Знакомство с этим человеком в значительной мере определило творческий путь моего отца как автора фотомонтажей. Хотя знакомство это было заочным.
Как-то, на рубеже 20-х и 30-х годов, в московском газетном киоске мой отец обратил внимание на необычную композицию, составленную из нескольких фото и снабжённую надписью от руки на немецком. Работа занимала полосу в Arbeiter Illustrierte Zeitung (AIZ), иллюстрированной газете немецких коммунистов, а под композицией стояло имя автора — John Heartfield. Отец — молодой художник Александр Житомирский — уже тогда удивился: вроде англичанин или американец, а печатается в немецком издании.
Отца давно забавляла невинная художественная игра, когда в текст письма можно, например, вклеить смешную вырезку, что-то в ней дорисовать, соорудить шутливую подпись. Иногда появлялись целые альбомы из забавных склеенных фотокомпозиций.
А. Житомирский. Из «Семейного альбома», 1930-е
Главными героями обычно были сам автор и его Лялька, моя мама… То она шутливо целится в какое-то экзотическое животное, то восседает на плече орангутанга, опираясь на путеводитель «Бедекер», то, стоя на карте земного шара, кокетливо облокотилась на маленькую пальму в ожидании супруга, вышагивающего по прочерченному через моря и континенты маршруту…
С конца 20-х годов он делал карикатуры и иллюстрации для множества газет и журналов. Но вот когда последовали заказы на рекламные работы, то подумал: а отчего бы не использовать в оформлении подобные новаторские приёмы? Ведь уже давно с интересом приглядывался к монтажам Александра Родченко, хотя в число корифеев тот войдёт в первую очередь благодаря своим фото. Чёткостью композиции, любопытным сочетанием шрифта, графики и фото привлекали монтажи Эль Лисицкого. Не проходили мимо его внимания и цветные композиции Густава Клуциса.
В результате уже в первых выполненных им по заказу работах активно использовалось фото. Это добавляло убедительности — и когда рекламировался отдых в Кисловодске, и когда предлагались потребительские товары: настольные лампы, консервы, букеты цветов. Фотомонтажные композиции стали появляться на обложках оформленных им книг, например, о теннисе и о боксе, на обложках популярного журнала «Рост».
Но когда он впервые увидит в «AIZ» наполненные энергетикой политические фотомонтажи Джона Хартфильда, то поймёт, что готов идти вслед за этим мастером.
Вот, как он потом вспоминал, некоторые из запомнившихся ему работ.
…Гитлер, из лейки поливающий худосочный дуб, на котором растут гигантские жёлуди-бомбы... Фюрер с поднятой вверх рукой и вывернутой назад ладонью, в которую гигант-толстосум вкладывает пачки купюр, и в качестве подписи — любимая фраза Гитлера: «За мной миллионы»... «Судья и подсудимый» — отклик на провокационный процесс о поджоге Рейхстага. Исполин Димитров нависает над своим «обвинителем» — стоящим на переднем плане коротышкой-Герингом. Впечатляющий приём — обратная перспектива... Фашистская свастика, органично образованная четырьмя связанными топорами, с которых стекает кровь…
Дж. Хартфильд. «Древо жизни Адольфа Гитлера», 1930-е
Александр Житомирский тогда стал постоянным покупателем «AIZ», дотошно рассматривая каждое новое произведение Джона Хартфильда. К несчастью, накопленный потенциал вскоре будет востребован: наступил июнь 1941-го. Однако в его распоряжении уже не было «антологии» творчества глубоко чтимого мастера. Ютясь в шестиметровой комнате, забитой книгами и журналами, он однажды холодным вечером вытопил печь подшивками разных изданий.
«Как я жалел о сожжённых в печке журналах! — вспоминал позднее отец. — Это было плохо и вместе с тем хорошо. Будь журналы под рукой, я бы слепо подражал Хартфильду…»
Дж. Хартфильд. «За мной миллионы». 1930-е
В годы войны отец был занят важнейшим делом — ослаблением врага, подрывом его духа. Редакция газеты «Фронтовая иллюстрация» выпускала несколько изданий, важнейшим из которых был Front-Illustrierte, журнал на немецком языке, убеждавший солдат врага сдаваться в плен.
Отец был художником-оформителем всей этой периодики. И практически в каждом выпуске издания для немцев полосу занимал сделанный им фотомонтаж. Затем эти монтажи миллионным тиражом печатались на лицевой стороне листовок, на обороте которых на немецком и русском языке был текст, в котором значилось, что предъявитель сего добровольно сдаётся в плен. «Доставка» была бесплатной: печатная продукция, в основном, сбрасывалась с самолётов, хотя иногда использовались и пустые артиллерийские болванки.
А. Житомирский. «Геббельс: “Есть удачники и неудачники”», листовка, 1943
Документальными средствами немецкому солдату объяснялось: у него, человека, сбитого с толку фашистской демагогией, истинные враги не по ту, а по эту сторону фронта — в Берлине, и что война против России — вообще дело безнадёжное. «Объяснения» на листовках, особенно под канонаду нашей артиллерии, были столь убедительны, что порой немцы сдавались в плен большими группами, неизменно предъявляя «пропуск» с фотомонтажом. Скольких немцев это уберегло и от смерти, и от смертоубийства. Сколько наших соотечественников было спасено…
Ко времени заочного знакомства с автором фотомонтажей в «AIZ» тот прожил непростую жизнь.
Родившийся в 1891 году в Берлине мальчик изначально был Хельмутом Херцфельдом, и детству его не позавидуешь. Отец его писал книги и стихи, но не меньше времени и сил отдавал участию во всевозможных антиправительственных движениях. Судебные преследования, тайное бегство из Германии, высылка из приютившей было Швейцарии, жизнь впроголодь в шалаше в лесной чащобе ещё в одной стране, теперь в Австрии. Причём всё это с семьёй: у старшего, Хельмута, появились две сестры и братик.
Хельмут Херцфельд, ещё не ставший Джоном Хартфильдом
А затем, когда Хельмуту было семь, родители отдали детей в приют и попросту растворились. Одна приёмная семья, затем другая, ненавязчивое опекунство родственника, в перерыве некое заведение, где верховодили монахини. Кое-как Хельмуту удалось закончить школу, и вот очередной этап: переезд в новый город, где его с младшим братом Виландом взяла под опеку семья тётки. Её муж был книготорговцем, и старший брат стал разносчиком книг. В этой ситуации Хельмут не мог не пристраститься к чтению, хотя неожиданно обнаружил в себе тягу к рисованию. И он направляется в центр художественной жизни страны — Мюнхен, чтобы поступить в Школу прикладных искусств.
С этого момента начинается его творческий путь в изобразительном искусстве.
Читать Часть 2
Владимир Житомирский
