В эти дни выдающемуся кинорежиссеру могло бы исполниться 90 лет. Чем не повод вспомнить этого мастера? Тем более он от нас будто и не уходил. Он был своим, родным едва ли не в каждой советской, а потом российской семье. Блистательные рязановские комедии «Карнавальная ночь», «Гусарская баллада», «Берегись автомобиля», «Служебный роман», «Ирония судьбы», «Вокзал для двоих» (далее по списку) посмотрели в нашей стране буквально все, и не по одному разу. Да и сейчас эти ленты без конца крутятся на телевидении — в праздники и будни. Соперников на этом поприще у Эльдара Рязанова было немного: Григорий Александров, Леонид Гайдай да здравствующий нынче Георгий Данелия...
Но Эльдар Александрович был не только первоклассным режиссером-комедиографом — он был крупной, масштабной личностью. Человеком-оркестром. Огромной творческой Вселенной. Художником поистине возрожденческого масштаба. Он любил жизнь, искусство, женщин, друзей, природу, работу, вкусную еду с какой-то поистине раблезианской мощью. И жизнь, по моим наблюдениям, чаще всего платила ему взаимностью.
Его любили красивые, самоотверженные женщины. К нему были благосклонны едва ли не все 11 (или сколько их там) муз. Он писал прекрасные стихи, которые высоко оценивал такой знаток поэзии, как Евгений Евтушенко, и тонкую, изящную прозу, которую охотно публиковали взыскательные литературные журналы. Вместе с Эмилем Брагинским он сочинял пьесы, которые шли по всей стране, и сценарии, которые он сам же прекрасно экранизировал. Подобно Хичкоку Рязанов оставлял в снятых им фильмах изящные автографы — небольшие, ювелирно отделанные роли-бриллианты в своем неповторимом исполнении.
Много лет он прекрасно вел «Кинопанораму» — лучшую передачу советского ТВ. А в новые времена выпустил более 200 авторских телепрограмм: от портретов Высоцкого и Ельцина до биографий Жана Маре, Пьера Ришара, Анни Жирардо и других корифеев мирового кино в знаменитом цикле «Парижские тайны Эльдара Рязанова». А еще он преподавал на Высших режиссерских курсах (его учениками были Юрий Мамин, Иван Дыховичный, Евгений Цымбал), был одним из основателей «КиноСоюза», на протяжении ряда лет возглавлял академию «Ника»...
Но при всем том в Рязанове не было даже тени показного величия. Он не любил самодовольных, кичливых персон. И не хотел быть на них похожим. Считал, что свойство настоящего художника — вечное сомнение, а не вечное самомнение. Был демократичен, старомодно предупредителен в общении с людьми, говорил «вы» даже тем, кто был втрое моложе его.
Мог, конечно, сгоряча наорать на съемочной площадке за плохо выполненную работу — он был человеком легко воспламеняющимся, но вскоре отходил и приносил извинения. На актеров, по моим наблюдениям, не повышал голос никогда — любил их преданной и нежной любовью. А они хранили ему верность и откликались на каждый его зов, даже если надо было сняться в крохотном эпизоде или сыграть в кино практически бесплатно.
Насколько я знаю, он был непривередлив в повседневной жизни. Признавался мне в интервью, что предпочитает смокингам, бабочкам и лимузинам «разношенные ботинки, раздолбанные тапочки, растянутые свитера, разъезженные машины». Был не в ладах с современной электроникой, но до него можно было запросто дозвониться даже в разгар трудных съемок. Никогда не забуду, как впервые позвонил он мне сам — поблагодарить за рецензию в газете на свой фильм. Это можно было сравнить только с тем, как если бы мне позвонил Чаплин. Или Ингмар Бергман. Или маэстро Феллини...
У него была прекрасная память. Рязанов помнил по именам, фамилиям всех людей, с которыми снимал свои фильмы. Знал наизусть сотни любимых стихотворений. Мог страницами цитировать любимых классиков. Когда я принес ему на визу свое первое интервью с ним, он безошибочно вычеркнул предложение, которое я дописал ему, чтобы усилить мысль. «А вот этого я не говорил» — так прокомментировал он свой решительный росчерк пера.
Рязанов, разумеется, знал себе цену. Но при этом обладал блестящим чувством самоиронии. «Я по натуре здоровый человек, — признавался он мне с улыбкой. — Психологически, психически здоровый, понимаете? Хотя это и роняет меня в глазах окружающих. Художник, особенно большой художник, должен скрывать, что он нормальный. У него должны быть странности, тараканы в мозгах. Он может быть мрачным ипохондриком или, наоборот, взвинченным эксцентриком, но он не должен походить на обычных людей. А у меня нет ничего такого особенного, кроме хорошего аппетита, чем бы я мог выделиться среди других людей».
Разумеется, он выделялся среди «нормальных» людей отнюдь не только завидным аппетитом, с которым безуспешно боролся всю жизнь. Рязанов был фантастическим трудоголиком, он органически не мог сидеть без дела. А снимать кино мог по 18 часов в сутки. На мой вопрос о секретах своей сумасшедшей энергии с мягкой рязановской иронией признался: «Я просто люблю работать. Это извращение — одно из самых главных, которые свойственны моей натуре. Не работать не могу, не умею. Если работы нет, я ее выдумываю. Когда я не работаю, я скучаю, я заболеваю».
И после небольшой паузы добавил: «У меня хватает разных болячек — это естественно в моем возрасте. И после каждой картины они выползают. После фильма «Андерсен. Жизнь без любви» только я приготовился, что сейчас они набросятся на меня, как — бац — ринулся в «Карнавальную ночь — 2». И болячки отстали по дороге. Выход один: все время быть в работе и не давать болезням выползать на поверхность».
В последние годы жизни он был по-прежнему полон творческих замыслов, у него на столе лежал готовый сценарий. «Если какой-нибудь Рашид-аль-Гарун предложит несколько миллионов долларов на постановку, — пошутил Эльдар Александрович в разговоре со мной, — я не пошлю его вон. Я подумаю над его предложением». Но Рашид-аль-Гарун не сыскался, а ему самому ходить по кабинетам с протянутой рукой было не с руки...
Не стало работы — навалились, как он и предвидел, болезни. Рязанов не сдавался старости без боя. Пока позволяло здоровье, делал ежедневно часовую зарядку. Обливался холодной водой. Вместе с женой Эммой проводил творческие вечера в киноклубе «Эльдар». Но годы брали свое: он терял зрение, слух, обострились проблемы со спиной, стало барахлить сердце...
Никогда не забуду, как для своих друзей он показывал последнюю свою работу — документальный фильм «Музыка жизни». На экране простая мизансцена: Эльдар Александрович сидит на дачной террасе и читает стихи. Искренние, исповедальные стихи, которые он писал на протяжении всей своей жизни. В мою память навсегда врезалось одно из стихотворений, давшее название фильму:
Что жизнь? Музыкальная пьеса...
Соната ли, фуга иль месса...
И дальше он сравнивал разные этапы своей длинной жизни то с хрустальными отзвуками челесты, то с барабанной дробью военных маршей, то с победным звоном литавр. Ошеломительным был для меня финал этих стихов:
Проносится музыка скоро
Под взмахи судьбы-дирижера...
Слабеют со временем уши,
Напевы доносятся глуше,
Оркестры играют все тише...
Жаль, реквием я не услы...
Эльдар Александрович не дожил до своего нынешнего юбилея два года. Масштаб его личности нам еще предстоит осознать — для этого нужно время. Но уже сегодня ясно, что мы потеряли доброго сказочника, великого утешителя, мудрого философа, яростного сатирика. Без новых фильмов которого нам так трудно будет жить в смертельно ожесточившемся мире.
Леонид Павлючик
