В пучине книжного потопа свои гольфстримы, рифы и мели. Книжные развалы ярки и манящи; обложки книг легко можно спутать с парадом видеокассет — тот же спектр красок, те же свирепые рожи; слепящий глянец упаковок и убойные заголовки с преобладанием психоделических, физиологических и криминальных мотивов. На потенциального покупателя смотрят чудовища, монстры, хищники и много-много человеческого разоблаченного мяса. Это и есть антураж бульвара. Прикормленный читатель давно проложил сюда тропу, а новичка быстро возьмут в оборот. Потому что – бизнес!
1. ДЕСАНТНИК ОШИБАЕТСЯ ТОЛЬКО РАЗ
«Боже милостивый, ручной гранатомёт! До танковой атаки мы уже точно не доживем...
Он зажмурился и хотел было заслонить дочь, но та вдруг истерично вскрикнула, укусила его за руку и вскочила на ноги.
— Мама!
Тотчас ярко-синяя вспышка ослепила Сергея, мощный взрыв вдавил в землю. Оглушительный треск еще стоял в ушах, а на его руки упала бездыханная Надя. Вернее то, что осталось от его обезумевшей дочери...»
Цитата — прямо с обложки. Авторы — мои знакомые, их двое, хотя псевдоним один. Этот тандем распался сразу же после написания книги; почему — узнаете позже. Тот, кто остался, адаптировался и пишет уже четвертый роман, поэтому вести меня на кухню кормящего его издательства наотрез отказался. Я его понимаю: у него жена и трое детей, семью надо обеспечивать. А подобная беллетристика, что ни говори, верный хлеб на ближайшее время. Далеко тут не загадывают.
Кстати, роман «Грязное ремесло» (название изменено) писался большей частью при мне, вернее — первоисточник, который после был переработан до неузнаваемости. Я даже невольно соучаствовал — подкинул название более философское, что ли, оказавшееся, увы, не рыночным (речь в романе идет ни больше ни меньше о библейских временах — криминальная история древней рукописи, не вошедшей в евангельские каноны), я подарил автору кое-какие подробности об исторических реалиях, я издевался, язвил, но что-то вычитывал и правил. Мне было интересно, потому что ново и занятно. Каюсь, грешен. Но о многом я уже могу судить со знанием дела.
Вся книга придумана, высосана из пальца, сконструирована от начала до конца.
Кто пишет бульварные романы?
Ну, самое обобщающее — желающие подзаработать. Как правило, это студенты гуманитарных вузов — журналисты, филологи, историки, философы. Следом идут женщины (ассоциация с домашним вязанием, многие вполне искусно плетут любовные кружева и быстро входят во вкус), идем на повышение и выходим на компетентных лиц из компетентных органов — бывший и практикующих следователей, прокуроров, адвокатов, сотрудников спецслужб и охранных структур... Тут, безусловно, имена: от Николая Леонова и Александры Марининой до скандально-знаменитого Виктора Суворова.
Романисты на досуге, то есть не оставившие своей основной работы, укрываются за псевдонимами. Мемуаристы напротив выставляют свои имена как проверенную торговую марку. Тут все индивидуально: хозяин-барин,— в данном случае — автор, а не издатель. «Акулы» могут сами диктовать условия, им издатель не указ, тут уже не он кормит их, а они — его. Паритет достигнут.
Отставники и пенсионеры с навыком письма находят в сочинительстве прекрасную отдушину, женщины на сносях — чудодейственное успокоительное средство, студенты — существенный приработок. Всё — средство к существованию в широком понимании слова.
Так кажется поначалу. Дальше — по-разному. Про подводные коварные течения я не зря обмолвился. Они есть и их немало.
2. ОХОТНИК НА ЛЮДЕЙ САМ СТАНОВИТСЯ ЖЕРТВОЙ
«Описав кровавую дугу в воздухе, рассечённом прожекторами, веселая голова Рината с глухим перестуком подкатилась к ногам побледневшей от ужаса Галки. Тела в вагонетке не было совсем».
В дальнейшем названия романов, как и издательства, называть не буду, чтоб не делать рекламу. Скажем, роман о мафии и драгоценностях, а издательство — из хищного племени кошачьих. Приятелю моего приятеля денег все равно больше не заплатят, у него контракт.
Итак: как заключается договор с автором?
Есть некто, горящий желанием попробовать себя на бульварном поприще. Есть куча работодателей. есть навыки письма. Нет денег. Разумеется, наживка легкого заработка (не хребет же ломать всё-таки!) привлекает многих. Бывает, выстраиваются очереди. Где-то идёт конкурентная борьба. Свои драмы и свои коллизии, закрытый неведомый мир.
Контракт — жёсткий, как само слово, несущее в себе идею противостояния сторон. Если перед редактором новичок — предлагают гонорар от 1,5 до 2,5 тысяч долларов за рукопись. Объём рукописи — от 5 до 8 авторских листов (свыше 400 машинописных страниц), в книге соответственно будет страниц 350 с гаком. Это стандарт. «Акулам» бульваристики платят больше, но не выше 5 тысяч условных единиц. В некоторых местах бывают счастливые исключения. Но чтобы стать «акулой», надо пролить много чернильной крови. Надо наработать свою рыночную стоимость.
Контракт с новичком сразу заключать никто не станет. Сперва требуется предоставить синопсис, т.е. заявку на произведение, где на трех-четырех страницах подробно расписать сюжет, фабулу и прочее, с разбивкой на главы и части. Кроме того надо осуществить «пробу пера» — на что способен сей литератор, т.е. написать несколько полноценных начальных глав, страниц 50-60. Это смотрят и — заключают или не заключают договор. Если дают добро, то вносят пожелания, уточнения, подправки коммерческого (а не художественного) характера. Потребительская корзина проста, как инстинкт: кровь, секс, насилие.
У каждого издательства своя форма контракта, у каждого контракта — свои хитрости. Естественно, не в пользу автора. Тут надо «бдить в оба», но новички, окрылённые доверием и близким авансом, не бдят. Они слепы от счастья. Тем более что для многих это дебют. Мало кто обращает внимание на оговорки в контракте. Например, там говорится: «Авторские права покупаются издательством на год», а в приписке уточняется, что «тиражный предел — 200 тысяч экземпляров». На деле это означает, что при нынешних минимальных тиражах — максимум 20 000 — будут многочисленные переиздания, а это уже не один год. Но в память автора западает год и выпадает из неё 200 000. «Фокус-покус» психологического свойства. Так издательство по прошествии года с полным правом переиздаёт автора, не платя ему ни копейки. Автор может сделать лишь журнальный вариант, но хозяином оригинала уже не станет никогда. Притом, что в журнальной версии никто не удержится — из тщеславия хотя бы — упомянуть про то, что выходит такая же книга — это еще и бесплатная реклама издательству. Контракт — суть противостояние: волчьи законы рынка!
3. КРОВАВАЯ БАНЯ — ЭТО КОГДА МНОГО «ПАРА»
«Договорить Стасу не дали — в кабинет неспешно вошел Танкодром и, минуя — по спешности дела — формальности, невнятно стал нашептывать что-то Газавату, едва не касаясь своими прямоугольными губами мясистого уха шефа».
Договор заключен, рукопись на столе, дальнейшее — работа издательства. Товар должен быть презентабелен. В представлении современных сувориных это — твердый целлофанированный переплет в фантастически-ярких тонах. Впрочем, такая литература и есть социально-уголовная фантастика. Внутри книги — газетная бумага низкого качества, часто непрочно, кое-как сшитая. Это уже нюансы. Полиграфическая забота о тексте минимальна. Впрочем, корректоры бывают и достойные, есть романы практически без ошибок и даже без опечаток. Уже похвально.
Кстати, жёсткая защищённая обложка для такого сорта продукции — российское ноу-хау. Причины не совсем ясны. Скажем, та же «джинсовая» мягкая серия у нас — абсолютная калька с западных образцов, там это вообще правило. Западная пара-литература твёрдых переплётов не практикует, там все чётко обозначено и индексировано. Есть литература и есть чтиво. У чтива свой незыблемый стандарт, который любому дилетанту за милю видно. Читатель не должен ошибаться, и его грешно вводить в заблуждение. Иначе можно потерять. Терять там не любят.
Еще одно ноу-хау нашей пара-литературы — непомерно увеличенный кегль (буквы — как в букваре), огромные интервалы, большие поля или полное их отсутствие. С кеглем понятно: в трясущемся транспорте это даже удобно — буквы скачут, но не мельтешат. Остальное объясняется просто — нужен объем любой ценой. Нужен буквально вес. Товар должен быть ощутим. Вообще наш народ смекалист и шибко предприимчив, когда не ленится. А не ленится он когда чует большую халяву.
У каждого издателя своё представление о содержании книги. Издатель моего рассказчика дотошно на сей счёт «диагонализировал» текст и безошибочно тыкал пальцем в места, где были явные пробелы. «Всего два трупа на странице?» — искренне возмущался он. Зато сладостно щелкал языком там, где красочно описывалось, как герой «стряхнул пепел на её лобок» или где «16-й калибр уперся ему в грудь», а также благодарно реагировал на все полуматерные тирады. «Побольше, побольше постельных сцен, сгущай краски, поддай дерьма!» — требовал босс: мол, во всяком переборе есть чего-то недобор, нельзя одновременно заостряться на пролитии крови, спермы и содержимого желудка... После таких доверительных бесед автор идёт и активно докаливает в роман тестостерон и адреналин, изучает по учебнику анатомии слабости мочеполовой системы, вникает в тонкости русской нецензурной лексики, открывая для себя незалежные пласты успеха.
4. ЛЮБОВЬ И БРЕННЫЕ ОСТАНКИ
«— Мы раскопаем клад древних инков... — Сергей чувствовал телом Танину грудь, видел, как бьётся на её шее голубая жилка... — Станем первыми в мире богачами... я куплю большую красную машину и повезу тебя в кругосветное путешествие...
Они стояли под деревом и целовались. Ничего подобного Сергей еще не испытывал. Наверное, это и есть любовь...»
Эту лирическую сцену мой знакомый сочинял в целомудренном возрасте. Его дебютный опус вообще оказался почти девственным в мутном потоке пара-литературы. Много диалогов, в которых он органически избегал махрового жаргона и площадной ругани. Единственно, где он отрывался — в сценах с оружием: любит он это дело и понимает. Может, книжное оружие заразило его — он вдруг заделался азартным охотником, купил дорогущее ружьё и завел спаниеля. Для семьи мой товарищ пропал окончательно.
Откуда берутся темы?
Придумываются, заимствуются, перепеваются... Голь на выдумку хитра. Есть накатанные серии — «Чёрная кошка», «Чёрный пистолет», «ШОК и его подобия» (ШОК — это «шедевры отечественного кино», а подобия — перекатанные на бумагу кино-хиты зарубежно¬го производства. На этом, не имея оригинальных идей, можно поупражняться). Если автор попал в тираж (в серию), он разрабатывает сюжет под неё.
Писать на самом деле не трудно. Соавторы садятся на кухне с водочкой или пивком и атакуют тему мозговым штурмом. На это уходит часа три-четыре, пока не закроется метро. Если есть, конечно, литературный опыт. Вообще если человек перевалил за, границу беспробудного младенчества, он накапливает кое-какие способности к словотворению. Природное графоманство — из разряда общечеловеческих маний. Но соавторство — нечастый случай.
Чтобы закрыть тему соавторства, проштрихуем эту кухню. Тут бывают разные варианты: раздельное творчество (один пишет крепкую основу, другой ее «портит» в угоду издательству), подельное сочинительство (каждый пишет свою часть, сохраняя общий стиль), путь «идеолог – исполнитель» (один изощряется в фантазии, другой воплощает на бумаге) и т.д.
Если окончательный объем рукописи недостаточен, ее надо «растянуть». Это можно сделать наводнением развёрнутыми сравнениями, массой прилагательных «в цепочку», эпитетами, метафорами и т.п. Так без труда добавится страниц восемьдесят! Великая вещь —»лирические отступления»: сны, мечты, воспоминания хоть со времён великого потопа...
Русский язык, как любой литературно освоенный, велик и могуч. Он позволяет из новеллы сделать эпопею. Тому есть оправдательные прецеденты в мировой литературе. Например, Ремарк — это разжиженный Хемингуэй. Если Чехов — уксусная эссенция, то Толстой Л.Н. — столовый уксус (имеется в виду освоение форм). А в пара-литературе из любой «Анны Карениной» и «Мадам Бовари» способны сделать «Санта-Барбару». Чтиво — как пиво: разбавлять можно бесконечно, не забывая про ингредиенты и красители. И что всего удивительнее, читатель, который пользует эту литературу, не просто не замечает суррогата, он его ждет, любит и жить без него не может. Как пьяница: лишь бы пахло!..
Вот женщины, «вяжущие чулки». Некая девушка стала заниматься писанием любовных романов, когда действительно ушла в декрет. Работать нельзя, бездельничать скучно. Достала тетрадку. обмакнула (образно говоря) перо в чернила, прикусила нижнюю губу в задумчивости — так у неё пошли интимные опусы, что куда , там «Эммануэль» и «История О»! Просто дар открылся!
Попробуй её теперь останови…
Кто-то так выражает свою женскую и сексуальную невостребованность (тут каждый что-то выражает, всякое искусство, и суррогатное тоже, так или иначе — сублимация: женщины эксплуатируют своё мощное либидо, мужчины в романах о суперменах — мортидо, неосознанную тягу к убийству и смерти. Азбучный фрейдизм). Кто-то самовыражается: значу я чего-то или нет в этой жизни!? Кто-то делает ставку исключительно на «бабки», разделяя ремесло и высокое творчество по разные ящики письменного стола. Эта «женщина с чулком», новая Эммануэль — чуть ли не пэтэушница, не очень ладящая с русским языком, но, видать, шибко чувственная и на фантазию бойкая, буквально нашла себя в жизни. Думаю, она счастлива. Ещё не родив ребенка, она нарожала кучу романов. Самородок. Восемнадцатилетняя многодетная мать.
5. «ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕЦ» — СЕКС-СИМВОЛ НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
«С жутким спокойствием мгновенного соучастника она различила потный, багровый, какой-то удивлённый затылок водителя, взлетевшие вверх красные, окровавленные солнышки моментально сорванных с треснувшей оси колес, впечатанное в бампер, как жуткая свадебная кукла, тельце ребёнка, и надо всем этим уже — мёртвой матрёшкой, сжимающей низ живота, свободно парящее тело матери с удавленным плодом внутри…»
Суррогат всегда на потребу. В бурном пенистом потоке пара-литературы вообще, в агрессивной экспансии масскульта на наше бедное отечество есть один хитрый момент. Попробуйте проанализировать содержание красочных молодежных журналов. «Омы», «Амадеи» и «COOL’ы» всякие — это откровенное потакание юношеской гиперсексуальности, сугубо жвачным устремлениям и вожделенному балдежу тинейджерской публики. Думаю, не надо препарировать эту обильную шелуху на предмет исходных координат. Сами за себя говорят нововведения такой журналистики — фотокомиксы про любовь a’la «Поляроид», прерогативный эротизм фотографии кумиров и сугубо жёлтые сплетни о них, облегчённый сленг и насаждаемое «новое мышление», подразумевающее отсутствие его (но не у кузнецов этого нового счастья). Такая продукция с «наркотической подоплёкой» — это лёгкая замена серьёзным вещам, лишь именуемая «лекарством от скуки». Бессмертный в этом хаосе смертей и страстей-мордастей А. С. Пушкин не зря изрёк: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она». Каждое слово в точку.
Пара-литература — текстуальное воплощение того же самого. То есть более отягощённый, псевдоинтеллектуальный довесок. Или основа, не знаю. Время покажет, что перевесит.
Любовные романы — это, конечно, озабоченность ЭТИМ. Простенько и сердито: и как один умрём в борьбе за ЭТО (умрём, но читательских завоеваний не отдадим). В кормлении от инстинкта многие издательства дошли до поясного рубежа и со всей хирургической безапелляционностью тянут внутренности, выщупывая потную от страха и страсти читательскую душу. Это которые с прицелом на психологизм. Другие не обременяют себя и этим — присосались на достигнутом уровне и жиреют. Пока раздражены эрогенные зоны — народ активно вожделеет. Народ штормит от крови и секса, бульварный роман пристрастившемуся индивидууму заменяет бутылку водки. Во, где глюки-то!..
Публика из одиноких секретарш и мускулистых узколобых жиголо стонет от восторга. С чтивом жизнь наполняется культурным смыслом. Идет активное оволосение и семяпроизводство. Растёт читательский спрос. Спрос требует сброса. Энергию надо утолять. Крепнет индустрия. Довольны все.
Сфера брутально-сексуальных услуг пока процветает.
Но у нас парадоксальная страна.
В одну из столичных редакций пришла девушка, почти не умеющая говорить по-русски. В меру страшненькая, в меру толстенькая, но не по-здешнему раскрепощённая. Догадливые сообразили: американка. Выяснилось — девушка пишет диссертацию на психологическую тему. Раздавала анкеты — «как вы, русские', относитесь к влиянию Запада?» Много-много пунктов. Ну, ей пунктуально ответили: плохо относимся. Она не могла понять: все курят «Мальборо», все пьют «Кока-колу»... Почему негатив?..
С той же литературой на Западе не так глупо. Вся пара-продукция там чётко обозначена. Ирвина Шоу на лотке никто не спутает с откровениями мисс Ноябрь журнала «Плейбой». Просто у крепкой литературы другой сигнал. По сути И. Шоу — это то, кем бы мог у нас стать В. Набоков, кем стал А. Куприн... Издавались же аналогичным образом в дореволюционной России книжки пресловутого Фаддея Булгарина и серии просветителей Сытина и Маркса (другого!) И ничего — каждый покупал своё в меру своей испорченности, невзирая на переплёт.
Что в себе посеешь — то потом пожнёшь. Кто начинал высокое познание любви с истории Эммы Бовари, того не смутит навеки словоохотливая проститутка с претензиями Гюстава Флобера. Кто вырос на «Битлз», того тошнит от Наташи Королёвой. Невзирая на её «нимфеточную» внешность.
Бульварная литература цинична. Цинизм выверен, взвешен и просчитан. Интимные сочинения. Навороченный детектив. Шпионские страсти. Брутальная проза. Неважно, что по иному жанру на белом коне не проскачешь, нужны особые познания, специфическая информация — это хобби немногих. Чисто познавательный момент придаёт таким творениям дополнительный вес. Но даже Юлиан Семенов — не Жорж Сименон; что уж про иных смертных говорить. Эти смертные зачастую лишь компрометируют бесценный материал, перекрывая кислород потомкам. Высот в своей епархии достигают единицы — как нашумевший перебежчик Виктор Суворов-Резун или экс-резидент Михаил Любимов. Бульваристика, как сторожимые ресторанные врата, обламывает бывалых генералов, чекистов и настоящих полковников, пойди те подзолотить пенсию в качестве сочинителя. Облом везде один — с рефлексорным наклоном вперед: «Чего изволите?» Обидно за генералов. Супротив золотого тельца ни один тореадор с хлипким пером наперевес не устоит, рейтинг этого телятю побери.
Так телятя ест волков. Социальная фантастика!
6. ПОЦЕЛУЙ В ДУЛО
«Бить этого розовощекого стокилограммового младенца с увесистым «магнумом» в кармане куртки было занятием неблагодарным, но по-хозяйски манипулировать его поведением — крайне просто…»
Вопрос, который встаёт сразу перед начинающим беллетристом.— откуда брать материал. Если образное мышление в порядке, то достаточно всевозможных энциклопедий, их сегодня в достатке по всем направлениям. Человеческая память тоже богатая копилка образов и наблюдений, эрудированному человеку состояться на бульваре не сложно. Для начала неплохо порыться в чужих сочинениях — ведь одни и те же темы и приёмы перетекают из романа в роман, а как наполнить вещь индивидуальностью — дело техники.
Про какие-нибудь алмазы для Марии можно много узнать из науки минералогии, посетить Алмазный фонд, почитать романы про хищение драгоценностей... Про секс — из сексопатологии, «трудов» старика Зигмунда и чтения «Дела Чикотило» в прессе, а так же по видео для очень домашнего просмотра. Про оружие — из какого-нибудь каталога Росвооружений, похода в спецмагазин и бесед с, военными людьми вплоть до живой легенды — конструктора Калашникова (а вдруг он ваш знакомец). Про кровь — посетив пункт её переливания в дни Донора или бойню в любое время по договоренности, затея оправдает себя массой впечатлений. Всегда в ассортименте боевики и ужастики, наконец есть детские воспоминания о порезанном пальчике, а у женщин — критические дни. Про насилие в разных проявлениях в подробностях можно узнать из рубрики «Срочно в номер» газеты «МК» Про остальное — из «жёлтой» прессы (секты, барабашки, вампиры и нашествия инопланетян)… Всё доступно. Дерзайте.
И тогда запросто можно выдать такой содержательный перл: «Бриллиантовое колье времён правления английской королевы Елизаветы Великой соседствовало с весьма искусно выточенными из дымчатых турмалинов ритуальными фигурками перуанских божков, причудливые Камеи из пестрого тиманского агата по красоте своей не уступали платиновым брошам с удивительными небесно-голубыми бразильскими аквамаринами...» и т.д.
Я готов локти кусать от досады, что не стал ювелиром и до сих пор не знаю, чем отличаются кашмирские сапфиры от трансваальских изумрудов, не говоря о том, что представить себе не в состоянии гигантский изумруд «Патрисия» весом в 662 карата. Остаётся про это роскошество читать и плакать. Как, наверно, большинству в нашей сказочной — по неисполнимости желаний — стране.
За это бульвар народ и любит. Взаимообразно. Кто скажет, что тут нет своего романтизма, сентиментализма и душещипательных мест? Отдайте этого клеветника оскорблённой мафии, пусть она распилит его бензопилой.
Между издательствами автор может выбирать. Где-то платят больше, где-то меньше. Где-то щадят читательские чувства, где-то жмут на всю катушку, на полное эмоциональное истощение. Дозы разные, потому что королева — смерть. А жизнь — дерьмо, по ней бродят неприкаянные завтрашние трупы. И нет людей, есть людишки и есть он — Супермен в камуфляже: вчерашний афганец, спецназовец, омоновец, один против всех. Весь мир — тайга, все люди — звери. Вот и всё.
Смельчаки утверждают: лет пять-семь эта золотоносная вакханалия продержится. Но сколько на самом деле — не знает никто. Оказывается, читательский аппетит непредсказуем. Мы, потребители, диковинное племя. И мы уже избалованы выбором. Если что и останется, то за счёт верных — фанатов грязного жанра. А таких фиксированное количество есть всегда. Нормальные издатели понимают: на схлынувшей волне купание кончится, а барахтанье — смешно и нелепо. И они давно подготовили тылы.
7. АКЦИЯ ПРИКРЫТИЯ
«Гарбуз зло сплюнул, не колыхнув папи¬росы, и произнёс в надменные белесова¬тые брови Евдоксимыча:
— Когда-нибудь и твою поганую ла¬вочку закроют, шакал!
— А ты не писай в трусики, дитят¬ко, — елейно молвил хозяин. — Я уйду, другой придёт. Свято место пусто не бы¬вает. У меня вон и денежки припасены. Я в гроб не скоро лягу. Понял ты, мразь?»
Не знаю, как раньше, а сейчас ни одно уважающее себя издательс¬тво не занимается только пара-литературой. Многие ныне солидные Книжные Дома, издательские комплексы и прочие холдинги начинали с традиционного для эпохи становления капитала «разбойного про-мысла». На погроме человеческих душ им теперь вроде как пробав¬ляться ниже достоинства пера замаливать грехи. Контора зарабо¬тала деньги, встала в рост, заявила о себе — пора печатать добротную литературу. Даже если одной из статей дохода осталась бульваристика — поднимают планку, меньше занимаются калькуля¬цией трупов и больше — художественной ценностью произведения. Да и авторы с годами набивают руку, их амбиции как творцов растут.
Происходит явный прогресс. При обновленных полиграфических мощностях окрепшее издательство может себе позволить не столь рентабельные, но безусловно престижные вещи, способствующие подпитке национальной духовности: выпуск мемуарной литературы, научно-познавательных трудов, энциклопедистики, справочных, детских, искусствоведческих книг, атласов, альбомов, путеводи¬телей, календарей... Особое благородство сединам издателей придает замах на классику, желательно — репринт. Доходит черёд до качественной переводной литературы, желательно — эксклюзив. На досуге можно развлечься юмористикой и другими легкомыслен¬ными, но котированными забавами. Сытая кошка мышь не удавит…
Это нормально.
Когда в издательство вбухано столько денет, нередко с ду¬шком, репутация рано или поздно напомнит о себе. И бандиты лю¬бят белые перчатки и кичатся дружбой с благородными людьми. Они же живут в обществе, а не в придуманном страшном муромском лесу. Если нечисти не дать противовеса, она и впрямь разгуляет¬ся не на шутку и пожрёт собственных егерей. Нравственный климат должен заботить порядочных джентльменов.
Как отмываются криминальные доходы на благородных лотках поголовной грамотности населения — тема бывших следователей и прокуроров. Когда их независимость от издателя достигнет безо¬пасного предела, пусть поразмышляют в художественной форме. У них и наблюдений достаточно. Я же все больше умозаключаю с чужих слов. С меня взятки гладки. Но вот считается вполне при¬личным делом заработать на «мыльных» сериалах, чтоб потом сни¬мать настоящее кино, не думая о кассе, поддержать наших гордо-самобытных Германа, Сокурова и Муратову. Может быть господа Катеничев, Деревянко, Дышев, Шитов, Словин, Пронин и Хруцкий и есть финансовый компост для особо привередливых и щепетиль¬ных ростков загнанной в угол безденежья и нерентабельности отечественной поэзии и глубокой тонкой прозы.
Впрочем, есть издательства дутые от начала до конца. Там о Данииле Гранине или Татьяне Смертиной не думают, там иные грани и иные смерти. Ведь пять-семь лет ещё есть в запасе. А после можно заняться туристическим бизнесом, скажем. Еще не все Сейшелы и Канары обустроены. И им Лев Гуров, став кумиром миллионов, ещё послужит. Как и Н. Леонов. Опус мой.
8. ПЕШКИ В БОЛЬШОЙ ИГРЕ
«— Руки на стол!
— Прежде чем убивать нас, — Давид положил руки на стол, — скажите хоть, кому мы обязаны столь скорым перехо¬дом в мир иной. Хотелось бы знать имена национальных героев...»
Люди, обольстившиеся лаврами современных Бальзаков и Дюма, до¬вольно быстро разочаровываются. Что значит написать роман? Это 4-5 страниц в день — если полноценно, вразумительно и без ущерба для здоровья. И на большее у многих нет времени: студентов отвлекает учеба, пенсионеров — собачки и внуки, женщин — дом и семья, которую надо кормить еще буквально, с ложки... А кроме этого люди работают на работе (в основном), любят (молодые) и быстро утомляются (старые). Они болеют. Ходят в магазины и на рынки. Живут обыкновенной жизнью.
Если 400 страниц разделить на 5 — получается 80 дней на роман. Но не каждый день приходит вдохновение. Без вдохновения пишутся только докладные записки и протоколы. Значит — уже 100 дней на одно сочинение. Три с лишним месяца. Плюс срок, который длятся нудные, продолжительные переговоры. Профи рассчитывают на полгода. Два романа в год. Три минимальных тысячи делим на шесть месяцев, получаем 500 у.е. в месяц. Кормиться очень даже можно.
Но это всё-таки негарантированный заработок. И рассчиты¬вать только на него наивно. Издательства лопаются, перепрофилируются, тихо угасают. Совершенно не страшно разорвать контракт., если возникли сомнения, даже получив и проев аванс. Никто никому ничем не обязан. Если автор боится, что на него подадут в суд — напрасные страхи. Никому это не нужно. Но авторам такая мысль не приходит в голову, даже если очевидно, что перед ним — прожжённые жулики. Вряд ли авторы-бульваристы самоутверждаются как литераторы. Тут нечего и не перед кем скрывать: старая английская истина — миром движут деньги. А лите-ратура, даже очень большая — часть этого мира. Только и всего. Можно успокоиться насчёт нравственных исканий и мысли облагородить несчастное человечество, погрязшее в меркантилизме и торгашеских дрязгах. Погрязло и тем довольно. Родная давно стихия. Учитесь плавать и работать локтями, катера никто не подгонит и спасательный круг не бросит. Знали, в какое болото лезли. А не знали — надо было спросить.
Пара-литературное ремесло втягивает. Так удачные дебюты превращаются в серии, авторы из начинающих — в удачливых, так растут местные авторитеты, а хлипкие мальки превращаются в матёрых щук. Оттачивается не только перо, но и зубы. Интеллигент в очках становится бизнесменом в очках в золотой оправе.
Серии могут печатать оптом и в розницу, закатывать мощную рекламу... но в определённый момент автор, приобретший последнюю модель навороченного компьютера, ощущает себя глубоко несчастным и обманутым. Нет, не в деньгах, а в неосязаемых эмпи¬реях, которые то ли вовне, то ли внутри.
Почему эта работа изматывает нравственно и физически? Даже малообразованный автор отдает себе отчет в культурной ценности этой литературы. Это раз. При всем таланте и всех наработках статус «бульварного чтива» с неё никто не снимет. Тем она ценна и даже самоценна. Не надо путать божий дар с яичницей. Бог и бизнес любят порядок. Авторов угнетает постоянный цейтнот — это два. Мрачная наполненность этих шедевров — это три. Вот самые поверхностные причины тоски, и возможного запоя. Меньше всего это касается именитых, они сами по себе торговая марка и могут уже поработать над стилистикой и прочими консервантами самоуважения. Им не надо тянуть на Сименона, достаточно права тянуть одеяло на себя.
Основная беда творческой личности в том, что автора постепенно захлёстывает волна бесконечно повторяющихся убийств (а ведь каждое убийство на бумаге «ритуально» и имеет обратное эхо), грубого насилия, откровенной любви... Как бы чёрств и закалён ни был автор, он устаёт. Он деградирует в самых тонких слоях, он ощущает эту разрушительную вибрацию незримых материй. Он понимает, что у него есть нечто, что хуже чем нервы. Душа. Она мстит. И тем это страшнее и болезненнее, чем сложнее натура (тот же непризнанный гений, который всё ещё мыслит себя в Большой Литературе).
Ремесленничество выхолащивает. Временное становится постоянным. Портится вкус, нарушается чувство меры. Нарабатываются неистребимые штампы. Роман с бульварным издательством становится роковым. Он, автор, понимает, что страсти-мордасти действительно существуют и они — в нём. Их не перечеркнешь.
Автор вне бульваристики становится творческим инвалидом. В лучшем случае это — затяжная болезнь.
Что бы ни начал погубленный гений на стороне, он начинает стилизоваться под самого себя бульварного, его мышление бесповоротно опошлено. И происходит это незаметно: сперва он подражал кому-то — ведь надо усвоить требования, тему, атмосферу, потом уже подражал себе — это называется «найти свой стиль». И даже слова после этого складываются так, а не иначе... Катастрофа!
Всегда можно уйти. Пройти назначенный самому себе реабилитационный курс. Лечь на дно. Приёмы автор знает, поднаторел. Остается одно — осуществить последний роман: когда не один против всех, а один на один с собой. Возможно, это поможет. Иного пути всё равно нет.
9. ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Я читаю визитку издательства из семейства хищных кошек: «3аговоры и перевороты, военные авантюры и шпионаж, терроризм, наркобизнес, мафия... Каждый день, каждый час профессионалы из спецслужб, пренебрегая опасностью, сражаются с многоликой гидрой преступности. Остросюжетные романы серии — об этой невидимой и незатухающей войне, в ходе которой преступники и агенты спецслужб проводят немыслимые операции, изощряясь в достижении своих целей…»
Мне кажется, это и есть обнародованные бульварным бизнесом правила игры для безропотных пешек. Пешки — не только ав¬торы, но и мы, их читатели, кто покупается на эти анонсы. Не зря я брал названиями глав заголовки «бестселлеров», которые «проглатывают от корки до корки», а эпиграфами — куски наугад, ну разве что недолго ища. Тут всё к месту. Мне кажется, не всё так безобидно. Притом что я не сгущал краски.
Маркетинг, говорят, в таких сугубо узких издательствах, не существует. Метод прост — тыка, щупа и ухвата. Наблюдения, помноженные на риск и наглость. Девиз: чем хуже — тем лучше. Публика — дура. Принцип забегаловки: клиент всё сожрёт. Еще недавно мы так жили в масштабах государства, это — норма нашего бытия. В издательствах «жёлтого» цвета это знают, помнят и учитывают. Дураков в процветающем бизнесе нет. Все эти поточные линии — «Альфы», «Беты», «Гаммы», «Дельты», «Ультры» и «Инфры», как одноименные лучи, пронизали общество, видя его насквозь. И попавший в ловушку автор мечется между издательствами «ВRED» и «МRАС», пытаясь творчески быть выше конъюнктуры. Бедный, бедный... А мы?
Между прочим, «Рабыня Изаура» была любимым чтением последней российской императрицы Александры Федоровны. Тогда это была книжка. Царица её любовно переплела кожей и вытеснила в правом верхнем уголке свастику — древний рунический символ солнца. Она была всё-таки немка. И если кожа — сексуально, то свастика — брутально. Вот так всё тесно и не ново в этом мире.
Как и то, что «надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Нынешний повеса не купит там, конечно, роман в стихах плодовитого автора А. Пушкина, он купит какой-нибудь «Укус вампира» с каплями крови на обложке. Можно, одновременно приколоться, оттянуться и постебаться. И еще подумать, оторвавшись от тошнотворных кошмаров и оглянувшись на мирные пашни и аллеи: «Боже, как прекрасна обычная жизнь!»
И где-нибудь там, в эмпиреях багровых тонов, усмехнется многоликая гидра: ну, думай, думай...
