Не знаю, когда Гарику Мартиросяну и Гарику Харламову исполнится по 110 лет, вспомним ли мы когда-нибудь эту священную дату? А почему бы и нет? Может, они и заслужат такого отмечания на современном этапе. Впрочем, до этого еще вся жизнь впереди. А вот Райкин, Аркадий Райкин... Ему-то точно исполнилось уже 110. И мы помним.
Как его назвать? Великий советский сатирик? Человек на все времена? Но это слишком пафосно, может уже устарело. Он просто был стендапером, вот и все. Он был один такой на всю огромную страну. Он был Артист, каких мало. Нет, таких больше просто не существовало в природе.
Но что такое стендапер, скажите? Почему это сейчас стало таким модным словом, понятием? Почему они так много зарабатывают? Ну что в них такого?
Стендапер — это исповедник на самом деле. Он говорит о своем, о том, что переживает именно он и никто другой. О том, что есть, примостилось на душе и никуда не исчезает. Это его сущность, необходимая потребность. А еще он должен быть талантливым.
Райкин говорил нам о Совестком Союзе, о той стране, в которой мы все жили. Об отдельных недостатках. Нет, он не писал сам себе тексты, он их разыгрывал гениально, вот и все дела. Он был очень советским человеком, нашим в доску, неравнодушным. Не револицонером, не диссидентом. Ему доставалось на орехи, конечно, чиновники его боялись, гнобили, доводили до многочисленных инфарктов. Но его очень любил Брежнев, генеральный секретарь, и защищал изо всех сил. Да, это был Райкин.
Он был порой обидчив, тянул одеяло на себя, не указывал авторов, даже Жванецкого. Порой ревновал к талантливым, таким как Карцев и Ильченко. Да, он был противоречивый человек, очень. Но светлый, и все тут.
И Жванецкий был стендапером, ну конечно. Жванецкий исповедовался, как только мог он сам. Говорил о своей жизни так, как ни один человек в СССР, а мы смеялись и плакали.
А вот вам нынешние. Они называют себя стендаперами. Они на канале ТНТ придумали программу «Игра» и в очередной раз хотят сделать старый и совсем не добрый КВН. Как говорил когда-то Константин Эрнст: «Трахнуть старый юмор». Легко сказать! Старый юмор неубиваем, ни с Петросяном, ни с Масляковым, ни с кем.
Они называют себя стендаперами, а говорят такие глупости. Ни ума, ни смысла, один жесткач на потребу, неполиткоректный жесткач. Но этого нескончаемо мало, бесконечно мало. Стендап — это философия на самом деле, когда ты смеешься над собой, над жизнью, над собственным бэкграундом, семьей, женой, мужем, родителями. Но смеешься сквозь слезы, очень грустно. Вот тогда, может, что-то получится.
«Игра» — лихие ребята, наверно, много умеют, но не хотят, когда надо. Будь проще, и люди к тебе потянутся. И они стараются быть простыми, аж примитивными. А народ в зале, молодые девчонки и пацаны хохочут, животики надрывают до упаду, а я плююсь.
Но там есть один ведущий, я его заметил. Не Мартиросян, которого я уважаю, в принципе очень умный, не Харламов, очень талантливый, но они в жюри. Они гогочут как резаные. Чего гогочут, не понимаю. А есть один парень рыжий, бородатый, в белых кроссовках, зовут его Евгений Чебатков. Я видел его стендап на Ютубе. Он сам из города Усть-Каменогорска, из Казахстана, там родился. И о себе этот парень все рассказал так пронзительно, так смешно, нетривиально. С таким чувством меры, такта, паузами, больше чем театральными, теми самыми недоговоренностями. Вот это мое, это мой человек, я это понял. У него есть та любовь и те невидимые миру слезы. И он, возможно, наследник Райкина, наследник по прямой. Да, в новых исторических условиях, когда юмор перестал уже совсем быть советским, когда другая жизнь. Но это непреходящее. Есть то, что я ищу и вот нахожу, редко-редко. Он не на потребу, он другой, совсем другой.
Стендапер должен быть прежде всего интересен сам по себе, своей сутью, умом и сообразительностью. Своими переживаниями, иронией, всем тем, из чего он состоит.
Простите мне это старческое брюзжание. Да, я, как и миллионы людей, воспитан в той, другой стране, про которую многие уже забывают. Нынешние люди сами хотят упроститься донельзя, до невозможности. Хотят ржать, да и больше ничего. А нас, понимающих, тех, кто еще не забыл, «как это делалось в Одессе», — отчаянно убывающее меньшинство. Но хочется смеяться именно так и только так. Хочется вернуться к Райкину, к Жванецкому. И ничего не потерять, не расплескать, нести это с собой. Потому что из этого мы состоим, да.
Аркадию Райкину 110 — огромная цифра. Он умер уже очень давно, в 1987-м, а мы помним. И нельзя забывать, нет, нельзя. Иначе мы получим Гариков, не помнящих родства.
Александр Мельман
