоко. Выливает, — двадцать пять, — бормочет он. Выходит. Заходит со вторым, — двадцать шесть...

. СЦЕНА 46. ВНУТРИ БАНИ.

Входит Сашка. Подходит к бочке. Из последних сил поднимает ведро, начинает выливать. Не удерживает — часть воды проливается мимо.

— Тридцать три,...нет, тридцать два с половиной, — он плюхается на лавку.

СЦЕНА 47. СНАРУЖИ БАНИ.

Сашка тащит два ведра до ступенек. Одно ставит, со вторым поднимается наверх. Спускается. Поднимает следующее ведро. И удивленно застывает. Ведро исчезло. Бестолково вертит головой. Походит к краю террасы — тупо смотрит вниз. Может, скатилось? Сзади шорох. Оглядывается. Из бани выходит Светка, затянутая в голубые джинсы и оттопыривающуюся на груди синюю футболку с коротким рукавом. На поясе висит небольшой нож в ножнах из оленьего камуса. Соломенные волосы заплетены в две короткие косички, в руках пустое ведро. Сашка столбенеет.

— Ты что, Ветров, за водой на тот берег плаваешь? — она насмешливо кивает на его мокрую одежду.

— Я не Ве.., — от неожиданности у него садится голос. — Ты зачем тут? Я сам..

— Не хорохорься, здесь осталось-то, — Светка сует ему пустое ведро и забирает полное, — чего встал? Неси воду.

СЦЕНА 48.ВОЗЛЕ БАНИ. САШКА, СИДЯ НА КОЛОДЕ ДЛЯ КОЛКИ ДРОВ, НАДЕВАЕТ НЕПРОСОХШУЮ ЕЩЕ ШТОРМОВКУ И БРЮКИ. САПОГИ С ПОРТЯНКАМИ ВАЛЯЮТСЯ РЯДОМ.

Из бани выходит Светка. В руках облетевший березовый веник (от предыдущей «бани») и совок с мусором.

— Молодец, Сергей. Мужики придут, а у нас баня готова.

— Там еще образцы надо.. Для спектрального анализа, — он с трудом поднимается с колоды.

— Только образцов тебе не хватало, еле на ногах стоишь, — она высыпает мусор в кострище, потом начинает собирать щепки для растопки и накладывать под бочку дрова — Иди, переоденься и дуй на кухню, там Раиса Ивановна расстегаев напекла. И чай горячий. А я баню затоплю.

— Каких еще расстегаев?

— Ну ты даешь, Ветров, пироги такие — с рыбой.

— Да не Ветров я, — сердито огрызается Сашка.

— А кто же? — Она удивленно выгибает брови.

— Ну, это... Смирнов, у меня мамина фамилия.

— Бывает, — она вытаскивает нож, наклоняется, ловко нарезает «елочку» и разжигает огонь, — у моего младшего брата тоже фамилия не Чаусов.

— Почему это?

— Потому что у него другой отец...

Сашка берет сапоги, сует внутрь мокрые портянки.

— Там, возле палатки Круглова, топор лежит, сделай два длинных кола, забей в землю и сапоги на них, подошвой вверх. Так быстрее высохнут.

СЦЕНА 49. САШКА, ПЕРЕОДЕТЫЙ В СПОРТИВНЫЕ ШТАНЫ РУБАШКУ С КОРОТКИМ РУКАВОМ И БОТИНКИ СО ШНУРОВКОЙ, ВЫХОДИТ ИЗ ПАЛАТКИ, ВЕШАЕТ МОКРУЮ ОДЕЖДУ НА ВЕРЕВКУ И ИДЕТ К ПАЛАТКЕ КРУГЛОВА.

Под навесом палатки, на небольшой поленнице лежит топор. Рядом — колода для колки дров. Он берет топор, рассматривает, проводит пальцем по лезвию, испуганно отдергивает руку и машинально сует палец в рот. Оглядывается вокруг. Идет в лес, выбирает — из чего сделать колья. Натыкается на тонкую сухую лиственницу без коры. Взмахивает топором. Топор отскакивает, оставляя на стволе светлую полосу. Сашка, задыхаясь, тюкает по ней снова и снова. Бросает топор, пытается сломать.. Опять тюкает. Наконец-то лиственница ломается. Он тащит палку к колоде. Старается перерубить пополам. Топор выпадет из ослабевших пальцев. Сашка кладет один конец на колоду и бьет сверху ногой, палка пружинит. Бьет еще раз — без толку. Он из последних сил со злостью прыгает на полку двумя ногами. Та с треском ломается в нужном месте. Сашка берет топор и старается заострить конец. Топор соскальзывает с палки и вязнет в колоде.

— Останешься без пальцев, в носу ковырять будет нечем.

Улыбаясь, подходит Круглов, снимает с плеча карабин, вытаскивает затвор и сует в карман. Потом снимает рюкзак с торчащей ручкой молотка, ставит на поленницу. Сверху кидает полевую сумку.

— Дай сюда, — отбирает у Сашки топор, — ошибка номер раз — сухая листвяга, как камень. Ни обтесать, ни гвоздь забить. Ошибка номер два — когда стесываешь край, надо чуть выше небольшие зарубки сделать.

Он ловко заостряет колья, затем двумя ударами выравнивает концы.

— Все понял? Иди, вбей с солнечной стороны. Только не обухом, с непривычки можешь лезвием себе в лоб закатать. Возьми молоток.

Он исчезает в палатке. Сашка, пыхтя и периодически промахиваясь, забивает колья, вешает сапоги и несет молоток на место. Из палатки выходит голый по пояс Круглов с полотенцем на шее. Сашка восторженно смотрит на выпяченные бугры его мышц.

— Ух, ты, вы, что, этим,... бодибилдингом занимаетесь?

— Да нет, просто стараюсь быть в форме. Кстати, и тебе не помешает. А ну-ка, давай к снаряду, — он кивает на перекладину.

— Да я,... — Сашка мнется, потом нехотя подходит к перекладине.

— И раз! — Он помогает ему допрыгнуть. — Тянись, тянись!

Тот с трудом подтягивается один раз, на второй не хватает сил. Спрыгивает.

— Не могу я.

— Ясно. По физкультуре трояк? И все смеются?

Сашка молчит.

— Знакомое дело, но поправимое. Подход номер два — хватаешься руками с другой стороны перекладины. И раз! Ну что, так легче?

— Легче, — пыхтит Сашка.

— И два... И три... И четыре... Ну, давай, давай!

Сашка мешком сваливается с перекладины.

— Значит, так, три подхода утром и пять вечером. Каждый день. Отца я предупрежу. Понял?

— Понял, — Сашка идет к палатке, берет топор.

— Ты куда?

— Надо Ветрову,... ну, отцу,... папе, тоже... для сапог.

— Погоди, там за кухней жерди остались, когда ледник делали. Сходи, Рая покажет где.

СЦЕНА 50. КУХНЯ ПОД НАВЕСОМ. ПОВАРИХА ВЫКЛАДЫВАЕТ С ПРОТИВНЯ ПИРОГИ В КАСТРЮЛЮ. ПОДХОДИТ, ЕЛЕ ВОЛОЧА НОГИ, САШКА.

— А, Сережа, иди расстегайчик съешь, — приветливо улыбается она, — и чаю свеженького. Устал, поди?

— Раиса Ивановна, — он обессилено плюхается на скамейку, — тут жерди должны были остаться, когда холодильник делали.

— Да вон, за кухней лежат, а тебе зачем?

— Да надо там, кое-чего..

— Вот молодец какой. Все сам умеешь, весь в отца. Такой же сильный и красивый вырастешь.

Она наливает ему чай, ставит коробку с сахаром, кладет в миску большой треугольный пирог. Садится напротив и, подперев щеку рукой, смотрит, как Сашка уплетает пирог.

— Чай с брусничным листом, я всегда так завариваю. Сплошной витамин «Ц».

— Мммм, — кивает Сашка с набитым ртом.

— Мамка-то, поди, таких пирогов не делает?

— Мммм, — мычит он, отрицательно мотая головой.

— И как это она таких мужчин одних в тайгу отпускает? Я бы ни в жизнь не отпустила.

Сашка молчит.

— Она не геолог, наверное?

— Нет, — перестав есть, тихо говорит он.

— А кем она работает?

— Она в банке работала, ведущим экономистом.

— А сейчас?

— Она умерла, — машинально брякает Сашка.

— Ой, ой,...как же это так? Такие ребята хорошие, — она прижимает ладонь к груди, — извини, Сереженька, я не знала, что Алексей Игнатьич вдовый. Вот горе-то какое, давай я тебе еще пирожок положу.

— Ну, как расстегаи? — Светка заходит на кухню, подходит к плите, берет пирог и садится напротив Сашки, который, внимательно рассматривая свои исцарапанные руки, выкусывает из пальцев занозы. Повариха, отвернувшись, смахивает слезу и наливает ей чай.

— Вы чего как на похоронах? — Откусив кусок пирога, удивленно спрашивает она. — Баню я затопила, народ с работы придет, как раз готова будет. Потом женщины.

— Пойду я, — Сашка встает, — мне колья забить надо.

— Стой, — Светка берет его руку, — чего у тебя тут? Господи, и мозоли успел, и заноз насажал. Погоди, я аптечку принесу.

СЦЕНА 51. КУХНЯ ПОД НАВЕСОМ. НА СТОЛЕ КОРОБКА С АПТЕЧКОЙ. ОТКРЫТЫЙ ПУЗЫРЕК С ПЕРЕКИСЬЮ. БИНТ. ПУЗЫРЕК ЗЕЛЕНКИ. СВЕТКА, НАКЛОНИВ ГОЛОВУ, ИГОЛКОЙ КОВЫРЯЕТСЯ В САШКИНЫХ ЛАДОНЯХ.

— Не ойкай, пока не прищемили! И не дергайся. Мужчина должен быть терпеливым.

— А я не ойкаю. Ой!

— Вторую руку давай.

Он закусывает губу. Светкина голова склоняется еще ниже. От запаха ее волос Сашку снова охватывает непонятное волнение. Стараясь не дышать, он рассматривает аккуратный пробор, светлые полоски бровей, соломенные завитки, обрамляющие маленькие уши.

— Ну, все, — она смазывает ему пальцы зеленкой и приклеивает пару полосок бактерицидного пластыря, — если в бане отвалятся, зайдешь к нам, я еще приклею. Раиса Ивановна, дайте ему новые брезентовые рукавицы, а то схлопочет какое-нибудь заражение и гони потом санрейс.

СЦЕНА 52. К БАНЕ ПОДХОДЯТ ТИМУР И КОТЕЛОВИЧ. В РУКАХ СВЕРТКИ С ЧИСТОЙ ОДЕЖДОЙ.

Внезапно с треском распахивается дверь, вылетает обмотанный полотенцем красный как рак Сашка в надвинутой на глаза вязаной шапке и с ходу врезается в Тимура.

— Тихо ты, затопчешь! — смеется он.

Сашка отлетает в сторону и с криком «Ой, сварился я»! врезается в Котеловича. Дверь снова распахивается, выскакивает распаренный Ветров и с криком «Серега, за мной!» несется к реке.

— Как пар? — Тимур не успевает закончить фразу. Сашка снова натыкается на него. Тимур срывает с его головы шапку и со словами «Вон туда» толкает в сторону реки.

Ветров с разбега прыгает в речку, выныривает и плывет саженками. Нырнув еще раз, встает по плечи в воде. Сашка подбегает к реке, с его бедер слетает полотенце. Сверкнув на солнце голой попой, бросается следом, лупя из всех сил руками по поверхнрсти. Проплыв полтора десятка метров, приходит в себя и начинает испуганно барахтаться, пытаясь нащупать дно. Ветров подхватывает его.

— А теперь обратно.

— Я не умею! — Испуганно кричит он.

— Я тебе дам «не умею»! — Цыкает Ветров. — Сюда доплыл, значит, обратно сможешь. За мной!

Ветров пихает Сашку к берегу и медленно идет впереди. Сашка барахтается следом, пытаясь уцепиться за него.

— Тону!

— Не бойся, держись за меня.

Как только Сашка пытается схватить его за руку, Ветров делает очередной шаг к берегу.

— Плыви, плыви...

— Я же не..., — хрипит Сашка и вдруг встает по пузо в воде.

— А говорил «не умею», — смеется Ветров.

Они обматываются полотенцами и поднимаются по ступенькам. В бане открывается дверь и толпа бородатых распаренных мужиков с прилипшими березовыми листьями с воплями, криками и гиканьем несется к воде.

СЦЕНА 53. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. СВЕТЛО. САШКА ЛЕЖИТ НА НАРАХ В БЕЛОМ ВКЛАДЫШЕ ПОВЕРХ СПАЛЬНОГО МЕШКА. НА ПАЛЬЦАХ СВЕЖИЕ ЗАПЛАТКИ ИЗ ПЛАСТЫРЯ. НАД НАРАМИ НАТЯНУТ ПОЛОГ. ВТОРОЙ ПОЛОГ НАД СОСЕДНИМИ НАРАМИ. НА ВХОДЕ — МАРЛЕВАЯ ЗАНАВЕСКА.

Нагнув голову, входит Ветров. После бани лицо чисто выбрито. В руках Сашкин геологический костюм.

— Погода портится, жалко. Света хотела тебя завтра на рыбалку, на верхний перекат сводить. Устал?

— Уф,... — обессилено вздыхает Сашка.

— Ничего, привыкнешь, в начале сезона всегда тяжело.

Он достает бобину суровых ниток, большую иглу и начинает ушивать Сашкину одежду. Слышно, как на улице усиливается ветер, потом несколько раз сверкает молния и прокатывается гром. По палатке ударяют несколько капель дождя.

— Дождь пойдет? — Сонным голосом спрашивает Сашка.

— Хорошо, если пойдет. Но тут еще сухие грозы бывают. Молнии долбят, а дождя нет, потом пожар гасить замучаешься.

Раскаты грома постепенно удаляются, ветер стихает. Какое-то время он шьет молча.

— Все — ушла гроза. В мешок залезь.

— Тепло же.

— Ночью холодно будет.

— Алексей Игнатьевич, а вы в тайге пожар гасили?

Сереж, — он поднимает голову, — мне пришлось сказать, что ты мой сын, поэтому отвыкай называть меня по имени-отчеству. Договорились?

— Договорились. А в Туру скоро поедем?

— Не скоро, но поедем обязательно.

Пауза. Ветров меняет нитку.

— А что это звенит? — Сашка вдруг садится на нарах.

— Где? — С непонимающим видом крутит головой Ветров.

— Слышите? Звук такой — «ззззз», как будто где-то далеко моторная лодка идет?

— Ты что, Сереж? Тут верст на сто не может быть никаких лодок, кроме нашей.

Он прислушивается. Усмехается.

— Это не моторка. Это после дождя комар поднялся. Слышишь, как рыба заплескалась? Теперь, считай, до сентября. А мошка, она вообще — до снега. А в июле еще овод-слепень пойдет, размером со спичечный коробок. Так что мужайся.

СЦЕНА 54. ТЕПЛОЕ СОЛНЕЧНОЕ УТРО. ВОЗЛЕ ПАЛАТКИ СТОИТ ВЕТРОВ. РЯДОМ САШКА В ПОДОГНАННОМ ГЕОЛОГИЧЕСКОМ КОСТЮМЕ И АККУРАТНО ЗАКАТАННЫХ БОЛОТНИКАХ. КАПЮШОН КУРТКИ НАКИНУТ НА ГОЛОВУ. ГУДЯТ КОМАРЫ.

Из палатки выходит Ветров, в руках накомарник и баллончик с репеллентом. Брызгает Сашке на руки.

— Лицо ладонями потри и шею, — протягивает накомарник, — «шляпу» надень, сожрут.

— Не буду, — насупливается Сашка.

Ветров скрывается в палатке, возвращается — в руках пассатижи. Перекусывает обод каркаса, вытаскивает проволоку. Накомарник превращается в бесформенную тряпку. Брызгает на накомарник, надевает Сашке на голову так, чтобы лицо было открыто. Тот упрямо стаскивает накомарник, сует его в карман и нахлобучивает капюшон.

— Ну что, готов, «тимуровец»? — к ним подходит Светка с таким же «бескаркасным» накомарником на голове. В руках удочка-телескоп, на ремне через плечо большой плоский короб из бересты.

— На, — она отдает короб Сашке, — ты чего как аббат Бузони? — Светка кивает на его капюшон. — Накомарник надень — сожрут! Ну, пошли.

— А удочка? У меня нет.

— Там, на перекате их три штуки, — поворачивается Светка, — любую возьмешь. Пальцы зажили? — Она косится на его залепленные руки.

— Ничего, в носу ковырять может, — смеется Ветров. Затем, порывшись в кармане, сует Сашке складной нож, — на, пока этот возьми, потом что-нибудь придумаем. И вот еще, — он кладет ему в задний карман брюк коробок спичек, запаянный в полиэтилен, — без этого ты никогда не должен выходить из лагеря.

Сашка берет нож, секунду колеблется, потом вытаскивает из кармана накомарник и нахлобучивает на голову.

— Пошли.

СЦЕНА 55. РЕБЯТА ИДУТ ПО ТРОПЕ, ПЕТЛЯЮЩЕЙ ПО ПОЙМЕ РЕКИ.

Светка идет быстро. Сашка, пыхтя, старается угнаться за ней.

— Ну, как «ботфорты», не хлюпают? — повернувшись, насмешливо спрашивает она.

— Нет. Алексей Игнатьевич..., ну, папа стельки из кошмы сделал.

— Ладно, — Светка сбавляет темп, — давай помедленней, а то болотник об сучок пробьешь — клеить придется.

Впереди на дерево садится рыжеватая большеголовая остроклювая птица. Смотрит на них, склонив голову, затем издает противный крик и улетает вперед.

— Вот кукша хитрющая, понимает, что на рыбалку идем. На перекат полетела — ждать, когда рыбу почистим.

— Это местная разновидность сойки, — со знанием дела говорит Сашка.

— А ты откуда знаешь? — Удивляется Светка.

— Мне мама рассказывала.

— А твоя мама, что, в Сибири была?

— Была, — тихо отвечает Сашка.

— А Раиса Ивановна говорила, что твоя мама...

— Вон белка, — обрывает ее Сашка, — видишь, на елке?

Заметив людей, белка поднимается на задние лапки и смешно цокая, начинает разглядывать пришельцев. Ребята подходят ближе.

— Пучеглазая какая-то, — смеется Светка, — интересно, у нее бельчата есть? Жаль, фотоаппарат не взяла.

Внезапно из елочных ветвей выпрыгивает длиннохвостый светло-коричневый зверек и бросается на белку. Белка, выдав длинное «цо-цо-цо», проваливается вниз. Зверек, сделав кульбит, пикирует за ней. Оба исчезают в низкорослой траве.

— Сожрет, гад! — Кричит Светка и бросается следом.

— Это что? Кто? — бежит за ней Сашка.

— Ой, Сережа, это соболь! — она чуть не плачет, — точно сожрет, котяра. Где она? Ты их видишь?

Она крутит головой. Вдруг в нижней части ствола огромной высохшей ели без ветвей Сашка замечает белку, которая своим серым цветом почти сливается с внешним фоном.

— Вон она! Видишь, на сухом дереве? — шепчет Сашка, прижимаясь к ее плечу.

— Да нет, это сучок какой то.

— Это белка, — уверенно говорит он.

— А соболь где?

Ниже, из-за ствола высовывается ушастая мордочка и тут же прячется. Белка сидит неподвижно, плотно прижав к спине пушистый хвост. Мордочка высовывается опять, уже ближе.

— Почему она не убегает? Ведь сожрет же, — канючит Светка.

— Наверное, думает, что он ее не видит.

Соболь высовывается в третий раз, совсем близко от белки.

— Беги, чего же ты? Беги, — завороженно шепчет Сашка.

— Беги-и-и!!! — отчаянно визжит Светка. И, заложив четыре пальца в рот, выдает такой свист, что у Сашки закладывает уши.

Белка срывается с места и уходит вверх по спирали. Так же по спирали рвет вверх соболь. Зверьки поочередното появляются, то исчезают с другой стороны ствола. Из-под лап летят куски сухой коры. Белка взлетает на самую вершину, испуганно крутится — соболь рядом. И вдруг сжавшись в комочек, бросается вниз.

— Ай!!! — Светка, впивается пальцами в Сашкино плечо.

Неожиданно комочек раскрывается и превращается в маленький меховой треугольник, который, пролетев со снижением несколько десятков метров, исчезает среди деревьев. Обескураженный соболь долго смотрит вслед добыче, затем скрывается с другой стороны дерева.

— Ушла! Ушла! Это летяга, Сережа, белка-летяга, — она восторженно трясет Сашку за плечо.

— Прикольно, я никогда не видел.

— Да я сама в первый раз днем. Они знаешь, какие осторожные? В сумерках иногда мелькнут на фоне неба и все.

— Свистишь здорово, у меня уши заложило.

— Отец научил. Мы с ним в прошлом году на медведя наткнулись и ружья не было. Так папа так засвистел, что медведя как ветром сдуло.

— Мне соболя даже жалко стало.

— Ничего, мышей налопается — пищух. А вообще — он хоть и маленький, но очень сильный. Мне папа рассказывал, когда он после института на Уссури работал, видел, как соболь даже на кабаргу пытался напасть. Это коза такая, размером с большую собаку. Все, пришли.

Они выходят к реке.

СЦЕНА 56.ПОЛОГИЙ БЕРЕГ НА ПОВОРОТЕ РЕКИ, ПОКРЫТЫЙ КРУПНОЙ ГАЛЬКОЙ. ТЕЧЕНИЕ БЫСТРОЕ. СПРАВА — ГУСТОЙ КУСТАРНИК, МЕСТАМИ НАВИСАЮЩИЙ НАД ВОДОЙ.

— Это перекат?

— Перекат выше. Это нижний слив, — Светка ловко разбирает «телескоп».

— А поплавок где? — Сашка удивленно рассматривает леску

— Ты еще про червяков спроси, — хмыкает она.

— Спрашиваю.

— Сереж — это Север. Тут проще сто хариусов поймать, чем одного червяка найти. Через неделю слепни залетают — вот на них берет отлично.

— А что, здесь червяков совсем нет?

— Есть, только мало. Копать замучаешься.

— И на что ловят?

— На самодельную мушку. Видишь? — она показывает Сашке приманку. — Крючок-тройник, красной ниточкой примотаны шерстинки — у Соболя отстригла, и «крылышки» из полиэтилена вырезала.

— И что, на эту фигню рыба клюет?

— Про ловлю нахлыстом слышал?

— По телеку видел.

— А сейчас увидишь не «по телеку».

Светка раскатывает болотники, заходит по колено в воду, отпускает леску и выводит «муху» на струю.

— И чего ты здесь поймаешь? От дохлого осла уши? Тут воробью по колено.

— Это я воробей? — обернувшись, насмешливо спрашивает она.

— Нет, ты не воробей, — смущается Сашка. — Только здесь слишком мелко и видно, что никакой рыбы нет. У нас на Казанке пацаны рыбу на глубине ловят. На червя или на тесто.

Улыбнувшись, она заходит дальше и осторожно водит «муху» по поверхности воды, периодически перезабрасывая удочку.

— Нет здесь ничего. Пошли на перекат. Я тоже ловить...

Он не успевает закончить фразу. Раздается короткий всплеск, удилище выгибается дугой. Светка, радостно взизгнув, перехватывает его двумя руками и начинает пятиться к берегу. Через мгновение сквозь толщу воды виден силуэт крупного хариуса.

— Это,... это что, это ты как? — Сашка, растерянно потоптавшись у кромки воды, бросается к ней. — Тяни, тяни! Упустишь!

— Это от «дохлого осла уши», — смеется она, выволакивая на гальку темноспинную рыбину, — короб давай.

Светка кладет рыбу в короб, вешает его на плечо. Потом поддергивает повыше болотники и заходит в воду.

— Короче, я постараюсь пролезть вдоль берега, — она кивает на кустарник, нависающий над водой, — а ты выходи на тропу и дуй на перекат. Метров двести. Держись левее. Там вправо еще оленья тропа ответвляется, сначала в верховое болото, а потом на водораздел. Она тоже на реку выходит, только километрах в десяти выше.

СЦЕНА 57. САШКА ИДЕТ ПО ТРОПЕ. ВОКРУГ ГУСТЫЕ ПРИБРЕЖНЫЕ ЗАРОСЛИ. МЕСТАМИ ПОД НОГАМИ ХЛЮПАЕТ ВОДА. ГУДЯТ КОМАРЫ, ЩЕБЕЧУТ ПТИЦЫ. СКВОЗЬ ЛИСТВУ СВЕТИТ СОЛНЦЕ.

Впереди угадывается просвет и все громче доносится шум переката. Перебежавший тропу бурундук заскакивает на поваленную корягу и, замерев, пялится на Сашку. Тот останавливается.

— Чего расселся? — Улыбается он. — Вот сейчас тебя соболь...

Внезапно слева раздается непонятный треск, потом хлопки и клекот. От неожиданности Сашка на мгновение зажмуривает глаза, вжимает голову в плечи и резко поворачивается. Громко хлопая крыльями и распушив хвост, на него налетает огромная серо-коричневая птица.

— Ты чего,... чего?! — Испуганно шарахается он, чувствуя противный холодок меж лопаток.

Птица перелетает через его голову, плюхается на тропу и громко шипит, наступая. Он, пятясь, спотыкается о корягу и падает в небольшую лужу. Вскакивает и, машинально отряхиваясь, делает несколько шагов в сторону переката. Птица, мазанув его по уху жестким крылом, снова перелетает, садится впереди и, низко наклонив длинную шею, шипя, бросается на Сашку. Он хватает сучковатую палку, замахивается.

— Ты чего? Дура, что ли?! — Орет он. — Дай пройти!

Неожиданно ее крыло оттопыривается и она, издавая жалобный писк и припадая на ногу, ковыляет в сторону, волоча крыло по земле. Сашка снова делает несколько шагов по тропе, птица разворачивается и снова бросается на него.

— Я тебя сейчас! — он, пытается достать ее палкой.

— Чего орешь, как резаный? — В конце тропы появляется фигура Светки, — иди, я еще надергала.

— Тут... тут,... птица какая-то ненормальная, клюется.

— Господи, да кто там у тебя еще «клюется»? — Светка быстро идет ему навстречу.

На полпути останавливается.

— Ой, какие хорошенькие! Цып, цып, цып, — она восторженно всплескивает руками и приседает на корточки. — Сереж, иди сюда. Не бойся, это копалуха.

— Какая еще копылуха, — Сашка, продолжая сжимать палку, опасливо косится на птицу

— Не копылуха, а копалуха — самка глухаря. Здесь птенцы у нее, вот она на тебя и кидается. И раненую изображает.

— Тьфу, черт, а я думал бешеная какая-то. Клюнет в лоб — и делай потом прививки, — деланно смеется он, стыдясь своего испуга. Сашка с облегчением отбрасывает палку и топает по тропе, не обращая внимания на квохтанье за спиной. Из-под ног громко пища разбегаются желто-серые цыплята в темных пятнышках.

СЦЕНА 58. РЕБЯТА ИДУТ ВДОЛЬ РЕКИ. СПРАВА БЛИЗКО ПОДСТУПАЕТ ЛЕС

Пройдя метров тридцать, Светка останавливается и наклоняется. На узкой песчаной полосе отчетливо видны овальные отпечатки копыт.

— Олень гулял, — со знанием дела говорит она, — небольшой, правда, но все равно — мясо.

— А может, лось или кабан, — Сашка пытается изобразить из себя следопыта.

— Какой кабан? — Прыскает Светка. — Тут до Полярного круга километров сто, кабанов нет и быть не может, а у лося след не такой овальный.

Они проходят еще метров двадцать.

— Опаньки, — Светка садится на корточки.

— А это...? — Сашке вдруг становится неуютно и он пугливо оглядывается.

— Вот именно, «это»... Причем, здоровый. Ночью прошел или рано утром. Надо будет Тимуру сказать.

— А ты откуда знаешь?

— Мы вчера здесь проходили — не было.

— А он нас не...?

— Ты чего? Испугался, что ли? — Она встает. — Сереж, у медведя рацион на три четверти растительный, да и жрать в тебе нечего — одни кости.

— Ничего я не испугался, — бурчит он, — пошли рыбу ловить.

СЦЕНА 59. ПЕРЕКАТ. ГАЛЕЧНАЯ КОСА. ВЫШЕ ПЕРЕКАТА РОВНАЯ, ПОЧТИ ЗЕРКАЛЬНАЯ ПОВЕРХНОСТЬ БЫСТРО ТЕКУЩЕЙ ВОДЫ. НА БЕРЕГУ ДЛИННОЕ КОРЯЖИСТОЕ БРЕВНО, ИСПАЧКАННОЕ РЫБЬЕЙ ЧЕШУЕЙ. РЯДОМ БЕРЕСТЯНОЙ КОРОБ.

Сашка в раскатанных болотных сапогах стоит в воде. В руках длинная деревянная удочка. Светка ловит выше переката, метрах в двадцати.

— Далеко не лезь, смоет, костей не соберешь, — она сует удочку под мышку, достает из кармана маленький баллончик, поочередно брызгает на руки, трет лицо. — Будешь? — Она показывает баллончик.

— Погоди, — он не отрывает взгляда от прыгающей по воде мушки.

— Правее заведи, видишь, валун торчит, за ним хариус должен стоять.

Он заводит мушку за валун, конец удочки дергается. Сашка резко подсекает. На крючке, отчаянно извиваясь, бьется небольшой хариус. Он поднимает удочку еще выше и пытается левой рукой схватить рыбу.

— К берегу, к берегу беги, — смеется Светка.

Хариус срывается и падает в воду. Сашка, обиженно чертыхаясь, снова забрасывает удочку.

— И чего этот медведь сюда приперся? — задумчиво говорит он. — За оленем, что ли?

— Не знаю, — Светка вытаскивает на берег очередную рыбину, — может, за оленем, может, просто гуляет, может, потроха подъедает. Мужики рыбу прямо тут чистят, на бревне.

— А если закопать или в воду?

— Если закопать — откопает, а в воду нельзя — лагерь ниже. А на берегу — день и нет ничего — кукши, мыши, вороны, чайки...

— И медведи, — бурчит он.

— Бывает — это тайга, а не парк культуры и отдыха.

— Есть! — Радостно кричит Сашка, вытаскивая маленькую серебристую рыбку.

— Аккуратно сними и отпусти — пусть растет, — командует Светка, — там крупных, — она кивает в сторону берега, — почти полный короб.

— Может, у меня «муха» неправильная?

— Могу другую дать, — она лезет левой рукой в карман штормовки, — погоди, — Светка перехватывает удочку.

Сашка, бултыхая по воде сапогами, идет к ней. Внезапно из воды появляется большой темно-красный хвост и с силой бьет по мухе. Затем рывок, удочка сгибается и... распрямляется снова.

— Блин! — Отчаянно кричит Светка. — Ленок! Серега — это ленок!

Она спускается чуть ниже и несколько раз лихорадочно забрасывает удочку.

— Черт! Укололся, больше на муху не клюнет. Спиннинг нужен.

— Какой ленок?

— Майга, по-эвенкийски, рыба такая здоровая, семейства лососевых.

Забрасывает еще несколько раз. Вытаскивает мелкого хариуса. Снимает с крючка и бросает в воду.

— К маме иди.

Выскакивает из воды и подбегает к дереву, возле которого стоит пара удочек. Высоко над землей на сучке висит большая банка из-под зеленого горошка.

— Сереж, — поворачивается Светка, — подсади, мне вон ту банку достать надо.

Сашка подходит и смущенно топчется на месте.

— Ну, чего ты? Дотронуться боишься? — насмешливо говорит она, повернувшись вполоборота.

Чувствуя, как кровь приливает к лицу, он обхватывает ее ниже талии и приподнимает.

— Еще чуть-чуть, молодец!

Сашка разжимает руки, Светка спрыгивает. Он стоит рядом

— Смотри, — она поворачивается к нему, — видишь, тут внутрь ручка вставлена, через дырку привязана леска и намотана на банку. На конце блесна. Сейчас мы этого ленка...

— Этой штукой? — недоверчиво спрашивает он.

Светка стоит в воде, держа левой рукой банку, правой раскручивает над головой леску.

— Видал, какой у меня спиннинг? — Смеется она, разжимая пальцы.

Леска равномерно слетает с банки и блесна всплескивает на середине реки. Она быстро наматывает леску и забрасывает снова. Поднимается выше переката, методично траля реку. На четвертом забросе леска дергается.

— Есть! — радостно кричит она, вытаскивая на берег большую розоватую рыбину. — Килограмма два, не меньше.

— Ух, ты! — Сашка пытается затолкать рыбу в короб, — не влезает.

— Фигня, — она достает нож, срезает тонкую ветку-рогульуку, вешает на нее ленка, — на кукане донесу.

— Дай мне попробовать.

— Сейчас, еще разик кину, — лицо ее раскраснелось, — они иногда парами стоят.

Она поднимается выше по реке.

— Черт, зацепила, — Светка, держа ручку «спиннинга» в левой руке, правой дергает леску, намотав на ладонь. Леска провисает и вдруг натягивается, как струна. Вскрикнув от боли, она пытается выдернуть ладонь из петли.

— Сережа-ааа!

Сашка отшвыривает удочку и бросается к ней. Спотыкается, падает в воду, вскакивает. Чувствуя, как в сапогах по икрам потекли струйки воды, перехватывает леску правой рукой и, улучив момент, наматывает на левую, поверх жесткой ткани штормовки. На мокрых пальцах ошметками висят куски отклеивающегося пластыря

— Руку, руку вытащи!

Светка, бросив банку, выдергивает руку из петли и, прыгая от боли на одной ноге, дует на кисть. Леска рывком натягивается и посреди реки вскипает белый бурун. Рывки следуют один за другим. Сашка, изо всех сил упираясь ногами в скользкие камни, делает несколько шагов назад. Внезапно, сквозь толщу воды, он различает огромное бревноообразное тело, несущееся на него. Сашка машинально выскакивает на берег. Не доплыв нескольких метров, гигантская рыбина делает кульбит и, подняв тучу брызг, уходит в глубину. Понимая, что сейчас будет новый рывок, Сашка отклоняется назад, расставляет ноги шире и сгибает их в коленях. Леска снова натягивается и неожиданно провисает. Не удержавшись, он валится на спину, сбивая стоящую сзади Светку.

— Через пятнадцать минут прошу геологов ко мне в палатку. Обсудим план работы. Сергей, с утра натаскаешь воды на кухню, потом в баню, а дальше — в распоряжение Светланы, она покажет, как надо измельчать образцы для спектрального анализа. Света поможет помыть посуду, а потом будет делать пакетики. Остальным проверить готовность орудий труда — топоры, кайла, лопаты. А ты, Алексей, — он кладет руку на плечо Котеловича, — возьми человека и организуйте на завтра ведро свежей рыбы. Всё, по коням.

СЦЕНА 60. РЕЧКА ВЫШЕ ПЕРЕКАТА. НА МОКРОЙ ГАЛЬКЕ, ОЧУМЕЛО МОТАЯ ГОЛОВОЙ, СИДИТ САШКА, РЯДОМ СВЕТКА, ДЕРЖА НА ВЕСУ РУКУ.

Сашка вскакивает, быстро выбирает леску. Рассматривает.

— Блесну оторвал?

— Два крючка отломаны.

Она встает, идет к реке, опускает правую руку в воду. Вода розовеет.

— Сильно порезала?

— До свадьбы заживет.

— Покажи, — он крутит головой, потом шарит по карманам. Чертыхнувшись, отрывает от пальцев остатки мокрого пластыря, достает складной нож, снимает с головы накомарник, разрезает на две полоски.

— Сожрут, — Светка здоровой рукой прихлопывает у него на лбу комара, — а ты смелый, быстро среагировал.

— Может, подорожник привязать?

— Привяжи, если найдешь, — хмыкает Светка

— Что это было? — он перевязывает ей ладонь.

— Фиг его знает. Скорей всего большая щука, а может, и таймень — не успела разглядеть. Тимур в том году на семнадцать килограмм тайменя поймал.

— На спиннинг?

— На спиннинг, — пошевелив пальцами перевязанной руки, она достает баллончик, брызгает на левую руку, — глаза закрой, — растирает репеллент по его лицу, трет шею, за ушами, затем аккуратно поднимает ему капюшон.

— А как вытащил? — от ее прикосновений у Сашки вдруг садится голос.

— Застрелить пришлось.

— Из ружья?

— Из «ТТ». Ему, как начальнику отряда, «тэтэшник» положен, он его в полевой сумке таскает. — Она смотрит на часы, — обедать пора. Пошли, Котелович обещал плов, правда, из тушенки и сушеного лука.

— А повариха?

— У Раисы Ивановны выходной.

Сашка сматывает удочку, ставит под дерево, вешает на плечо короб с рыбой, подходит к берегу и смотрит на бурлящую воду.

— Ничего, — тихо говорит он, — я тебя все равно достану.

СЦЕНА 61. КУХНЯ ПОД НАВЕСОМ. ВЕТРОВ НА КРАЮ СТОЛА СОЛИТ РЫБУ. САШКА, ДЕРЖА ЛОЖКУ В РУКЕ СО СВЕЖИМИ ПОЛОСКАМИ ПЛАСТЫРЯ, ВЫЛАВЛИВАЕТ ИЗ ТАРЕЛКИ КОМАРОВ. НАПРОТИВ СВЕТКА С ЗАБИНТОВАННОЙ РУКОЙ, ЕСТ ПЛОВ. КОТЕЛОВИЧ МЕНЯЕТ ЛЕСКУ И БЛЕСНУ НА БАНКЕ. ЯКИМЕНКО МОЕТ ПОСУДУ.

— Таймень вряд ли, — Котелович наматывает леску на банку, надевает на тройник пластмассовый чехольчик и ставит банку на стол. — Если хороший таймень на перекат встает, хариус в сторонке ходит, чтобы на обед не попасть. Скорей всего щука крупная.

— Не то слово, — усмехается Светка

Котелович поворачивается к Сашке.

— Зачем тебе эта банка? Хочешь, я тебе нормальный спиннинг дам? С «невской» катушкой? И бросать научу.

— Нет, спасибо, — упрямо говорит Сашка, — мне эта штука нужна

— Сереж, если каждого комара вылавливать — голодным останешься, — Ветров насыпает горсть соли в очередную распластанную рыбу и укладывает ее в большую эмалированную кастрюлю, потом поворачивается к Якименко. — Коль, вечером в ледник поставь, только не забудь.

На кухню входит Круглов, одетый в спортивный костюм, с мокрой головой и полотенцем на шее. Здоровается. Подходит к плите, накладывает плов, наливает чай. Садится рядом с Ветровым.

— Чего мужики обедать не идут? — Спрашивает его Котелович.

— Дрыхнут. Устали с непривычки, к ужину подтянутся, — он кладет сахар в чай, мешает ложкой. — Говорят, сегодня некий храбрец обратил в бегство напавшее на его даму сердца лохнесское чудище.

При фразе про «даму сердца» Сашка краснеет.

— И не только, — ехидничает Светка, — перед этим еще был бой со страшной «птицей Рух».

— А как у героя спортивные успехи? — Круглов поворачивается к Сашке.

— Ну,... не очень, — бурчит он, стараясь выловить очередную порцию комаров из кружки с чаем.

— Это бесполезно, — хмыкает Круглов, кивая на кружку. — Я сначала тоже не мог привыкнуть к тому, что чай и суп с мошкою пополам и к тому, что воду можно пить из любой речки, ручья или лужи.

— Как это?

— Это Север, Сережа, ни в одном водопроводе такой чистой воды нет. До перекладины достаешь?

— Пенек подставляю.

— А я еще удивился — кто это мою чурку для колки дров туда отволок?

Сашка, допивает чай, встает, берет банку.

— Алексей Игн..., — он проглатывает фразу, — пап, я пойду, потренируюсь на речке?

— Давай, только недалеко. — Ветров поворачивается к Котеловичу, — Леш, если на склад пойдешь, новый накомарник ему захвати.

СЦЕНА 62. КУХНЯ ПОД НАВЕСОМ. ПАСМУРНО. МОРОСИТ ДОЖДЬ. ВЕСЬ ОТРЯД УЖИНАЕТ В ПОЛНОМ СОСТАВЕ. ВЫСПАВШИЙСЯ И ОТДОХНУВШИЙ НАРОД В ПРИПОДНЯТОМ НАСТРОЕНИИ. СТУЧАТ СТОЛОВЫЕ И ЧАЙНЫЕ ЛОЖКИ. РАЗГОВОРЫ, СМЕХ

— Сегодня пробежался по участку, — тихо говорит Круглов, склонившись к Тимуру, — в той канаве, что мы задали по данным газо-ртутной съемки, вот такие анальцимы, уже в делювии. Завтра Котелович докопает, задокументирую.

— Здорово, значит, широтная зона подтверждается однозначно. А за ручьем?

— Там еще съемку недоделали.

Входит Ветров, в дождевике с поднятым капюшоном.

— Где ходишь, Алексей Игнатьич? — громко говорит Тимур, — съедим все.

— В бане, стирку развел. Мужики, — озабоченно продолжает он, снимая и стряхивая плащ, — Серегу никто не видел?

— Он же при тебе ушел — блесну бросать, часа в два, — вмешивается Котелович.

— А потом?

— Потом я его на берегу, напротив бани видел, он с этой самой банкой ходил, — добавляет Чаусов.

— Ой, мамочки! — вдруг спохватывается Светка.

— Чего? — подходит к ней Ветров.

— Он,... он упрямый, на перекат ушел, наверное. За той щукой.

— Ну и что? Тут чуть больше километра и тропа есть.

— Там тропа раздваивается, направо оленья уходит, потом... потом, — запинается она, — я там медвежьи следы видела.

СЦЕНА 63. ПАСМУРНО, СУМЕРКИ. ПАЛАТКА ТИМУРА. ЗА СТОЛОМ, НА ВЬЮЧНОМ ЯЩИКЕ СИДИТ ТИМУР, ПЕРЕД НИМ ТОПОКАРТА. СПИНОЙ К ВЫХОДУ — КРУГЛОВ, НА ПРОТИВОПОЛОЖНОМ КОНЦЕ СТОЛА, НА НАРАХ — ЧАУСОВ, РЯДОМ СВЕТКА. ЛИЦА У ВСЕХ СЕРЬЕЗНЫЕ. НАД СТОЛОМ ГОРИТ НЕБОЛЬШАЯ ЛАМПОЧКА. ТОПИТСЯ ПЕЧКА, РЯДОМ СТОЯТ САПОГИ И РАЗВЕШАНА ОДЕЖДА. ПО ПАЛАТКЕ МОРОСИТ ДОЖДИК.

— Если он поворот проскочил, — Круглов тычет в карту карандашом, — тут оленья тропа в болоте теряется. Через километр появляется снова и раздваивается — одна на реку, километрах в десяти выше, а другая по распадку, на водораздел.

— Что за болото? — перебивает Тимур.

— Термокарстовое, трясины нет.

— Как одет и что у него с собой?

— Как обычно, — вмешивается Чаусов, — болотники, штормовка.

— У него накомарника и мази от комаров нет, — добавляет Светка

— Несмертельно. Нож, спички?

— Нож был, складной.

Снаружи раздается хлопок и сквозь брезентовую крышу угадывается пятно взлетающей красной ракеты.

— Блин, Игнатьич, — раздраженно говорит Тимур, обращаясь к стенке палатки, — ты мне сейчас весь запас сигнальных средств изведешь.

— Валер, дай карабин, — просовывает голову в палатку Ветров.

— Только вот этой пальбы не надо раньше времени, вы уже и так сожгли кучу патронов, а вертолет через месяц. По такой погоде даже если и услышишь — не всегда поймешь, в какой стороне стреляют. Ты лучше скажи — у него спички есть?

— Есть, как и положено, в непромокаемой упаковке. Я пойду?

— Я тебе «пойду»! Если до утра не выйдет — вместе пойдем. Одна группа вниз по реке, другая вверх, а ты с Кругловым по тропе. Лишь бы в реку не полез — это единственная реальная опасность, а вся остальная «медвежуть» — для дурацких телесериалов «про тайгу». Я думаю, что он давно все понял и сидит сейчас где-нибудь километрах в пяти под елкой, пережидает дождь.

В палатку, оттеснив Ветрова, залезает Котелович в мокром дождевике. Кладет на стол ракетницу.

— На перекате нет и, судя по следам, не было. Я потом до болота поднялся, шмальнул несколько раз и деревья затесал, чтобы с той стороны вход на тропу виден был. А вот это нашел там, где тропа в болото уходит, — он вытаскивает руку из кармана и разжимает кулак — на ладони лежит складной нож.

СЦЕНА 64. ПАЛАТКА ТИМУРА. ВСЕ СМОТРЯТ НА НОЖ.

— «Квод эрат дэмонстрандум», — облегченно вздыхает Тимур, — что и требовалось доказать. Главное, что в реку не полез. Леш, как у нас с бензином?

— Да бочка почти, — Котелович удивленно выгибает брови.

— А с дровами?

— Напилил вчера. И на баню, и для кухни.

— Молодец! — Тимур, привстав, дотягивается до висящего на гвозде барометра и стучит по нему пальцем, — дождь, судя по всему, скоро кончится, заведи-ка бензопилу и пошмурыгай дровишек. Или просто заведи и пусть молотит без остановки. — А ты, — он поворачивается к стоящему у входа Ветрову, — покопайся как-нибудь в инвентаре у Ивановны, найди ножик поменьше и сделай парню нормальный нож, с наборной ручкой и ножнами, чтоб на пузе таскал. А то так и будет терять, а в тайге, сам знаешь — без ножа никак.

СЦЕНА 65. СУМРАЧНО. КРУПНЫМ ПЛАНОМ РЫЖИЙ МОХ, ПОКРЫТЫЙ МЕСТАМИ ВОДОЙ. НА ПОВЕРХНОСТИ РЯБЬ ОТ МЕЛКИХ КАПЕЛЬ ДОЖДЯ. ВСЕ ЯВСТВЕННЕЕ СЛЫШНЫ ХЛЮПАЮЩИЕ ЗВУКИ ШАГОВ. ПОЯВЛЯЮТСЯ НОГИ В РАСКАТАННЫХ БОЛОТНИКАХ, ПРОВАЛИВАЮЩИЕСЯ ПО ЩИКОЛОТКУ В МОКРЫЙ МОХ. ОБЪЕКТИВ МЕДЛЕННО ПОДНИМАЕТСЯ ВВЕРХ. ЧЕЛОВЕК С НАТЯНУТЫМ НА ГОЛОВУ КАПЮШОНОМ ВЫХОДИТ ИЗ БОЛОТА К КРОМКЕ ЛЕСА. ОТКИДЫВАЕТ КАПЮШОН. СТОИТ, ВЕРТЯ БЕЛОБРЫСОЙ ГОЛОВОЙ И ОТГОНЯЯ ОТ ЛИЦА КОМАРОВ.

— Черт, — бормочет Сашка, — и где этот самый запад?

Идет вдоль кромки болота, пытаясь отыскать тропу.

— Так, спокойно, — он начинает осматривать деревья, — с южной стороны дерева крона более густая. Судя по этой елке — север там, значит, запад слева.

Пройдя несколько десятков метров, останавливается, смотрит на высокую лиственницу.

— Ни фига подобного — север там.

Идет в другом направлении. Разглядывает деревья.

— Чушь какая-то, — нервничает он. — Так, что у нас еще? С северной стороны на камнях и на стволах сильнее развиты мхи и лишайники.

Сашка начинает рассматривать подножья деревьев.

— Нет, не катит, — он шлепком убивает на лбу комара и натягивает капюшон, — что еще? Муравейники с южной стороны дерева и южный склон у них более пологий. — Сашка иронически оглядывается вокруг, потом идет, все дальше углубляясь в тайгу. Через какое то время садится на поваленное дерево, снимает сапог, разматывает отсыревшую портянку, рассматривает ногу.

— Черт, все-таки натер.

Наматывает портянку, надевает сапог и, прихрамывая, идет дальше

— Ну, и где искать эти самые муравейники? Может, их здесь вообще не бывает...Стоп! — Он останавливается, — если идти все время вниз по склону, выйдешь к реке.

Разворачивается, набрасывает капюшон и долго идет, меняя направление, в зависимости от рельефа. Впереди замечает просвет, убыстряет шаги и выходит на незнакомую заболоченную низину.

— Блин! Ну и где тут «низ по склону»?

Дождь усиливается. Он крутит головой, ищет — куда бы спрятаться. Сбоку начинается бурелом, за ним густые елки. Перелезает через завал, низко согнувшись, ныряет под толстый ствол низко наклоненной лиственницы и неожиданно нос к носу сталкивается со страшным оскаленным черепом какого-то животного. В ужасе шарахнувшись, наступает на старые оленьи рога, которые, перекатившись, бьют его ниже спины. Сашка ойкает и пятится задом, разглядывая белеющие вокруг кости и обрывки шкуры с бурыми пятнами. Спотыкается, падает. Из пазухи выпадает «банка-спиннинг». Вскакивает, наклоняется, чтобы поднять банку.

— Кхе! Кхе! — несется с дерева визгливый крик.

Он вздрагивает и испуганно оглядывается. Взлетевшая со старой падали здоровенная кукша недовольно орет на предполагаемого конкурента. Сашка делает несколько шагов в сторону. Внезапно сзади раздается, как ему кажется, страшный топот и затем оглушительные хлопки. Он мгновенно поворачивается. Огромный глухарь нехотя поднимается с земли и, громко хлопая крыльями, исчезает среди деревьев.

— Тьфу, блин! Разлетались тут, индюки чертовы. — Пытаясь унять противную дрожь во всем теле, обессиленно опускается на мокрую корягу. Стягивает капюшон, вытирает мокрым рукавом лицо. Косится в сторону костей.

— Может, этого оленя еще зимой сожрали, а может, вообще — сто лет назад...

Лезет в карман куртки, натыкается на эспандер, задумчиво разглядывает. Несколько раз сжимает заклеенными пластырем пальцами. Почувствовав, что от сидения штаны промокли, встает, отряхивает брюки. В заднем кармане нащупывает предмет. Вытаскивает и тупо смотрит на коробок спичек, завернутый в полиэтилен.

— «Потеряв ориентировку, прекратите движение и подавайте сигналы», — бормочет он. Оглядывается, выбирает елку с густой кроной и, хромая все сильнее, идет к ней.

СЦЕНА 66. БОЛЬШАЯ МОКРАЯ ЕЛЬ С ГУСТОЙ КРОНОЙ. ПОД ЕЛЬЮ ГОРКА СЫРЫХ СУЧЬЕВ И ПАЛОК. РЯДОМ ВАЛЯЕТСЯ БАНКА-СПИННИНГ.

Сашка подтаскивает корягу, пристраивает к стволу ели вместо сиденья. Обламывает нижние сухие ветки, подкладывает под дрова. Берет большую щепку посуше, роется в карманах — ищет нож, чтобы сделать «елочку». Ножа нет. Понимая, что потерял, на всякий случай растерянно оглядывается вокруг. Пытается разломать щепку руками, потом зубами — не получается. Кладет целиком. Расстегивает куртку, отрывает остатки болтающегося пластыря, сует мокрые руки под мышки, трет их о рубашку, дышит на них. Достает из заднего кармана коробок, разворачивает полиэтилен подрагивающими от холода и нервного напряжения пальцами, наклоняется и аккуратно чиркает. От порыва ветра спичка гаснет. Зажигает вторую — то же самое. Встает на колени прямо в сырой мох, зажигает сразу две спички. Потом сразу три. Веточки загораются, огонь перепрыгивает с одной на другую, слышится потрескивание, но пламя угасает, испустив прощальную струйку дыма. Сашка обламывает висящие над головой сучки и снова пытается развести костер, тратя спичку за спичкой и дуя из всех сил на тлеющие угольки. Наконец-то мелкие ветки разгораются, пламя поднимается вверх, шипят сырые чурки. Он обессиленно опускается на корягу, прижимается спиной к стволу и, закутавшись в штормовку, затихает. Тонкие ветки быстро прогорают, и на месте костра остается гора сырых шипящих палок, пересыпанная мелкими дымящимися угольками вперемешку с серым пеплом.

СЦЕНА 67. БОЛЬШАЯ МОКРАЯ ЕЛЬ С ГУСТОЙ КРОНОЙ. СКУКОЖИВШИСЬ, ПОД ЕЛЬЮ СИДИТ САШКА. НАД ГОРКОЙ СЫРЫХ ДРОВ ВЬЕТСЯ ТОНКИЙ ДЫМОК.

Он громко чихает и «открывает» глаза. Перед ним стоит бородатый мужчина с рюкзаком, одетый в выгоревшую добела энцефалитку, перепоясанную офицерским ремнем, на котором висит большой охотничий нож. Через плечо — полевая сумка, за спиной карабин. На ногах — закатанные болотные сапоги. На голове, как кольчуга — сетка Павловского, закрывающая лоб. Несмотря на дождь, одежда на нем сухая.

— Ну и чего ты раскис? — откуда-то издалека доносится голос.

— Мне страшно, папа, я заблудился.

— Это бывает, только бояться не надо. Летом в тайге особых опасностей нет.

— Меня найдут?

— Сам выйдешь. Тут близко.

— Я замерз, и мне стыдно, что подвел Ветрова с Тимуром.

— То, что ушел, не предупредив, действительно плохо, на будущее тебе наука. А чтобы согреться, разведи костер, вскипяти чай на брусничном листе, — он кивает на банку, — у тебя есть в чем и есть спички.

— Не получается. Осталось всего несколько спичек, а дрова сырые. Я вообще ничего не умею делать. Ни рыбу ловить, ни воду носить, ни подтягиваться на перекладине, ни костер разводить.

— Не переживай, главное, что ты стараешься научиться, значит, обязательно научишься.

— А ты правда есть?

— Конечно, есть, иначе бы я тебе не снился.

— И мы с тобой встретимся?

— Обязательно встретимся, ты же мой сын

— Ты далеко?

— Почему же далеко? Видишь — стою, разговариваю с тобой. Совсем рядом...

Человек, улыбаясь, продолжает говорить, что-то объясняет, показывая на окружающую тайгу руками, но звук вдруг пропадает.

— Что? Что?! Папа, я ничего не слышу! — Кричит Сашка.

— Помнишь, в книге Куваева «Территория» был такой персонаж — «Бог Огня»? — Звук вдруг появляется снова. — Вспомни, как он костер в тундре разводил...

СЦЕНА 68. ПОД ЕЛЬЮ СИДИТ САШКА. ПЕРЕД НИМ ГОРКА ОКОНЧАТЕЛЬНО ПРОМОКШИХ ДРОВ.

Открывает глаза и трясет головой.

— Блин! Чего это я? Люди в тундре, — он громко чихает, — где и дров-то нормальных нет.

Встает, оглядывается. Опять чихает. Подходит к соседней елке, обламывает нижние сухие ветки. Приносит. Идет к следующей, потом к следующей. Гора веток становится все больше. Пыхтя, ковыряется в ближайшем завале, старательно выбирая палки посуше. От толстой сухой березы с трудом отковыривает куски бересты и рвет их на мелкие полоски, помогая себе зубами. Долго и аккуратно складывает растопку. Стаскивает куртку, накрывается ей и склоняется над дровами. Из-под куртки начинает валить дым. Натужно кашляя, он отбрасывает куртку, хватает ртом воздух, отплевывается, вытирает слезы. Костер разгорается. Надевает куртку. Кряхтя, притаскивает высохшую ветвистую вершинку. Берет банку, тлеющим прутиком пережигает леску и, смотав ее на плоский кусок коры, прячет в карман. Из ближайшей лужи набирает воды, пристраивает банку на угли. Походив вокруг, находит брусничник, надрав листьев, возвращается — наталкивает в закипающую воду. Снимает банку рукавом куртки, ставит остывать. Вернувшись к завалу, тащит к костру все, что может поднять. Берет банку, дует, делает несколько глотков. Морщится.

— Сплошной витамин «С», — усмехается он, вспомнив слова поварихи. Медленно допивает. Ему становится жарко. Постепенно небо светлеет, дождь кончается и в лесу наступает звенящая тишина, только потрескивают дрова, да все громче пищат комары. Сашка крутится возле костра, поворачиваясь то лицом, то спиной. От одежды валит пар. Идет к завалу — набирает новую охапку дров. Внезапно порыв ветра доносит до него какой-то еле различимый звук. Останавливается, прислушивается. Звук то появляется, то исчезает. Сашка смотрит на часы.

— И чего это они по ночам дрова пилят? — удивленно бормочет он.

Сашка бросает дрова и бежит на звук. Спотыкается, падает в мокрый мох. Встает, тщательно отряхивается, Не спеша, возвращается обратно, пачкая сажей руки, берет закопченную банку, зачерпнув из лужи воды, тщательно заливает костер и, прихрамывая, идет в сторону лагеря.

СЦЕНА 69. ЯРКИЙ СОЛНЕЧНЫЙ ПОЛДЕНЬ. ВОЗЛЕ САШКИНОЙ ПАЛАТКИ КУЧА НАПИЛЕННЫХ КРУГЛЯКОВ. ОКОЛО ПАЛАТКИ КРУГЛОВА ТАКАЯ ЖЕ КУЧА. НА ВЕРЕВКЕ СУШИТСЯ САШКИНА ОДЕЖДА, РЯДОМ НА КОЛЬЯХ — САПОГИ. САШКА, В БРЕЗЕНТОВЫХ РУКАВИЦАХ, СЛЕГКА ПРИПАДАЯ НА НАТЕРТУЮ НОГУ, КРУТИТСЯ ВОКРУГ КОЛОДЫ — ПЫТАЕТСЯ КОЛОТЬ ДРОВА.

Ставит большой чурбан на колоду, бьет тяжелым колуном. Колун отскакивает. Бьет снова — то же самое. Чертыхнувшись, берет топор. Острый топор глубоко входит в дерево и застревает. Пыхтя, старается вытащить. Не получается. С трудом переворачивает чурбан, поднимает и с силой бьет обухом об колоду. Топор увязает еще глубже. Он всем весом наваливается на топорище. Бесполезно. Cтаскивает с головы накомарник, вытирает вспотевшее лицо.

— Так колоть — топор через два дня накроется, — раздается сзади Светкин голос.

Сашка стоит в растерянности. Светка носком кроссовки ставит один из кругляков на попа и садится напротив. Насмешливо разглядывает его, периодически отгоняя комаров забинтованной рукой.

— Здорово ругали?

— Да уж, — пыхтит он, стараясь вытащить топор, — Тимур сказал — еще раз и домой отправит, вместе с Ветро,.. ну с отцом.

— Ничего, зато теперь дров — колоть устанешь. — Котелович полночи пилил.

— Я на звук пилы и вышел.

— Испугался сильно?

— Да,... не очень. Не успел.

— А я испугалась.

— Чего?

— За тебя, — она, не мигая, смотрит на него.

— А что я? Маленький что ли? Как только понял, что сбился, развел костер да ждал, когда солнце встанет, — хорохорится он и вдруг краснеет.

— Что по неопытности через водораздел попрешься или через речку полезешь.

— Я там олений череп с костями и куски шкуры нашел, — после паузы говорит Сашка.

— Это скорей всего волки. Олени же мигрируют. Весной на север, осенью обратно. От них и тропы. Тут такие волчьи «пикники» — через каждые несколько километров. Они и для оленеводов целая головная боль.

Она косится на чурбан с увязшим топором.

— Поставь на колоду и сверху обухом колуна.

Он, вздохнув, берет колун и несколько раз бьет по увязшему топору. Чурка раскалывается.

— Во, настоящий «железный дровосек», — Светка встает, забирает у него рукавицы и топор, — вон ту половинку поставь.

— У тебя же рука болит

— Поболит и перестанет

Он ставит на колоду половину расколотой чурки.

— Смотри, бить надо по краю и лезвие топора слегка наклонять так, чтобы при ударе получался как бы односторонний клин.

Она легко взмахивает топором и от края отлетает ровное полено

— Теперь с этого края.

Светка методично откалывает от чурки небольшие плашки. Через минуту возле колоды лежит горка аккуратных поленьев.

— Это ты «железный дровосек»! — Сашка восхищенно смотрит на нее.

— Нет уж, дудки, я — девочка Элли, — она, смеясь, делает книксен.

— А я тогда кто? Страшила?

— Нет, ты не Страшила, ты очень симпатичный и упрямый. И очень похож на отца.

— А Ветров мне не.., — он испуганно проглатывает фразу.

— Ладно, тренируйся — весь сезон впереди, — Светка отдает топор и рукавицы. — Только пока колоть не умеешь — ноги береги. Почти каждый год, в начале сезона, кто-нибудь из «неумельцев» себя по ноге тюкает. Тимур их «самострелами» называет.

— И что потом?

— Потом приходит Тимур, промывает рану водкой или перекисью, стягивает полосками пластыря и дает три дня на выздоровление.

— А потом?

— А потом — суп с котом. А потом в тайгу — пахать, как и все. Тут нянек нет!

Она делает несколько шагов к своей палатке, поворачивается.

— Тимур Аркадьевич сказал, чтобы ты как следует карту изучил и чтобы завтра я тебе участок показала. Круглов с утра пойдет канавы документировать, вот мы с ним и сходим.

СЦЕНА 70. СОЛНЕЧНОЕ ЖАРКОЕ УТРО. ПО ТРОПЕ БЫСТРО ИДЕТ КРУГЛОВ, ЗА СПИНОЙ НЕБОЛЬШОЙ РЮКЗАК, ИЗ КОТОРОГО ТОРЧИТ РУЧКА МОЛОТКА, НАИСКОСОК ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО ПОЛЕВАЯ СУМКА И КАРАБИН. РЕБЯТА ЕЛЕ ПОСПЕВАЮТ СЛЕДОМ. ГУДЯТ КОМАРЫ И СЛЕПНИ.

— А ну не отставать, «тимуровцы», — поворачивается Круглов, — в тайге ходить надо быстро и работать шустро.

Они подходят к десятиметровой канаве, над которой вьется прозрачный дымок и периодически появляется голова Котеловича, выбрасывающего совковой лопатой комья грунта. На отвале валяются штыковая лопата и кайло. В торце канавы разведен небольшой костерок-дымокур. Круглов, вытащив молоток, ставит рюкзак на отвал, кладет сверху карабин и спрыгивает вниз.

— Что, заели, Леш?

— Да ладно, мы привычные, — он прислоняет лопату к стенке канавы, вытирает подолом пропотевшей рубахи лицо, закуривает папиросу, — еще сантиметров двадцать и коренник пойдет. К обеду закончу.

— А на четвертом профиле?

— Докопал, можете документировать. Там, кстати, минерализация пошла.

Круглов молотком выковыривает от основания стенки кусок породы, раскалывает пополам, смотрит на скол.

— Свет, упакуй на спектральный анализ, — он бросает образец на отвал.

Светлана достает из рюкзака мешочек, вкладывает туда образец, надписывает этикетку и засовывает все обратно.

— Ты хоть поспал? — Круглов вылезает, надевает рюкзак и берет карабин.

— Жара начнется, посплю. У меня там, — Котелович кивает на холщовую сумку, висящую на дереве, — полог есть.

Он гасит бычок, берет лопату.

— Геннадьич, на той канаве по отвалу следы свежие — вчера не было, а в конце профиля береза когтями ободрана, территорию, видать, метил. Вы там аккуратней.

— Да спят они днем, опять же — много нас, — улыбается Круглов.

СЦЕНА 71. ТРОЕ ИДУТ ПО ТАЙГЕ.

— А что вы ищете? — стараясь не отставать, пыхтит Сашка.

— Ты когда-нибудь про космогеологию слышал?

— Ну, так.

— Вся страна покрыта сетью космических снимков, сделанных с разной высоты, в разном масштабе и в разных интервалах спектра. То, что видно на снимках, определяется растительностью, рельефом и окраской горных пород, которые в свою очередь зависят от геологического строения. Наша задача — понять, что именно мы видим на снимках с геологической точки зрения, и спрогнозировать наличие месторождений различного генезиса. Для этого используется высокочувствительная геофизическая аппаратура и различные виды спектрального и химического анализа. Понял?

— Ну, не совсем. А дальше?

— А дальше Алексей Игнатьевич расскажет, — смеется Круглов, — все пришли.

СЦЕНА 72. КАНАВА. В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЧАСТИ ОТВАЛ БЕЛЕСОГО ЦВЕТА. СБОКУ МЕТРАХ В ПЯТИ ОТ ДАЛЬНЕГО ТОРЦА ЛЕЖИТ ТОЛСТОЕ ДЕРЕВО, ПОКРЫТОЕ ЗЕЛЕНЫМ МХОМ.

Круглов снимает рюкзак и карабин, проходит до середины и берет с отвала обломок породы.

— Гляньте, «тимуровцы», какая красота! — Он показывает им образец.

— Ух, ты, — восхищается Светка, рассматривая белесый блестящий кристалл, торчащий из пористой породы, — посмотри, — она сует кристалл Сашке, — ты такого не видел.

Покрутив кристалл в руках, Сашка достает складной нож — царапает, оценивая твердость.

Светлана с Кругловым удивленно переглядываются.

— Почему не видел? — пожимает плечами он. — Скорей всего анальцим, класс — силикаты, сингония кубическая, твердость около пяти, кристаллографическая форма, по-моему — тетрагон-триоктаэдр.

— А ты откуда? — у Светки от неожиданности круглеют глаза.

— Ну, Алексей Игнатьевич, силен, — громко смеется Круглов, — вышколил сына, аж от зубов отскакивает.

— Я вообще-то в геологический кружок хожу, уже два года, — насупливается Сашка.

— Ладно, ребята, — Круглов достает из рюкзака журнал для документации горных выработок и рулетку, — вы тут камушки разглядывайте, а я пока канаву задокументирую.

Он спрыгивает вниз, дает Светке конец рулетки.

— По краю растяни.

Она утягивает рулетку в дальний конец. Увидев на отвале медвежьи следы, наклоняется и начинает рассматривать. Сашка, перебирает обломки выброшенной породы. Круглов, открыв журнал, зарисовывает стенку канавы

СЦЕНА 73. САШКА СТОИТ В НАЧАЛЕ КАНАВЫ ВОЗЛЕ РЮКЗАКА, С ПРИСЛОНЕННЫМ К НЕМУ КАРАБИНОМ, ЦАРАПАЯ НОЖОМ НОВЫЙ ОБРАЗЕЦ.

— Света, — вдруг говорит Круглов каким-то надтреснутым голосом, — главное, не шевелись.

Сашка поднимает голову. Сначала видит Круглова, замершего на дне канавы. В левой руке журнал, а правая тянется к охотничьему ножу. Потом — Светку, застывшую в неестественной позе. И, наконец, в нескольких метрах левее ее — темную лохматую тушу, опершуюся передними лапами на толстое замшелое бревно. Светка, как сомнамбула, делает маленький шажок назад.

— У-ррр, — добродушно урчит медведь, наклоняя голову.

Светка замирает.

— Сережа, — тихо говорит Круглов, не поворачиваясь, — только не делай резких движений. В стволе патрона нет, ручку затвора вверх, потом на себя, потом обратно и вниз. Стреляй в воздух.

Сашка, не отрывая глаз от Светки, чуть присев, нащупывает левой рукой карабин, подтягивает к животу. Долго и неуклюже дергает затвор. Наконец, дослав патрон, задирает ствол. В этот момент нервы у Светки не выдерживают, она вкладывает пальцы в рот и... вместо свиста из пересохшего от волнения рта слышится шипение. Круглов с разбега прыгает на борт канавы, осыпая грунт, выкатывается наверх и загораживает Светку. Медведь от неожиданности встает на задние лапы и испуганно смотрит на него. Сашка делает шаг назад и, закрыв глаза, нажимает курок. Эхо выстрела проносится над тайгой, и сильнейшая отдача сбрасывает его вниз. Медведь, крутанувшись на месте, ломится сквозь чащу, оставляя на земле дорожку из лепешек помета.

СЦЕНА 74. НА ДНЕ КАНАВЫ В НЕУДОБНОЙ ПОЗЕ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ ЛЕЖИТ САШКА. С ОДНОЙ СТОРОНЫ, НА КОРТОЧКАХ КРУГЛОВ, С ДРУГОЙ — НА КОЛЕНЯХ СВЕТКА.

— Сережа, Сереженька, что с тобой? — трясет его за воротник Светка. — Дядя Валера, что с ним?

— Погоди, не кудахтай, — Круглов, просунув руки под голову и под спину, приподнимает обмякшее тело и сажает, прислонив к стенке. Почувствовав что-то липкое, вытаскивает левую руку. Ладонь в крови.

СЦЕНА 75. ВО ВЕСЬ ЭКРАН ЛАДОНЬ, ИСПАЧКАННАЯ КРОВЬЮ.

Круглов быстро поворачивает Сашкину голову и осматривает затылок.

— Дядя Валера, — губы у Светки трясутся, — он голову разбил?

— Чем тут разбивать-то? — хмыкает тот, ткнув локтем в рыхлую стенку канавы, — кожу поцарапал. Достань в правом кармане рюкзака фляжку с водой и перевязочный пакет.

— Ну и грохает, аж в ушах звенит, — Сашка открывает глаза и трясет головой.

— Очнулся, «Робин Гуд»? — Смеется Круглов, — это тебе не в городском тире из духовки щелкать.

— А почему в стволе патрона нет?

— Оружие заряжается только перед выстрелом и используется исключительно для отпугивания зверей и подачи звуковых сигналов. В случае чего, затвор передернуть — секундное дело.

— А охота?

— Вся охота — осенью, — промыв ранку водой, Круглов, вертя Сашку, как тряпичную куклу, ловко бинтует ему голову, — и при наличии путевки или лицензии.

— А Тимур говорил, что лицензия..,

— Лицензии выдаются геологическим подразделениям, работающим в дальних районах, на случай, если возникнут проблемы со снабжением, — он вылезает из канавы и вытаскивает ребят, — все, топайте в лагерь. Там Света промоет перекисью и перевяжет, как положено. А мне работать надо.

— Пошли, «раненый», — Светка сует забинтованную руку ему под локоть.

— Оба хороши, — смеется Круглов, кивая на ее руку.

Издалека доносятся два глухих хлопка.

— На Тимура напоролся, — он поворачивается в сторону выстрелов.

— Он что, застрелит его?

— Из пистолета медведя застрелить сложно.

— А как же Мальгрем белого медведя застрелил? Когда дирижабль Нобиле разбился.

— Им еда нужна была, к тому же медведь трижды к их палатке возвращался, а этот вон как чесанул — не догонишь.

— А Дубровский? — вмешивается Светка.

— У Дубровского вообще медведь привязанный был. Да и зачем стрелять? Он так напуган, — Круглов показывает на дорожку из помета, — что теперь, скорее всего, сменит «прописку». Тайга большая — места хватит всем — и медведям, и геологам.

СЦЕНА 76. ТЕПЛЫЙ СОЛНЕЧНЫЙ ВЕЧЕР. СЕВЕРНОЕ СОЛНЦЕ ЕЩЕ ВЫСОКО. ПИЩАТ КОМАРЫ, ЖУЖЖАТ СЛЕПНИ. НАД РЕКОЙ ВЬЕТСЯ РОЙ МОШКИ И СТОИТ ПЛЕСК ЖИРУЮЩЕЙ РЫБЫ. ОТРЯД УЖИНАЕТ. С КУХНИ ПЕРИОДИЧЕСКИ ДОНОСЯТСЯ ВЗРЫВЫ СМЕХА И ЛАЙ СОБОЛЯ.

Сашка молча ест. Голова забинтована. На кухню заходят Чаусов и Тимур. Наливают уху. Чаусов садится возле дочери. Тимур между Ветровым и Кругловым. Круглов весело, в лицах, по третьему разу рассказывает про утреннее приключение, придумывая все новые и новые подробности, понимая, что если у сезонников появится «медведебоязнь» — работа встанет.

— Как кобра шипела, топтыгин от страха уши лапами заткнул.

— Надо было еще плюнуть вслед, — включается в игру все понимающий Котелович, — вроде как ядом.

— Не, надо было у бати очки взять, тогда бы точно — очковая змея была, — ржет один из сезонников.

— А «шипела» зачем? — не врубается пропустивший начало Чаусов, — я же тебя свистеть учил.

— Пап, я и хотела свистнуть — не получилось, с перепугу, — улыбается Светка.

— Не-ее, шип — он круче, — подыгрывает Тимур, — помните, когда в районе Подкаменной работали, какие там гадюки были? Как зашипит из-под куста — мороз по коже.

— А Геннадьич, наверное, его своим тэквондо напугал? — смеется Чаусов. — Как встал в «стойку тигра», так медведь и драпанул.

— Куда там! Да я из канавы вылезти не успел. Серега карабин схватил, затвор передернул и кричит: «Хэндэхох! Я его сейчас очередями валить буду!» И прицельную рамку дергает на прицел «постоянный». Ну, тут медведь вообще лапками глазки зашторил.

— А в канаву он как? — лицо Ветрова становится серьезным.

— Да оступился я, — пытается вставить Сашка, — а потом — отдача очень сильная, я не ожидал. Заметив, что никто не слушает, обиженно утыкается в миску.

— Сереж, — наклоняется к нему Котелович, — это «мосинский» карабин, укороченная трехлинейка. Сильное и мощное оружие, поэтому и отдача такая.

— А-аа, в канаву, — продолжает Круглов, — в канаву он случайно. Как увидел, что враг не сдается, стал кричать: «В штыковую хочу!» А когда я ему объяснил, что штыка нет — он карабин за ствол и, махая прикладом, в рукопашную пошел, а тут канава, понимаешь ли, метр восемьдесят глубиной. Ну и прикладом случайно себя по затылку зацепил.

Над остывающей от летней жары тайгой прокатывается дружный взрыв смеха, сопровождаемый веселым лаем Соболя.

СЦЕНА 77. КУХНЯ. САШКА ТАСКАЕТ ВОДУ. СВЕТКА ПОМОГАЕТ МЫТЬ ПОСУДУ. ЗА СТОЛОМ СИДЯТ ГЕОЛОГИ. ОСТАЛЬНОЙ НАРОД РАЗОШЕЛСЯ.

Ветров закуривает папиросу.

— Дай мне, что ли, — протягивает руку Чаусов.

— Ты чего это, Владлен Михайлович? Лет пять, как бросил, — удивляется Тимур.

— Я не в затяжку. Ну и гадость, — закашливается он. — Спасибо, Валер, что Светку прикрыл, — Чаусов гасит папиросу.

— Да ладно, — усмехается Круглов, — медведь какой-то чокнутый. Чуть ли не обниматься лез.

— Чего ладно? Ну, чего ладно? — сердится Тимур. — У них, между прочим, гон еще не кончился. Помнишь, Емельянов рассказывал про критическую дистанцию? Когда до него метров двадцать — почти всегда уходит, а когда пять — неизвестно, что в его мозгах крутится. А там лапища — махнул раз и башки нету.

— Ситуация, конечно, дурацкая была — и из канавы сразу не выскочишь, и за карабином не бросишься — неизвестно, как медведь отреагирует. Если бы не твой пацан, — Круглов, улыбаясь, смотрит на Ветрова, — я не ожидал, что он так быстро с затвором справится.

— А ты чего палить начал? — поворачивается к Тимуру Ветров.

— Про следы мне Света еще позавчера сказала, а березу, когтями драную, я сегодня увидел. Поэтому когда Валера,... ну, Серега из карабина грохнул — все понял. Он на меня на четвертом профиле выскочил, пришлось попугать. Думаю, что уйдет.

Какое-то время все молчат.

— Короче, если не уйдет, будем отстреливать. Хотя после того случая, когда полэкспедиции переболело трихинеллезом — медвежатину не ем и в отряде никому не разрешаю.

— Лицензию оформлять придется, — вздыхает Чаусов, — если узнают, что в отряде медведей били. У тебя неприятности могут быть.

— Запросим по рации, а не дадут — так отстреляю. Лучше пойти под суд за браконьерство, чем всю жизнь потом думать, что из-за твоего головотяпства люди пострадали. Ладно, — Тимур смотрит на часы, — вроде никто из мужиков пока не испугался. Завтра раздам ракетницы. Пошли отдыхать.

СЦЕНА 78. КРУГЛОВ, ТИМУР И ВЕТРОВ СТОЯТ ВОЗЛЕ ПАЛАТКИ КРУГЛОВА. САШКА КРУТИТСЯ РЯДОМ.

— Сереж, — Ветров кивает на перекладину, — а пять подходов вечером?

— Ну-уу, — куксится Сашка, — а... у меня голова болит! — Хитрит он.

— Отставить «голова болит», — смеется Круглов, — у тебя там царапина детская, а ты у нас парень-герой. Вон как сегодня лихо медведя шуганул. Опять, между прочим, «даму сердца» спас.

— Да, я,.. — Сашка краснеет.

— Сереж, — наклоняется к нему Круглов, — а ты знаешь, что затвор карабина разбирается аж на пять частей? Это не все геологи и даже не все охотники умеют делать. Хочешь, научу?

— Ух ты, конечно..

— Тогда пойдем, помогу допрыгнуть, — Круглов ведет его к перекладине.

— Ну, чего, нормальный парень, шустрый, работящий, — улыбается Ветров, глядя на Сашку, пыхтящего на перекладине, — а ты брать не хотел..

— Может быть, — задумчиво тянет Тимур, — только уж больно к нему приключения «липнут». А лишние приключения в отряде — сам знаешь. И странный какой-то. Ты заметил, что он на свое имя иногда не сразу откликается? А на днях зачем-то сказал поварихе, что его мать умерла и ты, стало быть, вдовец.

— Блин! — хватается за голову Ветров. — А я не могу понять, чего это она мне проходу не дает. И на чай зазывает, лучшие куски нам с Серегой подкладывает, а вчера даже рушник вышитый подарила. Ну, умора.

— Умора-то, может, она и умора, но парень чего-то темнит.

— Ну почему сразу «темнит»? Может, просто не хочет вспоминать про мать-пьяницу.

— Может.

— Молодец, что пожалел его тогда, не высадил. Смотри, парню радости сколько. Он бы в жизни такого не увидел.

— Ну, насчет «пожалел» — это вопрос сложный. Ты же пришел «пахан-паханом» и пальцы веером. А теперь старший техник-геофизик, всегда подтянутый, всегда чисто выбрит, по фене не ботаешь и даже так называемую «ненормативную лексику» забыл. Так что неизвестно, кого из вас я «пожалел» больше, его или тебя.

— Вы о чем это, мужики? — непонимающе смотрит на них подошедший Круглов.

— А? — поворачивается Тимур. — Да так, о своем, о «девичьем»

СЦЕНА 79. В ПАЛАТКЕ ТИМУРА. ВОКРУГ СТОЛА ГЕОЛОГИ. НА СТОЛЕ РАЗЛОЖЕНЫ КАРТЫ И СХЕМЫ. ТИМУР ПОКАЗЫВАЕТ КАРАНДАШОМ НА КАРТЕ

— Широтная структура подтверждается. Остальное — по результатам анализов. Следующая стоянка ниже устья Ямбукана. Там местные геологи выделяют так называемую зону голубых базальтов, к которой тяготеют основные месторождения исландского шпата. Наша задача сделать по разрезу несколько детальных профилей шпуровой гамма-спектральной съемки и отобрать достаточный объем образцов для определения плотности и магнитной восприимчивости, для расчета коэффициента ранговой корреляции по методу Пахомова. Стоянка недели на две, поэтому лагерь ставим по облегченной схеме. Борт заказан на завтра. Вопросы есть?

Ваш Олег Аркадьевич Ольнев