Часть первая. Лодочник
Часть вторая. Каждому по вере
Часть третья. Как мы дрались с енотами
Реальный двуногий пират появился у нас на стоянке ближе к вечеру. Этот персонаж именно так нам и представился: «Пират», хотя впоследствии я узнал, что его все знают под другим прозвищем. Этот товарищ интуитивно показался мне каким-то отталкивающим. Он вручил мне свою визитку и чрезмерно красовался, называя себя центровой фигурой этого места, без ведома которой ЗДЕСЬ не происходит ничего. Я для себя как-то быстро смекнул, что мудрые лидеры обычно наделены таким свойством, как скромность, потому как им не надо приумножать свое влияние легендами о собственной важности. Этот капитан Смоллетт быстро стал у нас столоваться, чем сразу вызвал ассоциацию с типичным человеком-чайкой. Потом испросил вина, а затем и сигарет, и я протянул ему початые полпачки. У него глаза расширились:
— Сколько мне можно взять?
— Возьми, сколько считаешь нужным.
Unsplash
Он взял всё, что было в пачке. Довольный, сказал, что следит за порядком на этой лагуне, организовывает вывоз мусора. Каждая стоянка скидывает ему по сто рублей, он нанимает лодочника и вывозит мешки с остатками людского. Поэтому с нас «сотка». К этому моменту Пират был мне уже отвратителен. Сто рублей на хорошее дело мне было бы совсем не жалко, но тут уже был вопрос принципа.
Я сказал, что мы наведем справки у местных о вывозе мусора. И, когда нам подтвердят схему, мы обязательно скинем деньги и сами поучаствуем в мероприятии, как волонтеры. Хотя свой мусор мы всегда вывозим самостоятельно.
Открытая демонстрация недоверия после исполнения им всех саг и легенд, о собственном криминальном величии и могуществе, которые мы слушали последние полчаса, привела его в холодную ярость. Его уход заметно расслабил атмосферу на стоянке, напоминавшую к тому моменту сцену из фильма Тарантино.
Вечером мы прогулялись до центральной авеню, где когда-то стояли. Там была веселая тусовка, с бубном и флейтой, и танцующими в свете языков костра обнаженными дамами.
Мы сидели тихонько, потягивая сухое вино, слушали музыку и разговоры. На «Пирата», постоянно концентрирующего на себе всеобщее внимание все теми же рассказами о собственном величии и могуществе, старались не отвлекаться. Но когда одна из девушек предложила переместиться всем к ней на стоянку за уютом и уединением, Пират сказал, что «именно так и сделаем, только дождемся, когда лишние адепты уйдут».
Сказано это было максимально нагло, глядя нам в глаза, человеком, который пару часов назад выедал, причмокивая, наши припасы, набил карманы нашими сигаретами. Но, главное, в компании были и наши новые приятели, соседи, и никто не наделял полномочиями этого «избранного» решать, кто здесь лишний. Повисла неловкая пауза, но никто из нас публично конфликтовать в такой момент совершенно не хотел.
Мы в полнейшем шоке встали и пошли к себе. Мне показалось, что я заглянул в бездонную мглу человеческой подлости, наглости и эгоцентризма, в которой персонаж искренне верит в то, что ему все должны и обязаны просто по дефолту.
Я был в неописуемой ярости, меня поколачивало, и отчаянно хотелось помыться. Сходить в душ и смыть с себя его флюиды полностью. Мы сидели у нас на стоянке за костром и вываливали все свое негодование. Я цедил сквозь зубы:
— Неужели никто не видит, что он абсолютно конченый!? Мгновенная карма? Да если ТУТ есть какая-то справедливость — он должен сидеть скрюченный и почерневший! Ему больно должно быть!!!
Я вытащил его визитку и в ярости бросил ее в костер. Всю ночь у меня клокотало и я не мог заснуть, думая, как один упырь может эффективно изуродовать атмосферу и настроение места.
Утром я встал с хмурой головой и пошел к морю искупаться и освежиться, пока не начало жарить. На подходе к обрывистым «балконам» я увидел его.
«Пират» сидел на камне на корточках как чайка. Он скрючился, согнул спину и взор его был жалкий и болезненный. С ним что-то произошло, он как будто потемнел, посмуглел.
— Э! У тебя есть лекарства? — спросил он меня.
Я стоял в полном шоке не в силах оторваться от него.
— Ты чего?
— Брат, я заболел. (Брат!?!?) Температура высокая. Дай лекарств хоть каких-нибудь.
Я не знаю точно, что с ним было: обострение гепатита, героиновая ломка или отравление некачественным алкоголем? Я разглядывал этого охающего и стонущего от боли несчастного и прокручивал в голове весь вчерашний день.
Я вернулся в лагерь и рассказал компаньонам о том, что увидел. Время выпученных глаз теперь настало для них.
— Ты вчера у костра так и говорил, что он будет сидеть скрюченный и черный!!!
Я молча полез в аптечку. Стал вынимать по паре таблеток всего, что у меня было.
— Ты что, собираешься ему еще и лекарства дать?!
И тут я понял, что я изменился. Тот человек, который приезжал СЮДА, не дал бы лекарства. А тот, который пожил ЗДЕСЬ какое-то время, он, изумленный и шокированный, достает цитрамон, парацетамол, анальгин, хотя понимает, что такой сволочи, как «Пират», было бы полезно помучаться.
Я вернулся к нему с лекарствами. Он даже не сказал «спасибо», просто начал их жадно глотать, запивая водой. Я попытался ему сказать, что, быть может, все так произошло оттого, что он незаслуженно обидел моих друзей? Но я понял, что он меня просто не слушает. Эта история была уроком не для него, а для меня: «Поосторожней с мыслями, здесь они имеют свойство исполняться».
Кирилл Михайлов
