Сегодня начался прекраснейший месяц окончательно оттаявшей весны – апрель. Солнце – светит, земля – прогревается, листья – рождаются. Всё вокруг говорит о том, что будет прекрасно – но сначала говорится о Дне дурака.
1 апреля – мне кажется, сложный и противоречивый праздник, потому что он строится на юморе, а это – понятие своеобразное. Мы уже писали (здесь и здесь) об отношении к этому прекрасному чувству, однако были предельно субъективны. Конечно, понятие смешного у каждого своё.
Но вот отрицать, что 1 апреля шутки у соседей, родных, коллег в большинстве дебильные, станут всё равно немногие.
В четвёртом классе я очень испугался. 1 апреля пришёл в класс, разложил ручки-карандаши на парте, отошёл к друзьям. Они резко, вместо приветствия, начали:
- Ты ИЗО принёс?
- Зачем, его нет сегодня.
- Ты дурак, есть. Говорили же.
Мне стало страшно, потому что ИЗО было очень серьёзным предметом - очень строгая учительница. Я предвкушал ужас на целый день, пока один из товарищей не засмеялся. Очень смешно, но дебильно. С тех пор я недолюбливал 1 апреля.
Поэтому, наверное, сегодня и захотелось уйти от этой традиции розыгрышей, белых спин, грязных брюк и носов... Пора перестать шутить подобным образом. Про сарказм говорить тоже не станем, про хохмы – тоже. Но есть одно интересное певучее слово, один из смыслов которого мы очень плохо знаем.
Ирония – прекрасное слово.
Мы привыкли к такому значению: насмешливый, шутливый, несерьёзный. Девушка посмотрела иронически – значит, вы вряд ли сможете что-то доказать ей или кем-то показаться. Ирония в голосе собеседника иногда может быть еле заметна, но часто указывает на заведомую снисходительность. Ирония как шуточка и несерьёзность – к ней мы привыкли. Но есть и другое, более интересное и захватывающее, значение.
Иронию как философский приём применяли в Древней Греции («Поэтика» Аристотеля, «Диалоги» Платона). С течением времени в античности приём приобретал новые грани, но суть оставалась той же. Ирония понималась как фигура недоверия, как некое противостояние слепой рациональности в философии, как критически-спокойная позиция в познании.
Ирония – это улыбка глазами; она еле заметна, не означает насмешки, легка и самостоятельна. Человек, владеющий иронией, способен гораздо осмысленнее и правильнее относиться к познанию мира, потому что всегда оставляет за собой право на недомолвку или ошибку. Нельзя ратовать за абсолютное знание предмета, потому как может статься, что откроется нечто новое и ударит хвастуна-философа по убеждениям. Поэтому нужно быть ироничнее – нужно признавать и уважать своё право на неполное знание.
Немецкий поэт Шлегель видел за этим термином огромную возможность к реализации нового направления – в 1790-х годах он становится одним из основателей величайшего направления в искусстве. Романтизм – так оно называется – привносил в иронию свои черты значения. Скажем, романтическая ирония ратует за неполноту внешнего восприятия искусства. Прекрасное непостижимо рационально, поэтому для более точного контакта с ней нужно уметь дистанцироваться и отгородиться внутренним миром поэта, мечтами. То есть новой реальностью, существующий в голове и граничащей со сном. Отсюда у романтиков апология туманности, двойничества, несправедливости этого мира: с помощью иронии они овладевают гораздо более важным – настоящим восприятием прекрасного.
Для окончания приведём цитату немецкого романиста ХХ века Томаса Манна, красноречиво описывающего сложность и важность иронии:
Что такое ирония, это знают в Германии пять-шесть человек, не больше; и что она — свидетельство не просто «холодного сердца», а некоей духовной строгости, дисциплины, «выдержки», артистического достоинства (и кое-чего другого), это дуракам и в голову не приходит.
Вряд ли мы с вами подойдём под описание этих пяти-шести человек, но всё же. Хочется верить, что в сложный и не очень смешной день 1 апреля вы сможете морально разбить пошутившего про белую спину и шнурки коллегу понятием романтической иронии.
И такое развитие событий, вместо привычной дебильной шутки в ответ, будет по-настоящему, по-шлегелевски иронично.
Борис Поженин
