Мне 27 лет. Моему ближайшему другу и того больше. Он пишет фэнтэзи-роман про молодого журналиста, взятого в плен библиотекаршей-вампом. Не вампиром — вампом: это важно. Повторяю: не вампукой... Вампом. Его привлекает мертвенная красота. Ради него, страждущего, жаждущего и алкающего, я начал весь тот движ, который мы назвали «круглым гранжем». Цель простая: вызволить его ум и сердце из тёмных лакун подросткового ню.
Наверное, вы скажете: это никуда не годится и — вообще, в сухом остатке — это смешно. И снова: это никуда не годится. В этом возрасте Александр Македонский захватил весь мир, о котором он знал. А мой друг — его зовут Никас — целыми днями думает о том, как пойдёт в библиотеку, чтобы взять книгу про Пол Пота и Кампучию, а потом просрочить её, чтобы ему выставили штраф: 45 рублей. У него плохо будет работать приложение, и библиотекарша застит выход своей дебелой фигурой. В библиотеке погаснет свет, и Никас увидит на щеке библиотекарши слезу, а в ней — отблеск свечи, которая самовозгорелась на столике у образов на другом конце КПП.
... Я не единожды вытаскивал Никаса на прогулки, чтобы выбить из него эту дурь. Я стал носить с собой теннисный мячик, чтобы, когда он слишком погрузится в себя, делать бросок ему в темечко. Вскоре я обнаружил, что вамп пленила и меня: так бывает, когда чья-то чужая мечта обаятельна — и она вскоре становится и твоей мечтой тоже.
Вот как это произошло: в туалете торгового центра я, встав раком, простоял под сушилкой добрые полчаса. Я сушил несуществующие волосы. Пятью минутами раньше я их под корень сбрил в парикмахерской. Наконец включилась и другая сушилка, установленная рядом. Это вывело меня из сна. Я увидел женщину: она тоже стояла раком и тоже сушила волосы, но вполе существующие, и очень даже существенные — она сушила роскошную гриву светлых волос, тряся головой, отчего по волосам расходились волны: со стороны было похоже, как будто она, как цирковой тигр, прыгает через горящее огнём кольцо, я при этом почему-то могу видеть только её голову, такая у меня позиция для обзора.
Я моргнул. Она исчезла.
Я вернулся на фудкорт, где Никас доедал последнюю порцию макарон по-флотски, схватил стакан морса и разом осушил его, после чего сказал:
— Мы создаём группу.
— Это был не мой морс.
Я посмотрел ему за плечо и увидел, что к длинному столу, с двух сторон уставленному стульями на длинных ножках, возвращается мужчина в пожарной форме. Он уже издалека увидел, что его морс не на месте.
— Тарикат имени... (нрзб), — сказал я, схватил Никаса за шкирку и потащил в зоомагазин.
... Мы стояли у аквариума. За его стеклом трепыхалась черепаха.
— Я предлагаю сделать этого парня нашим символом.
— Да-да, я понимаю. Ахиллес никогда не догонит черепаху, — сказал Никас.
— Нет, дело не в этом. Мы будем так же степенны и осмотрительны. Мы создадим ячейку наподобие его грота в этом аквариуме. Ты посмотри: он даже ракушек внутрь натаскал.
— А баба его где?
— Какие бабы? Это же тарикат.
— Я хочу в библиотеку. Меня вдруг заинтересовал один эпизод из истории вьетнамского сопротивления.
... Позёмка летела под дых. Дыхание спирало — от счастья, разумеется. На носу стояло первое объединение в нашей жизни. Любовь к тому, что из этого выйдет, уже переполняла нас. Я видел, что Никас обретает смысл прямо на этой заснеженной дороге, перешагивая через гущу грязи, продырявленной колёсами.
— Тарикат не подходит. У нас нет духовного содержания, — вдруг просопел Никас.
— Как же нет? Мы берём истоки из дельты реки Нил. Всегда в основе стоит некий романтический образ — будь то библиотекарша или черепаха, или даже родовой герб, на котором изображена кухонная утварь и написан девиз на латыни.
— Правильно... Это правильно. Поэтому мы будем называться Lomykinas Masturbatis.
И мы написали эти слова ботинками под окнами девятиэтажного дома. Вероятно, проснувшись, кто-то подумает, что это адресовано ему. И будет абсолютно прав.
Глеб Буланников
