Экслибрис
По латыни это означает «из книг». На практике – графический значок владельца книги. Потому что книги порой воруют. Или не возвращают, взяв на время. И всегда можно доказать право на эту собственность.
На что ушла моя жизнь? Вообще-то я человек позитивный, с юмором (физия, правда, всегда мрачная, это вводит людей в заблуждение). Вспомнил Штокмана из "Тихого Дона", когда его застрелили на митинге во взбунтовавшемся полку. Умирая, он не нашёл ничего как сказать: "Казаки, вас ввели в заблужде-ни-е..." И на одре не был честен. То есть всё продолжал агитировать против самодержавия, склоняя к разрушению государственного строя. Гнул свою линию, суть которой была от казачков далека. А зачем им знать? Они – слепое орудие классовой борьбы. Чем, собственно, и являлся всегда народ.
Штокман – крайне неприятный для меня персонаж, хорошо раскрытый Герасимовым (дворянином всё же был Сергей Аполлинариевич). Такой показушно вежливый и псевдосвой казачкам товарищ. Ещё он там, при первом появлении в романе, говорит вознице: "Поехали, дела-то не ждут!" У него, якобы слесаря, дела – это стравить хуторян на классовой почве, рассорить даже сородичей навсегда. Ну, разделяй и властвуй, тот ещё постулат. Одно слово: умелый провокатор. Стелет лукавый мягко (поначалу), а спать жёстко (после возвращения, уже при советской власти): командует, а не уговаривает, отдаёт приказы, охотно расстреливает... Силу почуял, власть. Такой вот слесарь Осип Давыдович. Но это я так, почему-то этот Штокман у меня назойливо застрял в памяти, есть такие занозы на всю жизнь.
Работа дураков ищет?
Искать работу надо. Рынок. Всё понимаю. Выживает сильнейший. Социальное государство – это ширма, чтобы плебс не роптал. Государство олигархическое, плебс ропщет (и ещё как), но у нас терпёж вредно длинный. А потом сразу цунами. И толку ноль, опять нам устроят нашу судьбу не по нашему усмотрению, а по своему. То есть нагреют.
Я пашу как проклятый, как и в Москве: учёба, штатно в "вечёрке", дворник (штатно же), внештатно ещё в нескольких местах, плюс наставник обеспечивал работой: пишите больше, больше, больше... Да куда уж больше? Моя личная жизнь – это я пишу и пишу. На быка сколько ни навали – потянет. Я просто жить вообще разучился. Я не знаю, как отдыхать, как путешествовать, как посещать мероприятия с удовольствием, а не по протоколу, как водить интересные (мне) компании, как устраивать свой быт – как это делают все, у которых дети, отпуска, дачи-огороды, всякие семейные хлопоты.... Я этим не живу, я, блин горелый, только пишу!
А оказывается, что работать надо. А я фиг знает чем занимаюсь, у меня курган этой чёртовой писанины (народ, правда, от неё в восторге). Но я в вечной нужде и как раб на галерах – из последних сил. Куда гребу, кого везу, кто я себе и миру?
Осторожно: двери закрываются
Суицид – выбор не слабых (сдался), а сильных (выбор свободы). А я очень свободолюбивый, поэтому такой недовольный всем. Я иду на компромиссы, но я их ненавижу. Я идеалист. Да ещё и упёртый. Это фатальное противоречие: стремиться к тому, что недостижимо.
В этом мире я чувствую себя лишним. Причём, с детства. Всю жизнь чужак. И мне все чужие. И мне холодно, холодно... как мистеру Иксу: «..никто не знает, как мой путь одинок. Сквозь снег и ветер мне идти суждено, нигде не светит мне родное окно. Устал я греться у чужого огня, но где ж то сердце, что полюбит меня? Живу без ласки, боль свою затая... Всегда быть в маске – судьба моя!" Такой отличный текст (О. Фадеев, И. Зарубин). А я совершенно не рыночный человек. Мне категорически не рекомендовано лезть в коммерцию. По опыту знаю: это не моё. Когда все получают и получают, я плачУ и плачУ... Прямо влипаю в эти долги, они меня ищут и находят. Ты паши – мы заберём. Тебе-то зачем? Подыши вон воздухом... А мать всю жизнь в торговле. А я урод. И какой я тогда телец? Где мой достаток, который валиться должен в руки? Телец не делец. Балласт, генетический мусор...
Я морально устал. Физически ещё двигаюсь. Я – это мой стон. Но я весёлый. Потому что будущего не вижу, а прошлое не вернёшь. Лишь настоящее – инерция существования. С тем и помру. Без мечты. А ведь было, было... На что ушла жизнь?
Меня от саморазрушения спасает работа. Не над собой. Тут уж менять что-либо поздно. Говорят: учить надо, пока поперёк лавки, когда вдоль – оставь надежду… Что не сделал до сорока лет, после не сделаешь. Жестокий закон бытия. Однако я всё делаю и всё надеюсь. Как писал Лев Толстой: «Делай как должно – и будь что будет». То бишь от миссии не отступай, помня, за что будет главный спрос. Потому что чем больше сброс – тем больше спрос. Ну, тут каждому по вере его. Вот я верю и в миссию, и в спрос. И если были у меня комплексы, то от них избавила работа. Некоторая одарённость, трудоспособность (плодовитость) и упёртость как-то нивелировали зацикленность на очевидных недостатках: во внешности, в характере и т.д. Тут если с умом – сделай недостатки достоинствами. Или просто не думай о них, чтобы не мешали.
Момент истины
Меня попросили написать статью о жанре интервью. В частности, как я делал интервью с одним врачом-стоматологом общей практики в одной самарской частной клинике. Меня это изрядно озадачило. Препарировать творчество – занятие неблагодарное. Вроде бы тут всё просто: я спрашиваю – человек отвечает. Я записываю, не прерывая беседы (надо успевать), потом всё это излагаю письменно, облекая в литературную форму. Разбавляю дополнительными вопросами, устраняя длинноты в ответах, сокращаю, развиваю где-то мысль, даю пояснения… Но о чём писать статью?
Сложилось всё не сразу. Всё как-то отодвигалось и не стыковалось. Не удивительно: люди мы занятые, загруженные и не всегда себе принадлежащие. И это объективные причины. Субъективно – человек неохотно идёт на любой контакт, чисто психологически, не со всеми и не всегда мы готовы раскрыть душу и поделиться подробностями своей биографии. Личная жизнь неприкосновенна в принципе, это аксиома. К тому же у каждого есть свои скелеты в шкафу. Без исключений.
Несколько раз наша беседа срывалась. Так, наверно, прошло полгода, если не больше. Мой запал ослабевал, но обязательство довлело. Есть такое слово «надо»: клиника сказала: «Надо!» – репортёр ответил: «Есть!» И, как в одной моей статье про сваху (на заре их активной деятельности на коммерческой ниве), «задание получено – сваха взяла след». Так принято на любой охоте, потому что эта персона ищет женихов для конкретной невесты. Я же ищу истину. А что есть истина? Это одноимённая картина художника Николая Ге, разговор Христа и Понтия Пилата, или истина – предмет поиска в работе писателя? Заменим «или» на «и», получим ответ. Журналист тоже копает правду. В интервью всё зависит от грамотно сформулированного вопроса. Собеседника надо не просто растолкать и вывести на откровенность, его надо не ввести в ступор размытостью и невнятностью того, что от него интервьюер хочет.
Горячий цех – это кухня
В столовой кухню называют «горячим цехом». Потому что речь идёт о производстве. А кухней называют совокупность приёмов, нацеленных на выдачу того или иного продукта. Буквально – приготовленного блюда (это ещё и место приложения сил) или какого-то произведения (романа, статьи, стихотворения…) В общем, кухня – это секреты мастерства, владение профессией.
Мои вопросы при разговоре с людьми в серии интервью стандартные – в данном блоке для всех одни. Ответы – разные, в них дело. Определённая часть вопросов не срабатывает: или нет ответа в силу отсутствия события, или «давайте лучше пропустим». Ну, хозяин – барин, а я тут – гость. Я как бы на экскурсии в кладовой чужих секретов. Это, конечно, интересно мне и любопытно читателю (даже коллеги не всё знают друг о друге), а читатель – тот, кто решит прийти в данную клинику, узнав больше, чем в обычной жизни, о её врачах, или это знание обернётся против клиники. Правда ведь не белая и пушистая, она часто глаз колет, а полуправда тянет уже на «пиарщину», не говоря об откровенной рекламе, где желаемое (пациентами в первую очередь) выдаётся за действительное. В известной фразе о формах лжи я бы поменял финал: есть ложь, большая ложь и реклама (в оригинале это статистика).
Интервью с врачами клиники – не реклама, это знакомства. Понятно, что человека надо подать в лучшем свете, но не плоско, а выпукло, объёмно. Показать живым, а не плакатным персонажем. В случае с клиникой мои руки были достаточно развязаны, разве что появлялись оговорки по объёмам извлечения на свет божий всей подоплёки: не перегружать лишними деталями, не уходить от профессии слишком далеко в частную жизнь, не сгущать краски (даже если так оно и было). То есть не искажать образ ни в лучшую, ни в худшую сторону. Хотя врачи тоже люди, со своими слабостями, но они не звёзды шоу-бизнеса, о которых публика жаждет знать всё. Врачи – люди серьёзные, на них белые одежды и огромная ответственность, им надо поддерживать веру в себя. И люди готовы верить во врача безоговорочно. Практически как в бога. Не потому что на всё его воля, а потому что в его руках в определённый момент жизни мы – пациенты. И в борьбе за здоровье побеждает союз. Или больного с болезнью (врач терпит фиаско), или больного с врачом (повержен оказывается недуг). Такова дилемма, то есть в этом и есть истина.
Разговор начистоту
Сегодня модно говорить «по чесноку». То есть честно. У моего собеседника, как говорится, нашлось то, что «не прошло в эфир». Разговор был действительно откровенный, причём без моего особого давления и журналистской въедливости, сам он был прямодушен в вещах, которых многие стесняются или даже стыдятся. Ни боже упаси – речь не о каких-то аморальных сторонах, тут социальный аспект. Но статус клиники отвергает всякую нереспектабельность в подаче материала. Тут во главе имидж и неизбежная в наших реалиях корпоративная этика. Пришлось снивелировать кое-что, а кое-что, небезынтересное с точки зрения обывательской беллетристики, вынести за скобки. Повествование от этого не пострадало – стало даже ёмче, динамичнее, загадочнее, давая портрет, вполне достойный оригинала. Когда скульптор отсекает лишнее – скульптуре это на пользу.
В интервью каждый ищет своё: коллеги – профессиональные нюансы, простые читатели – человеческий материал. Может, есть недоброжелатели, они, разумеется, постараются выскрести компромат. Всякая наша исповедь небезопасна, а простота хуже воровства. Об этом рассказчику следует помнить, а журналисту – быть предельно корректным в изложении доверенных ему фактов. Слово же не зря и лечит, и калечит. Слово – не менее страшная сила, чем красота, о которой говорила незабвенная Фаина Раневская, примеривая шляпку Любови Орловой.
Один корень
Мне кажется, интервью получилось не банальным и правдивым, честным. Когда бы позволил формат, можно было бы его развернуть шире. Но электронная версия – не книжная, тут чем лаконичнее, тем лучше. Кто станет читать длинные статьи в наше время? Клиповое сознание давно посыпало степенное чтение многословных романов нафталином. Интервью с доктором М., по сути, закрывало галерею портретов сотрудников клиники. Когда я написал, что мой герой работает тут относительно недавно, оказалось, что всё относительно. Три неполных года – это для него в стенах учреждения стаж, он один из тех, кто пребывает тут дольше остальных. И ему нравится не только своя работа, но и её место. Вот в Крыму он не стал превышать предел прочности – уехал, в Казани и вовсе был недолго, а тут увидел и перспективу, и климатически (в смысле атмосферы внутри коллектива) адаптировался.
В конечном счёте, дело не в том, с кем я говорю, а в том, как из пазлов складывается общая мозаика. И, вдаваясь в частное, не надо оставлять без внимания целое. Кстати, у слов «целина» и «поцелуй» один корень. Поднимая свою целину, сотрудники упомянутой клиники, как цельные личности, взвалили на себя бремя ответственности за ту часть человеческого лица, которая занимает в вопросе отношений не последнее место. А в отношениях людей пиком является любовь: от высокой религии до неизбежной физиологии. Поцелуй в любви – родственной, семейной или гражданской (где целуют оружие и знамя), в любом случае, имеет стоматологическую составляющую. Потому что сразу за губами – зубы. Не забывая об их практическом предназначении, остановим внимание на эстетическом моменте. И тут – добро пожаловать в «Мелиссу». С моей подачи тоже, ибо вашим здоровьем займутся люди, о которых вы уже знаете гораздо больше, чем где бы то ни было. Для этого и существуют жанр интервью – разговор начистоту, где за вопросом неизменно следует ответ. А диалог продуктивнее монолога, и не только в вопросе здоровья.
Убить смогу
А мне всё говорят тут (видимо, чтобы внушить комплекс вины и таким образом манипулировать): выпиваешь, стишки свои пишешь, не работаешь… А я всё думаю: порядка десяти тысяч стихотворений (весьма достойных), десять поэм, мешок прозы и публицистики, пять мюзиклов и почти сорок песен с музыкой и пятьсот без музыки, фильм на к/с Горького, гимн одного фестиваля международного, рубрика на московском сайте авторская и т.д. — это всё от швейцарского дедушки в наследство досталось или Пушкин написал? А я в это время пил, гулял и не работал. Мне смешно. И это не считая газетных статей — основной траты времени за не очень большие деньги.
Я пишу без продыха, сколько никто сейчас уже не пишет… Хоть лопни, хоть тресни, а насильно мил не будешь и хрен кому что докажешь. Один Бог видит — но молчит. Обидно. Впрочем, это я теоретически, так-то мне плевать, я себе цену знаю, и упрекнуть мне себя не в чем. Просто о людях как-то сложно после этого думать хорошо. И чаще всего лилипуты судят Гулливера. Ну чья бы корова мычала… И жалко, что здоровья мало — переносить эти лишенья и тяготы. Раньше кожа вообще была крокодиловая — всё отскакивало. Теперь сплошные дыры. Сентиментальный стал —огорчаюсь порой до слёз. Не хочу, а текут: то от музыки, то от фильма, то от несправедливых обвинений. Нет, от последнего — психоз. Мне кажется, ещё шаг — и убить смогу.
Помоги себе сам
Компетентные люди прочили мне быть психологом. В моём роду был прадед – чёрный колдун. До сих пор живы свидетели его чар. Только вот мои чары другие: тянутся ко мне какие-то не те люди. Облипают и вяжут по рукам. Хотя… я понял, как надо аккуратно обращаться со своими речами и мыслями. Мне кажется, я не раз этим навредил людям. Ляпну не подумав – и сбывается. С одной стороны, это моё оружие, с другой – это бремя. За него придётся отвечать. Поэтому я стал читать молитвы. Может, втянулся, а может, верой окреп. Но убедился, что Бог мне помогает. Скорее, ангел-хранитель. Однажды я похвастал силой своего ангела – и лет пять жил без его оберега. Он обиделся и наказал. Потом его защита вернулась. Спаси Господи.
В последние пять лет у меня всё рушится. Вот буквально в последнее время разом залило водой, авария на соседней улице, она заковала льдом весь дом и двор, по этой причине я сломал входную металлическую калитку (оторвались обе петли, надо приваривать), затем сломался замок, полетело отопление – сгорел насос, а новый почему-то не прокачивает систему, перемёрзли водопровод и канализация, накрылся сенсорный телефон (системный сбой, так сказали в ремонте), меня в очередной раз обокрали, а ещё я простыл и еле дышу… Это не всё, хотя куда уж больше. И всю эту лавину бед приходится одолевать. Чаще в одиночку. Я в долгах у банков, у коллег бывших по газете, у соседок, у микрозаймовых контор, у ЖКХ… Все терпят, кроме банков и контор. С ЖКХ ещё не разбирался. Кредиторы атакуют звонками. Меня слушать не хотят, лепят своё. Это отлаженная машина выкачивания денег, с которой меня чёрт попутал. Как распутаться – не ведаю. Нет этих чар.
И я подумал: а зря ли все эти напасти? Не зря. Поскольку я крепну верой, молюсь, обратился к Богу – вот и взбеленилась нечистая сила. Говорят же: чем ближе к храму – тем злее черти. Значит, это моё испытание. Экзамен. Ведь дело-то к финалу, закат жизни. Поэтому я подпал под пенсионную реформу (ушёл бы в этом году, а теперь работать ещё четыре года). А работы для меня в городе нет. В прошлую зиму устроился дворником, сильно повредил правую руку. Зима была аномально снежной, а фронт работ нереально большим – пятнадцать подъездов, площадка перед каждым размером с небольшой двор частного дома, и я в одиночку лопатой ежедневно разгребал полуметровые наносы снега. Ежедневно, потому что мело и мело без устали. А ещё мы сбивали лёд с крыш – это общие работы, лазили по этим крышам, ища протечки, убирали чужие бесхозные дворы и т.д. И всё это за МРОТ – 15 тысяч рублей без доплат. Чистой воды эксплуатация рабского труда. Ответ на возмущение один: не нравится – уходи, примем другого. Безработица – хороший помощник плохой власти. Ты становишься нулём без палочки. Поэтому в текущем году я в дворники идти раздумал. И рука болит до сих пор (не отсохла бы), и как-то самолюбие, чувство собственного достоинства противится. Ну, нельзя же быть такой размазнёй, чтобы тобой пользовались, как вещью. Встать на учёт в Центре занятости населения (в силу тех же причин, видимо) у меня не получалось до этой недели. И то пока я не утвержден в статусе безработного. Жду вызова. А до этого пять (!) раз попытки срывались. То сервер не работал (теперь лишь электронная регистрация), то меня направили к работодателю, а пока я проходил комиссию, там взяли другого, а меня с учёта в ЦЗН уже сняли… И каждый раз всё передвигалось на месяц. И так прошла практически зима. А я всё без работы. Я слышу, как бесы рукоплещут и визжат от удовольствия. У них такие помощники – весь административный ресурс. Вот такой я один в поле воин. И, тем не менее, надеюсь, что...
(продолжение следует)
Сергей Парамонов
