Бройлер

Нужно пару часов времени, чтобы, не спеша, добраться от нашего лагеря до Орджоникидзе. Отличный маршрут для прогулки в горах. Впрочем, горами эти холмы назвать сложно: вряд ли самый высокий из них приближается к отметке в 500м: к востоку крымская гряда идёт на убыль.

Наш палаточный лагерь расположен у самой кромки моря: в податливой песчаной породе для палаток выкопан и утрамбован уютный альков. Чуть поодаль расположена укрытая тентом «столовая»: место вялых утренних трапез и энергичных ночных возлияний.

Петляющей тропинкой от лагеря можно забраться на скалу. Отвесный обрыв метров пятидесяти высотой. На вершине удобная площадка, которую облюбовали чайки. Но для человека место тоже найдётся. Если вскарабкаться наверх и подойти к краю, начинает кружиться голова. Карликовый палаточный лагерь у подножия, и карликовые волны далеко внизу — будто рябь пруда. Дно залива перед тобой как на ладони. Кажется, протяни руку и сможешь перебрать в воде камни. Занятно: тянешь руку вперёд и понимаешь вдруг, что сам размером не более щепки, а под тобой будто огромный добродушный слон. Стоит задумчиво в прибрежном песке, смотрит вдаль, в синеву, где вода отделена от неба лишь тонкой звенящей серебристой полоской горизонта. Добрый слон. А ты сидишь сверху и видишь всё особенно, необычно: перспективу видишь. И понимаешь: повезло!

Люблю это место. Подняться иной раз не просто, но результат того стоит.

Кстати, палаточная жизнь это романтика особая. Почти целый год ты закован в сталь и бетон большого города, но однажды всё меняется. Просыпаешься утром под зов чаек, да шелест волн. Лежишь, руки за голову, вытянулся во весь рост, вдыхаешь морской воздух полной грудью, смотришь несколько минут в потолок палатки, как его треплет лёгкий бриз. Смотришь, и вдруг понимаешь, что между тобой и бескрайней свободой остался только пёстрый кусочек материи, но и тот ничего особенного из себя: просто формальность. Да еще от дождя, может быть. Это ведь как повезёт: в шторм на море ветра гуляют своенравно, вольно, разнузданно, так, что и бухте достаётся сполна. Когда гроза и шторм, ночью не поспишь. Дождь лупит нещадно, море слышишь суровое, беспокойное, уважаешь его безгранично. Ну и боишься, конечно же, — гнева боишься. Вспышки режут темноту так, что светлее чем днем. А потом как громыхнет рядом, будто в землю вдавит. Душа в пятки! Однако, громыхнет — и, чувствуешь — природа тотчас вздыхает, освобождаясь от напряжения. А у тебя сердце колотится вовсю, но радостно, ликующе. Ведь понимаешь: повезло!

Несколько дней в атмосфере первобытной обстановки вообще ни о чем не помнишь. Город, проблемы, планы — всё будто исчезло из твоей жизни. Даже поесть забываешь. Впрочем, это только на несколько дней. Позже, конечно, приходит черед и бытовых вопросов. Кто моет посуду? Надо откопать консервы! Кто брал нож? Надо зарядить мобильник! Может быть, сделаем генеральную уборку? И, конечно же, съестные дилеммы. Я устал от риса! Макароны фтопку. Ненавижу гречку! И так далее. Особенно капризными могут оказаться организмы после вчерашнего. И всё потому, что в Коктебеле можно купить много превосходного вина. Слишком много! Таким образом, не всякое утро на море доброе.

Я просыпаюсь без особого энтузиазма и понимаю, что сегодня человечеству для приобретения вкуса к жизни требуется идея. Минут десять мучительно прокручиваю в больной голове длинный список желаний. Отсекаю принципиально невозможные до тех пор, пока не остаётся единственный пункт, который и нарекаю стратегической инициативой. Она стара как мир, но весьма соблазнительна. Измотанной затяжными боями с алкоголем, разрозненной армии требуется консолидирущий фактор. А что может объединять людей эффективнее, чем вкусный обед? Всё верно, нужно приготовить нечто особенное. Здравая мысль! Кстати, моя идея находит активную поддержку со стороны населения кемпинга. Я слышу ободряющие храпы и понимаю, что получил абсолютное большинство голосов! Что же, если я хочу попасть на городской рынок, то стоит поторопиться.

В Орджоникидзе лучше идти вдоль самой кромки моря, но не по береговой линии, а, взобравшись на скалы, вставать на одну из многочисленных троп, чтобы держать море в поле зрения. В этом случае, даже когда темнеет, заблудиться в кулуарах не получится.

Одеваюсь, чтобы не обгореть, рюкзак на спину и вперёд. Час с небольшим в бодром ритме и я уже на шоссе, убегающем на север, к Феодосии.

В поселке имеется рынок, крытый павильончик. Отличный выбор, настоящий натурпродукт. Бабушки продают свойский товар. Не спеша, прохаживаюсь мимо прилавков, набиваю рюкзак. Сегодня неплохо бы сварить бульончик. Хорошо восстанавливает силы, так что, уверен, народ оценит. С этим умыслом прикупаю потрошеную и ощипанную местную курочку, ну и что еще требуется — моркови на обжарку, лук, картошки несколько штук. И так далее.

Основательно затоваренный, менее чем через час выдвигаюсь обратно.

К моему возвращению кемпинг только-только начинает просыпаться. Вялые тела бесцельно бродят возле палаток. Информация о предстоящем обеде сказывается на всех благотворно, и народ самоорганизуется под воздействием общей цели. В «столовой» зажигают газовую горелку, ставят к огню кастрюлю с водой.

Кстати, доставить питьевую воду в кемпинг — задача не тривиальная. Обычно ходим вдвоем до посёлка, с четырьмя канистрами. Расходуется потом крайне экономно с целью растянуть на пару дней. Сама по себе пробежка по горам с такими утяжелителями солидно укрепляет организм, но нравится не всем.

В повара выбираются по очереди. Повар колдует над супом уже два часа под коллективным надзором, советами и нетерпеливым бубнением. Оголодавшее население подгоняет, но спешка в условиях палаточного лагеря недопустима. Лучше оказаться голодным, чем с пищевым отравлением.

Наконец суп готов. Разливаем по мискам, режем хлеб, овощи, и народ нападает на долгожданную трапезу. Есть можно! Бульон вполне ничего, но вот курица жестковата. Да и вообще она какая-то худая, жилистая и даже после двух часов варки похожа на дерево. Однако, недовольных не слышно: в походе это не принято.

Вот в городе курица получается по-другому. Можно взять грудку и всё необходимое к супу, и через полтора часа будет готов наваристый бульон, где мясо белое, нежное. Будто тает во рту. Насколько я знаю, такой цыплёнок растёт в инкубаторе, на специальных кормах. Набирает вес очень быстро. А вокруг него огромный цыплячий мегаполис, ни шагу ступить, не развернуться. Сделано так не столько из экономии пространства, сколько с целью максимально обездвижить цыплёнка, лишить мышечной активности. Ведь мясо должно получаться мягким. В таких условиях у него остаётся только одна возможность: наблюдать, как выполняется установленный кем-то распорядок его жизни. Да и что толку наблюдать ежедневное однообразие? Толкотня, суета. Думать становится всё тяжелее, сложнее. Да и смысла думать, вроде как, нет. Вес прибывает, становится тяжелее дышать, и будто бы вечная усталость наваливается, душит, держит крепко…

Вспоминаю, как трудно вернуться в город после походной жизни. С гор спускаешься тощим, жилистым, необычайно сильным для самого себя. Чем-то похожим на курицу из Орджоникидзе.

Оказываешься в толпе и понимаешь, что позабыл все правила поведения: двигаться оптимальным маршрутом, держать городской темп, смотреть перед собой. Непременно озабоченность на лице. Спешить, успеть. Набор нехитрых правил из установленного кем-то распорядка твоей жизни. За пару недель эта наука полностью выветривается из головы. Выталкивается, как инородное тело. Остановишься, смотришь в небо, где должно быть так свободно, просторно. А там лишь выхлоп мегаполиса грязно-серой пеленой. И вот уже кто-то толкает тебя плечом, с силой, злостью. Здесь не приветствуется смотреть на небо: не влечёт материальной выгоды…

Вечереет, подходит к концу еще один день нашей палаточной жизни. Я вновь сижу на вершине своей любимой горы и размышляю о жизни. Отсюда легко оценить перспективу. Вот наш лагерь, спрятался в подкове бухты. Слева тает в сумерках Орджоникидзе. Справа вдали великан Карадаг цепляет зубастыми скалами облака. Не пускает непогоду в Край голубых вершин. Хорошо, далеко видать. Безбрежное вечернее море, утомлённое солнцем, дышит неторопливо, спокойно.

Жизнь моя отсюда тоже видна. И городская, и походная. Наблюдаю, как меняются, преображаются люди. Всё как на ладони. Удивительная скала есть недалеко от Коктебеля. Будто огромный добродушный слон. Оказаться на нем — большая удача. Повезло! А, быть может, главное — это умение слушать…

Михаил Шмелёв