В детстве я всегда спал на диване в зале – самой большой комнате дома. Сон там был волшебным, место для сна тоже: мы с братом часто дрались, прыгая на этом диване, а потом засыпали. Однако были моменты, когда грядущий ночной отдых мог быть испорчен: мама начинала гладить.
Она ставила большую доску прямо на середину комнаты и отглаживала на ней огромное количестве вещей: от белья до простыней. Запах стоял непередаваемо ужасный, он не выветривался долго-долго. Запах глажки...
Это трудно передать. Вроде бы вещи только-только из стиральной машины. Они пахнут свежестью, лавандой, морским бризом и прочей химией. Они мятые до беззащитности, их нужно, такие чистые и замечательно пахнувшие, привести в порядок.
Но это почему-то нельзя сделать иначе, кроме как включить ужасное накаляющееся приспособление для глажки: нагреваясь, оно источает запах, от которого в любую погоду хочется распахнуть балкон и выбежать из комнаты.
Утюг шипит, скрипит, работает: довольно занимательное для ребёнка дело. Мама водит-водит, простыня выпрямляется – загляденье. Но нет: запах отбивает всё желание смотреть, потому как глядят именно в моей комнате именно рядом с моим диваном. Мама-то уйдёт спать в другую комнату, где стоящего в воздухе раскалённого аромата железа и тряпки будет не слышно.
Однажды мы с товарищем, будучи у него дома, дождались, когда гладящая мама уйдёт на кухню. Мы подобрались к утюгу, стоящему на невысокой доске, и с чистой совестью прилепили на его горячую поверхность пустую пачку от чипсов. Вот это было более занимательно: она мгновенно съёжилась и прилипла.
От замечательного перламутрового цвета остался лишь серебристый блеск. Мама приятеля вернулась, но ругаться даже не подумала: дураки, толку-то кричать. Признаюсь, что я бы повторил то же самое и со своим собственным утюгом, но побоялся.
До сих пор, когда мой сосед по комнате в общежитии наглаживает свои рубашки, галстуки, носки и пиджаки, я с долей насмешки и ненависти смотрю на этот богопротивный процесс. Меня не охватывает негодование: лишь ароматно-жаркая гладильная тоска понемногу добирается до органов восприятия. Уже через минуту я прошу друга заканчивать эту пытку, а сам открываю окна.
Но на утюг товарища чипсы я лепить не буду.
Если, конечно, не будет больше рубашек и брюк.
Борис Поженин
