Звезда «Бригады», легендарный подручный Саши Белого по кличке Космос, в этом году взял новую вершину — американскую, снявшись в голливудском боевике «Разборки в Маниле»: про стрелялки в филиппинской столице в логове головорезов, где хорошие парни, как и положено, побеждают плохих.
Правда, Голливуд у Дюжева оказался не совсем такой, как, например, у Ди Каприо. Режиссер картины Марк Дакаскос — на самом деле актер, главную роль сыграл 20 лет назад в «Плачущем убийце». Партнеры Дюжева тоже на «Оскаре» замечены не были: они все из мира единоборств и если где засветились, то давным-давно.
О том, каково это — покорять Голливуд, он рассказал «МК», пригласив нас в свой любимый московский ресторан.
Фото: Лилия Шарловская. С женой Татьяной Зайцевой.
«Мы с сигаретой, они — с гантелькой»
— Как вы вообще там оказались? По знакомству?
— Нет. Просто мне позвонил соинвестор проекта Александр Изотов. Я спросил его, почему вообще позвали меня сниматься в американский продукт, ведь я до этого не был замечен в роли на иностранном языке. Он объяснил, что его бизнес — вкладывать в американские фильмы и получать процент с проката. Он захотел ввести в эту американскую картину нового русского персонажа — ответственного, спортивного, непьющего.
— Если бы не ввел, не получил бы процент с проката?
— Ха-ха, ну не знаю, ему попал в руки сценарий на стадии подготовки, и там был прописан друг героя (Александра Невского. — Прим. авт.) — русский военный снайпер. Тем самым хотели искоренить вечный американский стереотип, что русские — пьяные, в ушанке, с балалайкой и медведем. Ради этой благой мысли я согласился на участие в американском фильме.
— Сразу согласились? Все устраивало в сценарии?
— Мне было интересно посмотреть, как работают западные профессионалы в этом жанре, которые зарекомендовали себя еще в 1990-е годы.
— И как же они работают?
— Меня поднимал на съемку в 5.30 утра ассистент и говорил, чтобы я взял костюм. Я был очень удивлен, потому что у нас в своих костюмах просят приехать разве что массовку. Невозможно, чтобы артист приносил костюм для съемок. Я переспросил, должен ли был я привезти свой костюм, и она подтвердила, что да, должен был. Тогда мы поехали на площадку, где костюмер измерил меня линейкой и сказал, что у них нет таких размеров. Я в ужасе — не понимал, почему они мне ничего не купили, зная, что я приеду. Я две недели готовился к этой роли, учил ее с педагогом по английскому языку. За 45 секунд с закрытыми глазами собирал снайперскую винтовку, потому что в одной из сцен я это делаю, не глядя на оружие и разговаривая. А потом говорю в этой сцене, что могу комару яйца отстрелить.
— А правда можете?
— Никогда не пробовал. Так вот, пришел режиссер, которому я объяснил, что приехал без костюма, потому что в России за это отвечает только художник по костюмам, а артист не может сниматься в своем костюме. Это не сойдется по монтажу. Он мне ответил, что американцы работают по-другому, и спросил, профессиональный ли я спортсмен. Я ответил, что нет, но снимался в боевиках. Оказалось, что в американских боевиках снимаются только актеры-спортсмены. Чтобы попасть в кастинг, нужно быть чемпионом по какому-то виду спорта и достичь определенного уровня в боевых искусствах или восточных единоборствах. В какой-то момент своей профессиональной деятельности эти спортсмены открывают в себе талант артиста, начинают сниматься, особенно не играя, а точно произнося свои реплики и, естественно, выполняя все трюки. Они не доверяют художникам по костюмам, потому что от этого зависит их жизнь. Они сами шьют свои костюмы у проверенных людей из специальных тканей и ниток, которые не рвутся и держат форму. Даже если Джеймс Бонд идет в смокинге с бабочкой, то это не натуральный костюм. Сниматься в настоящем нельзя, потому что он делает трюки, встает — и снова на нем костюм как влитой. Это все обман. В настоящем он может просто насмерть разбиться.
— Чем еще отличались их съемки от наших?
— Другая школа, другой менталитет. Ну, и языковой барьер. Кстати, я ни разу не запнулся на своем тексте, который выучил с педагогом.
— Это похвально.
— Для них это было легко, потому что это их язык, среда, компания. А я человек из другой среды, другой традиции, другого кино. Мы разбираем героя в конкретной сцене: с чего я начал и чем должен закончить. В этом моя профессия. Мне, актеру, нужно найти причину, за что зритель должен влюбиться в моего героя, сопереживать ему.
— Ну это понятно.
— А вот в «Выжившем» режиссер Иньярриту вначале не дает влюбиться в Ди Каприо! Потом его весь фильм несут на руках и решают, бросать или не бросать. Но мы-то не успели в него влюбиться.
— Как это? Мы же его любим с 1997 года. Это же Ди Каприо.
— Нет, это не Ди Каприо, это герой, выдуманный сценаристом человек. Мы не зрители, мы профессионалы, которые в этой науке выросли и переживаем за то, что делаем, и за то, что делают коллеги. На американских съемках я понял, что они не задаются этими вопросами.
— Ужас.
— Не ужас, но они работают по другой технологии. Мы работаем мозгами, осознавая, как это происходит, и работаем над телом, освобождая его от зажимов, в которые мы сами себя вводим. А у них все работает на эмоциональных упражнениях. То есть они могут ни с чего захохотать, ни с чего заплакать со слезами. Мы так эмоционально не играем, но понимаем, что это их менталитет. Они действительно такие открытые, поддерживают друг друга шутками, классно проводят время. Говорят: «Ты классно выглядишь!» — «И ты классно выглядишь!» — «Это я сказал тебе первый!» — «Нет, я первый сказал!» И начинают смеяться. Это не драматические артисты: мы в перерыве с кофе и сигаретой думаем, что будем снимать дальше, а они упражняются с гантелькой и эспандером. У них: мотор, камера — и он уже живет в этой среде на раз, на щелчок. Это меня поразило.
фото: Михаил Ковалев
«Не дал уронить честь страны коллеге-пьянице»
— Не разочаровались, что снялись в фильме не вашего уровня?
— Это мой уровень абсолютно. Где-то и нам нужен этот опыт.
— Но наша школа ведь лучше? Не считаете, что мы правильнее делаем?
— Это спорно, однозначного ответа тут нет. Я работаю по Михаилу Чехову — как кукловод своих ролей...
— То есть по Антону Чехову?
— Да нет, Михаил Чехов — это актер, его племянник, который нашел в себе убеждение, что он не может не выпустить, соглашаясь с системой Станиславского, свои советы артистам о том, как немного иначе работать над ролью. Вертикаль системы Станиславского — волшебное «если бы». Представьте, если бы я оказался снайпером, если бы я оказался в джунглях, если бы у меня был выдуманный враг, который составляет угрозу моему другу, который позвал меня сражаться с мафией, то я начинаю жить по хлопку с момента «я бы».
— Неплохо.
— А Михаил Чехов предлагает оставаться самим собой внутри, не обманывая себя, что это я оказался в XVI веке и захожу в царские палаты. Для кого-то невозможно представить себя в XVI веке. Михаил Чехов предлагает найти внутреннюю жизнь этого героя или найти на картинке царя. Найди прообраз этого человека в этой жизни, поживи с ним, сними с него психофизику. Найдется много причин, почему он так живет, почему у него такая нервная система. Я так достигаю разных персонажей, людей, которые не похожи друг на друга, — по принципу кукловода. Мое тело — это кукла, новый человек, которого я нахожу и готовлю. Поэтому я работал со снайперской винтовкой, учился из нее стрелять, задерживать дыхание, слиться с ней, чтобы она стала продолжением твоего пальца и взгляда, чтобы посылать пулю в человека взглядом.
— Вы такой ответственный. Тем более вам не обидно, что судьба забросила в «Манилу» — фильм, который если и посмотришь, то забудешь на следующий день?
— Я шел туда за идеей сыграть нового русского человека. Это мое актерское предложение и мой вызов, смогу ли я сыграть. Я беру на себя ответственность: кто, если не я? Дадут коллеге-пьянице, он набухается и не придет на съемки, вот и будут думать, что русские несостоятельные люди. Не хотелось очернить русских коллег. Поэтому я и пошел.
«Неважно, в какой стране тебе предлагают Гамлета»
— «Наш человек в Голливуде» Александр Невский как-то признался перед премьерой, что, чтобы попасть в прокат во всем мире, фильм должен быть снят исключительно в Голливуде на английском языке с американскими актерами. Вы согласны?
— Абсолютно.
— То есть ни одному нашему гениальному фильму, вроде вашего «Острова», никак не пробиться?
— «Остров» не имеет мирового проката.
— А почему? Нельзя было его перевести на английский? Даже эту «Манилу» ждут за границей...
— Это все менеджмент кинопроизводства.
— Если выбирать между мировым прокатом и поддержкой нашего кино, вы бы...
— Все дело в конкретном предложении. Если тебе предлагают Гамлета, то неважно, в какой стране предлагают. Если тебе предлагают эпизод в американском кино и роль в русском, то, конечно, ты не бежишь за эпизодом, а идешь за главной и интересной тебе ролью.
— Не скажите. Вот Юрий Колокольников сознательно выстраивает карьеру в Голливуде, снялся в немаленькой роли в «Игре престолов»... Может, вы тоже туда подадитесь?
— Что значит строить карьеру? Мы никто, пыль, жучки какие-то. Для этого нужно быть в личном родстве с кастинг-директором. Все говорят: здесь надо жить, этим надо дышать. Это все равно, что в русское кино приедет кто-то из СНГ и скажет: а что вы меня не снимаете? Я же номер один в своей республике! Правда, плохо говорю по-русски, но вы меня снимите на «Мосфильме»…
— Ну вот, а я-то решила, что вы начнете с этой картины создавать свое портфолио, а там, может, сниметесь у знаменитых голливудских режиссеров. Нет таких амбиций?
— Моя мечта — работать с талантливым человеком, с талантливым сценарием. В актерской профессии никогда не знаешь, чем закончится процесс кинопроизводства. Ты получаешь предложение, некоторое облако, как себе представляешь, что будет. Этим воображаемым облаком живешь. А потом приходит такой вот журналист и спрашивает, не жалею ли я, что снялся в плохом кино.
— Ну ничего, бывает.
— Я не имею права изменить сюжет, поменять режиссера, что американские звезды на практике совершают! У нас же муравейник, мы копошимся, обсуждаем на наших кинособраниях, что делать, если мы не дотягиваем до американского уровня. И мы для успокоения говорим, что делаем другое кино: про душу, русская классика.
Кадр из фильма «Бригада». С Пчелой — Павлом Майковым.
«В России никому ничего не надо»
— Вы же и сами иногда снимаете. Есть что-то на примете, что хотелось бы экранизировать?
— Не знаю, можно ли об этом говорить...
— «Московскому комсомольцу» — можно.
— Очень хочу снять произведение Элинор Портер, которому больше ста лет, которое учит добру, радости. Еще есть увлекательная современная сказка для семейного просмотра. Есть интересные истории для будущего кино, которое должно нас изменить. Чтобы после просмотра человек вышел и сказал: как хорошо жить, у нас все есть, а мы этого не ценим.
— После «Разборок в Маниле» так выйдут и скажут?
— Это другой жанр, другие задачи.
— Снявшись в «Бригаде», которая романтизировала бандитизм, вы как верующий человек потом пожалели об этом?
— Нет. «Бригада» — очень поучительное кино, в котором есть начало и финал.
— А участие в фильмах со стрельбой не вызывает внутреннего противоречия?
— Нет. Зло должно быть наказано. Добро должно быть с кулаками.
— А если дети, посмотревшие кино, захотят быть похожими на вас?
— На моего снайпера? Я был бы счастлив. Вообще снимать самому довольно сложно. Мне не нравится этот унизительный процесс. Это другая профессия. Я занимаюсь режиссурой, а не поиском денег.
— Это возможно в России — заниматься режиссурой без поиска денег?
— Так и должно быть. У человека, который может находить деньги, есть коммерческая жилка, а это значит, что он себя ущемляет в творческой составляющей.
— Вы бы хотели только творить?
— Да, есть художник, который на 100 процентов творческий человек, и есть продюсер, который умеет находить деньги. Иначе получается, что и денег не нашли, и кино сняли на столько, сколько нашли.
— Нельзя для поиска денег завести агента или друзей попросить?
— Все упирается в ненадобность: никому ничего не надо. Мы попробовали доказать, что российское кино может быть конкурентоспособным американскому кино в сетке кинотеатра. Государство финансировало, что-то поснимали, а люди походили и поплевались. И снова не ходят на русское кино, а только на американское. В итоге государство поняло, что бесполезно давать деньги. Мы не можем. Даже Невский сказал, что мы совершенно не умеем себя продавать, какие-то травоядные. Когда-то с ним Арнольд Шварценеггер поделился секретом успеха. Он сказал: «Ты должен сделать так, чтобы от тебя зависела студия». И действительно, в случае со Шварценеггером так и было. В Америке, если артист одержал мало-мальскую победу, то там такой пузырь раздувается: начинают майки его продавать, трусы, в которых он спал, обсуждать его жизнь…
— Невский раскрыл вам глаза. Будете меняться?
— У нас нет этой науки. Как нет вторых режиссеров, а это сложная профессия — ты должен быть режиссером, но вторым. На это тоже в Америке есть серьезный кастинг. А у нас это или неудавшиеся режиссеры, или помощники режиссеров без образования. Мне везло встречать настоящих профессионалов, но их единицы. Я с таким воспитанием вырос: ты артист, ты никто, ты пластилин, сосуд. В тебя заливают информацию, задачи, манипуляции. Режиссер — твой создатель. Если тебе неудобно висеть на потолке со счастливым видом, то ты должен сделать это удобным внутри себя, потом приятным — и с удовольствием играть эту роль. Мой учитель Марк Захаров говорил, что артисты — универсальные солдаты, которым могут попадаться режиссеры самых разных настроений и коэффициента талантливости и которые должны выполнить любую задачу, идти насмерть, не останавливая кадра, даже если вас уже несет под поезд. Не имеете права сказать, что вас сейчас собьет поезд, пока режиссер не скажет: стоп, убегай!
— Даже инстинкт самосохранения на втором месте?
— Да.
— И вы сами не сбежали из-под поезда, а доиграли?
— Да. Я работаю именно так и не имею права сказать «стоп».
— И какие предложения сегодня у такого самоотверженного артиста?
— Не знаю, можно ли о них...
— Можно.
— Мы запускаем с режиссером Верой Сторожевой новую работу. С ней я сотрудничал в предыдущей картине «Путешествие с домашними животными» (в 2007 году. — Прим. авт.), которая взяла много призов. Скоро начнутся съемки нашей второй картины.
— Может, пока там еще стреляют, стоит снять фильм про наших в Сирии, которые реально борются с мировым злом, а не непонятно кто с кем в Маниле?
— Это разные задачи. Я снялся в безответственном мейнстриме. А то, что предлагаете вы, — это режиссура в высшем понимании. Или госзаказ. Или «Август. Восьмого» Файзиева.
Кадр из фильма «Разборки в Маниле». Дмитрий Дюжев — второй слева.
БЛИЦ
— Поступок, о котором жалеете?
— Я их совершаю часто, так как живу по принципу Боккаччо: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть».
— Чья похвала для вас особенно важна?
— Иногда — случайно идущего мне навстречу человека.
— Чем можно оправдать предательство?
— Ничем.
— Когда в России все будет хорошо?
— Когда мы перестанем равняться на богатых и начнем довольствоваться тем, что конкретно ты сделал для России.
— О чем вы мечтаете?
— Чтобы у России все было хорошо.
— Что бы вы хотели сделать, но еще не успели?
— Стать лучше.
— Кто сегодня актер и режиссер №1 в мире?
— Никита Михалков и Никита Михалков.
— Любимое блюдо?
— Жаркое.
