Обычно говорят, что всякие сверхъестественные существа — это вымысел, сказки, истории сумасшедших, конспирология и прочее. А самый частый аргумент в отношении чудовищ — это аргумент об их несуществовании. Мол, наука говорит, что чудовищ не бывает. Сейчас разберемся философски и с чудовищами, и с их существованием без уверток и ссылок на авторитет, как мы это любим.
Здзислав Бексиньский, Сюжет 45
-
Предикаты чудовищ. Ареал обитания.
Предикат — это качество. Еще в «Критике чистого разума» Кант разрушил старую философскую истину о том, что существование является предикатом. Тогда, правда, он рассуждал о доказательстве бога, но времена меняются… Так что нельзя было бы сказать о чудовищах, как и о боге, что их нет просто потому, что их не может быть. Вполне может статься, что чудовища есть. Вопрос, скорее, в том, КАК они существуют. Тут есть 4 опции на выбор:
Они у нас в головах: точнее, чудовища — это иллюзии. То есть если кто-то говорит, что он видел Йети, — он просто безумец или лжец, а если люди массово принимают летний град за атаку демонов — это коллективная галлюцинация или еще какой-нибудь эффект толпы. Получается своего рода скептицизм с редукционизмом вперемешку. Если ты видел, то мы не верим, а если все видели, то это точно можно объяснить наукой. С одной стороны, это просвещенческий взгляд естествоиспытателя, критически относящийся ко всему, что связано с опытом, с другой — симптом неспособности современной науки объяснить все на свете через свои схемы рациональности. Песок событий проходит сквозь ее пальцы.
Чудовища вокруг нас: иными словами, все ужастики — реальность. Просто те люди, которые никогда не видели чудес, склонны их отрицать, а те, кто видел чудищ, — сидят в психбольницах или давно покончили с собой. В этой лакуне и располагаются все религиозные, эзотерические и конспирологические взгляды. Они занимают свое законное место, с которого их на первый взгляд невозможно сдвинуть. Мы не можем проверить все закоулки собственного сознания на наличие ошибок. Как мы можем претендовать на наличие знания о том, что происходит за его пределами? Любой священнослужитель, кстати, вам расскажет не мало историй (современных и не очень) о том, какие, где и когда случались чудеса. Человеческий опыт немощен, он может быть только летописцем перед истиной, даже не слепком истинной формы реальности. Что и говорить про чудеса, когда мы даже всех черных лебедей пересчитать не можем…
-
Неизведанное. Границы науки.
Все живое — чудовищно: мы были бы даже радикальнее естествоиспытателя и священнослужителя, если бы сказали, что чудовищность и есть жизнь. Теперь все зависит от того, как мы определим чудовищность, а точнее, переопределим. Ведь в предыдущих пунктах речь шла о нарушении привычного (даже не будем заикаться пока о необходимости или причинности) устройства мира. Чем отличается вампир или какой-нибудь еще типичный обитатель фэнтези? Он нарушает или обходит наше представление о том, как устроено все живое, как устроены пространство и время. Если вампиризм в современном искусстве — это вирус, то в Новое время он был меткой дьявола. Если раньше мы боялись ночи и ее обитателей, то теперь мы боимся роботов и их вычислительных мощностей. Так что же на самом деле из себя представляют эти наши чудовища? Это Неизведанное. Человек буквально боится того, о чем не имеет четкого представления. Поэтому рассказы и повести Лавкрафта могут пугать до сих пор. Если герой не может описать чудовище, потому что его вид за гранью человеческого понимания, это действительно пугает! Ваше воображение доделывает «неописуемые» детали, и мы получаем то чудище, которое заставляет покрываться мурашками именно вас.
Литературный ход — великолепный, эпистемологическая или эзотерическая ценность — абсолютно нулевая. Что мне, естествоиспытателю, толка от вашего описания ангела, если вы «ослепли от его божественного света» или не сфотографировали пришествие? Что мне, священнослужителю, ваши доводы о психиатрической помощи или неврологическом обследовании, если человек наблюдал явление ангела и теперь может считаться святым мучеником? Ученый скажет, возможно, что человек страдает эпилепсией, а священнослужитель скажет, что болезнь может и не быть связана с тем, что человек общается с божественными сущностями, ибо он добродетелен и бог избрал его…
Их может рассудить только аргумент о том, что в любой болезни и в любом чуде — всегда есть элемент чудовищности, и это — Неизведанность. Наука никогда не сможет повторить тот же самый опыт в точности, а сверхъестественный опыт никогда не сможет быть передан. Чудовищность самой жизни мешает нам рассудить этот спор о месте обитания чудовищ.
Здзислав Бексиньский, без названия
-
Нечеловеческие предикаты.
Чудовищ нет: но и этот аргумент можно с легкостью перевернуть обратной стороной — не ведать естественно. Если для нас свойством Всего (и в особенности живого) является неизведанность, то чудовищность становится повсеместной. Сначала нам кажется, что мы попали в мир, полный загадок, и мы пытаемся разгадать их по подсказкам, которые природа специально оставила для нас. Так бывает, когда мы читаем историю квантовой механики, исходя из сегодняшних достижений, но обратную сторону любой истории открытий видно, когда мы наблюдаем за спорами изнутри того времени. В начале-середине двадцатого века уравнения квантовой механики вступали в конфликт с механикой классической. Мы увидим, какой накал был в среде математиков, если почитаем их переписки.
А Лобачевский даже и не думал подвергать критике геометрию своего времени, крепко вошедшую в опытный порядок вещей. Никому не пришло бы это в голову. Может, нет никакого следа, по которому мы можем отыскать закономерности природы? Может, странный хаос стоит за всеми наглядными теориями, опирающимися на математические тавтологии? Может, мы, как когда-то Лобачевский, даже и не знаем о загадке, которую решаем? Все правы и не правы одновременно: если чудовищно все, то чудовищ нет. При том условии, что закономерности всегда рискуют развалиться, мы не можем говорить даже о доле понимания, а значит, «изведанность» — это иллюзия. Об этом говорил Мейясу, опираясь на аргумент Юма, когда разрушал причинность, необходимость сущего и утверждал необходимость контингентности (особого типа случайности). Если мы разрушим иллюзию возможности познания мира, иллюзию его целостности, самой возможности общих законов, у нас разрушится оппозиция познаваемого/непознаваемого, а с ней и дилемма чудовищности.
Ужас нарастает
Если весь мир — неизведанное, то стоит ли его бояться? Конечно. Каждый шаг в этой бездне может отразиться смертельным лучом на теле человечества. Чего стоит одна только атомная бомба. Становится страшно, ведь это больше не похоже на загадки природы, это похоже на случайно расставленные капканы для слепых зверей. И мы не приключенцы, отправившиеся в далекие края за всеми сокровищами мира, а маленькие расплодившиеся насекомоподобные чудовища, паразитирующие на других, более или менее приспособленных к миру чудовищах… По завершении страшных историй принято доставлять удовольствие читателю привнесением в них некоторой морали, но мы не пойдем по этому пути, так как он может разрушить жуткую атмосферу повествования. Если вы хотите отыскать чудовищ в мегаполисе или на опушке леса, то вы обязательно их найдете. Тараканов в мусорном баке или гадюку в густой траве. Но если вы хотите узнать, где они обитают, что ж, спросите у них, они часто умеют говорить.
Роман Ливаров
