За долю секунды для меня началась зима. Так внезапно начинается сезон у тех, кто две недели пролежал дома с гриппом, вышел как-то утром в тапочках выбросить мусор и обнаружил, что навалило пятнадцать сантиметров снега. Тапочки не спасают. Как и осеннее пальтишко. И ты стоишь под козырьком подъезда, такой удивленный, смотришь на детей во дворе, лепящих снеговика, такой испуганный от белизны пейзажа, как щенок, никогда не видевший снега.
Жиль Делёз
А где-то между Бартом, Делёзом и Бодрийяром внезапно для меня начался постмодерн. Это ощущалось совсем иначе, не так, как до этого ощущались философские концепции. У этих не было строгой архитектуры, явной композиции и чётких правил игры. Иногда даже казалось, что текст читает меня, а не я его, как это бывает обыкновенно. Такой живой и живучей оказалась философия с середины прошлого века, будто это мы сами её написали, а не какие-то недосягаемые гении, снизошедшие с далёких интеллектуальных вершин. Это было нечто большее, чем просто понимание смысла сказанного. Это был настоящий разговор с современником.
Да и не удивительно, ведь многие из этих мыслителей до сих пор топчут нашу видавшую виды Землю. Выходит, что современную философию делают и делали наши современники. Мне нравится думать, что от этого и производят они такой фурор в культуре. У них на глазах выросли мегаполисы и международные корпорации. Они видели расцвет и упадок субкультур, связавших миллионы людей по всему миру. А что делало человека теперь? Вещи. Слова. Смыслы. Массовую культуру.
Кто управляет растущими структурами?
Но смогли бы социальные исследователи справиться с нашим веком негативной или контекстной рекламы? Как только появляется политическая, личностная значимость, незаинтересованность исследователя испаряется. А могут ли учёные с помощью физики объяснить творческую способность сознания? Если «гуманитаризация» науки удавалась философии вполне успешно, то «онаучивание» чисто гуманитарных областей требовало каких-то новых решений. С самой античности интеллектуальное сообщество устроено так, что взрыв любви к материи порождает ответный взрыв любви к идеям. Так что наши с вами современники сначала очень полюбили структуры и формализм, которыми пытались объяснить историю и человеческий нрав, а потом с таким же рвением стали отрицать их важность и провозглашать свободу от всяких ценностей, кроме бесстрастного проведения различий.
Допустим, у вас во дворе появилась новая тропинка на газоне. Вы её видите каждый день из окна, и она абсолютно разрушает ухоженную, уютную обыденность, к которой вы привыкли за долгие годы, так что вы решаете всегда её обходить и не быть причастным к трагичной порче общественной собственности. Проходят месяцы, наступает зима, и вы поутру в сумерках, закутавшись в несколько слоев одежды, несете свое сонное тело к мусорным бакам. Но по дороге обратно вы осматриваетесь и понимаете, что уверенно шагаете по той самой безобразной тропинке…
Что за непреодолимое давление заставляет вас подчиняться власти протоптанного пространства? Кто проводит различие между теми местами, где мы можем бывать, а где не можем? Структурализм говорит, что каркас пространства и времени, не обладающий никакими основаниями и смыслами, но сам собой основывающий и одаряющий всё смыслом, показывает доступные пути мышлению и выводит его из мифологического сна. Вы не очень-то одобряли маршрут через газон, но он стал самым коротким с того момента, как муниципалитет расширил парковку и немного перенёс контейнерную площадку. Одно маленькое изменение структуры двора привело с необходимостью к образованию нового маршрута.
Вероятностные таблицы Фуко
Структуры похожи на русла рек: чем они глубже, тем стремительнее течение. Магистрали, устланные галькой тропы в парках, коридоры между прилавками торговых зданий, жаргоны субкультур, канцелярский стиль речи офисных сотрудников, парадный слог конституции… У всех этих рек вещей и слов разное течение. Окружные шоссе требуют бешеной скорости, разрезающей время и пейзажи вокруг, а безмятежное фланирование между плотными рядами товаров — удержания взгляда на каждой вещи. Сами структуры руководят теми, кто их строит.
Мишель Фуко
С одной стороны, структуралисты и формалисты от Соссюра и Проппа до Леви-Стросса, Барта и Бодрийяра обнаружили древний и тайный символический порядок вещей и смыслов, но, с другой стороны, эти великолепные понятные конструкции повисли в воздухе, словно туман дождливым утром. Мы все накрепко сцеплены в этих структурах, зажаты в тисках бессознательного топтания троп, утренних звонков будильника и разговоров ни о чём за обедом. Действительно ли у этой власти нет никаких оснований, а структура бессмысленно первична? Неужели все эти вещи вокруг бесполезны, ничего не значат слова, которые я сейчас пишу, а вы сейчас читаете? Неужели всё это не внутри нас, а слова — не мои собственные мысли, передаваемые текстом? Может такое быть, что я и не хотел вам ничего сказать, и автор в самом деле умер?
Фуко предложил сделать таблицу культуры, чтобы выявить структуры или эпистемы, по которым она слой за слоем развивалась. Он раскапывал слои, начиная с нашего, самого верхнего. Его орудием и его же ископаемыми были переплетения слов и вещей. Свою альтернативную, но не антинаучную попытку структуралистских социальных исследований Фуко распространил на основные институты общества, связанные с порядком: тюрьмы, больницы, знания. Получилось нечто, похожее на археологию властных отношений, выстроенных на насилии над телами и смыслами слов. Фуко бескомпромиссно погружал читателя в века по таблице, где для каждой ячейки заранее было отведено место, но еще не найдено содержания. Эта вероятность работала так же, как таблица Менделеева. Мы знаем, какие будут характеристики у элемента таблицы, но мы ещё не смогли его зафиксировать. Фуко открыл такие структуры, но при этом показал, что если мы и дальше будем «подтягивать» содержание нашей жизни под структуры власти, то мы потеряем свободу окончательно.
Преодолел ли кто-нибудь структурализм? Судя по тому, что теперь говорят и пишут урбанисты, структурализм был побежден практикой проведения нейтральных различий в любых системах. Расчерчиваемое пространство власти оказалось ничем не лучше ее спонтанных властных перформативов. Никто теперь не борется с самообразующимися тропами во дворах с помощью заборов. Важные и удобные маршруты асфальтируют и поддерживают в хорошем состоянии. Если одна структура будет бороться с другой, всё общество проиграет от этого. Короче говоря, инженеры и дизайнеры среды должны жить в мире с дворниками. Первые для этого могут создать гибкое пространство, в котором будет эстетически возможно появление новых троп или вовсе не будет надобности в их появлении. Нет, никто не преодолевал структурализм, он просто стал осознанным.
Источник: ru.freepik.com
После власти структур
И постструктурализм в лице Фуко, Делёза и Деррида поставил точку: бессознательные структуры, висящие в воздухе, — это не истина, а зеркало, которое надо разбить, чтобы наше искусственное небо упало на землю и человек увидел, наконец, собственные руки, которыми он собрал эту зеркальную комнату. Анти-метод деконструкции Деррида буквально ничего не говорит, не создаёт новый смысловой слой, но перформативно демонстрирует пропасть под лингвистическими философскими структурами и их практиками власти с помощью проведения нейтральных структурных различий. Теперь у нас есть свобода не быть полностью сформированными лингвистической или материальной властью, свобода стать немного безумными и впустить ветер перемен в свою голову.
Ризоматический плюрализм и шизоанализ Делёза, деконструкция Деррида стали ответом для потерянного поколения интеллектуалов конца двадцатого века. Они хотели понять, есть ли будущее у гуманитарной философии (все больше использующей биологию, лингвистику, кибернетику, программирование и другие научные сферы для иллюстрации своей мысли). Часто именно на стыках культур, музыкальных жанров и направлений наук находятся новые пути для развития человечества. Будущее всегда там, где у дерева сосредоточен наибольший запас питательных веществ, – на вершине и в корнях. Но что, если у этой системы больше нет стержня, основания? Как быть, если у сложной живой организации снова не окажется центральной нервной системы? Может, будущее за частными научными и культурными исследованиями, за полным освобождением музыки от жанровой структуры, за освобождением знания от любой классификации? Философы могут направить свою вечно ускользающую из поля зрения власти мысль куда угодно, но задаться вопросом о том, стоит ли ее ловить и сажать на цепь, может только ждущий готовых ответов человек своего времени.
Роман Ливаров
