Дайте человеку стол — и он будет писать.
Дай человеку котёнка — и он не сядет за стол, потому что нельзя шевелиться, пока на тебе лежит котёнок.
А если этого котёнка только что разлучили с мамой-кошкой, ни одной строчки не будет написано, пока он не оправится после потери.
В кошачьем мире всегда есть мамы, но почти никогда не бывает отцов.
Кошки не похожи на людей.
Ошибалась Агузарова, когда пела эту строчку.
Ещё как похожи! Где отцы моих друзей?
Сегодня с меня встал внутренний котёнок, поэтому я позволил себе проснуться.
Солнце жалит в глаза. Солнце жарит так, что кипит вода. Оно греет мне яичницу на завтрак по заветам Дейва Уэйна:
На самом деле, когда жаришь яичницу, надо закрывать её крышкой, чтобы образовалась такая лоснящаяся белёсая плёночка на желтках...
Видимо, таким образом солнце устраняет конкурентов, оставаясь единственным жёлтым кружком... Но я видел, что завтрак готов, он уже на столе — тут можно было бы сказать:
Солнце помогает мне...
А за этой строчкой идёт вторая:
Белка в колесе.
Калейдоскоп моих рутинных дел и не думает останавливаться. Хомячок, который завёлся в нашем офисе, лучше всего меня понимает.
А люди не понимают, потому что пишу я непонятно.
Я должен — должен писать понятно.
Но только об этом думаю, гремит припев:
Кипучее движение игристого ума... Остановка.
На которой я жду автобуса домой.
Снова ужин, снова сон:
В этой жизни бодрствовать не ново, но и спать, конечно, не новей.
Сон — маленькая смерть. Начальник спросил меня:
Что вы думаете о смерти?
Самый большой страх — услышать будильник. Как ни в чём не бывало проснуться, как в полусне: от «молодёжки» — до Кунцево; от «техноложки» — до Купчино; от окошка — до кустов внизу улицы...
И снова очнуться от палящего солнца.
Беру себе котёнка. На этот раз настоящего. Если и в этот раз он встанет, тогда...
Тогда мне придётся вновь вспоминать, о чём пели знаменитые люди.
Василий Исаков
