Часть первая. Лодочник
Часть вторая. Каждому по вере
Часть третья. Как мы дрались с енотами
Часть четвёртая. Реальный двуногий пират
В день перед отъездом я отчаянно искал индейца Бубу, чтобы покаяться о том, что его слова действительно уже не кажутся мне смешными. Я искренне хотел рассказать ему, что почувствовал Утриш, почувствовал себя в нем, ощутил свое место и ту самую «магию». Более того и все остальные пророчества Бубы впоследствии исполнились в точности, как он говорил: городская жизнь моя перекроилась. Я «ушел из телевизора» в интернет, расстался с девушкой, съехал от родителей в собственную однушку. Я провел год в мыслях о том, как вернусь. И через год вернулся СЮДА уже на месяц, как и пророчествовал Бубу, чтобы встроиться в ритм и почувствовать место полностью.
Unsplash
Через год я возвращался на Утриш уже не в статусе атеиста. После всех многочисленных пережитых ЗДЕСЬ сцен, я перестал так себя называть. Я не знал, как теперь описывать свое мировоззрение, использовал слова «суеверный» или «мистик».
Я приехал один, без компании, чтобы не зависеть ни от кого и побольше слушать и наблюдать себя. Из группы тех, кто приезжает СЮДА за тусовкой и весельем в режиме полной свободы, я перешел в группу тех, кто приезжает, за упражнениями, практиками, саморазвитием.
На пустую лагуну меня вез все тот же лодочник. Который с радостью вспомнил, как вернул мне потерянные деньги. На пляже меня снова встретил другой голый мужик, Сергей, который помог выгрузиться. Я хотел было брать весь свой скарб и идти в лес, искать стоянку и расставляться. Но он настоял:
— Сядь, ты! Попустись! Всё! Ты дома. Место твое не убежит.
Его слова как программа зашли в мозг. Надо было снова перестраиваться с городского ритма, входить в резонанс с местом и лесом. Возвращаться в позабытое за год состояние, в котором я покидал лагуну в прошлом году.
Я опустил зад на теплый камень, расчехлил домашнее сухое и передал Сереге. Мы разговорились, и я как-то моментально проникся и доверился ему. Сложно измерить время ну Утрише, но мы болтали примерно одну бутылку вина. И он сказал: «надо тебе устроить привальную». Мы дотащили мою снарягу и продукты до его стоянки, где «никто не тронет». И ушли в какой-то невообразимый фантастический приключенческий трип, по итогам которого вечером я вдруг осознал, что сижу на горе на высоком можжевельнике, пьяненький, и наслаждаюсь видом бескрайнего моря в окружении трех невероятных свободных личностей, один из которых, похожий на индуса, как-то показывал мне свою лежанку на высокой сосне. Я понял, что за один вечер у меня на уровне эмоций случилось больше невероятных событий и знакомств, чем за весь прошедший год, несмотря на то, что он для меня был весьма насыщенный.
— Вот это привальная! — пробубнил я, не в силах оторваться от моря.
— Ага! — улыбнулся Серега.
Я много думал об этой форме сознания, которая просыпается в человеке в таком месте, в таком социуме.
ЗДЕСЬ, в отсутствии якорей привычной городской жизни, сознание выходит на свободный простор. И постепенно человек замечает, что стандартная мотивация поступков, основанная на логике, срабатывает далеко не всегда. Но, зачастую, самые верные ощущения ЗДЕСЬ — самые первичные, не обремененные анализом. Ты просто чуешь нутром, что перед тобой наглый прощелыга и настоятельно рекомендуешь ему не нарушать твой покой на стоянке. А наиболее выгодные действия зачастую интуитивные. Непонятно откуда приходящий нарратив о том, что надо заглянуть на эту стоянку, хотя меня никто и не приглашал, заканчивался тем, что я, некурящий, раздавал остро нуждающимся свои сигаретные припасы, заведенные как раз для такого случая.
Эта форма сознания и восприятия берет верх, когда человек помещает себя надолго в такие условия. Я заметил, что стал лучше понимать животных, их чувства и мотивацию поступков.
Я сидел в медитации на своей стоянке, как почувствовал. Что в мое безмолвие кто-то прокрался, уловил спиной чье-то присутствие. Я повернулся, в кустах стоял какой-то странный пес, который метнулся от моего взгляда назад в заросли. Я причмокнул губами, поманил животное, и оно выглянуло снова, немного прижимаясь к земле, готовое в любой миг бежать прочь.
Это была не собака, это был шакал. Причем, это была беременная самка. Она жутко боялась меня, но очень хотела есть. Как я это понимал — не имею понятия до сих пор, но в тот момент я считал всю информацию совершенно уверенно.
Я встал, шакал кинулся назад, я снова начал насвистывать и причмокивать. Понял, что надо быть медленнее, надо стать предсказуемым для нее. Я медленно подошел к палатке, и достал банку шпрот. Она смотрела.
Я нюхал банку и демонстративно облизывался, подавал понятные ей сигналы, и чувствовал спиной, как самка не может оторвать взгляд от меня и от еды. Достал нож и снова спровоцировал бегство псового. Поманил и поставил банку на камень, вернулся на место для медитации и сел также, спиной к гостье. Спустя время, я обернулся. Шакал стояла все там же, глядя на банку и не решалась подойти. Тогда я поднялся, взял шпроты и медленно пошел к ней. Будущая мама сразу дала дёру, а я поставил шпроты ровно туда, где она только что стояла, и вернулся на свое место.
Она вернулась, понюхала шпроты, посмотрела мне в глаза, а потом схватила всю банку зубами и убежала вместе с ней метров на тридцать в лес и там накинулась на угощение. Через несколько дней она пришла снова, и я с радостью повторил церемонию.
Утриш постоянно преподносил уроки, которые я впитывал. С той троицей, которая устроила мне привальную, я сдружился. Мы сидели за костром, и пили чай со сладостями. Разговор зашел о ксенофобии и я сказал, что свободен от предрассудков. Разве что цыган не люблю, потому как в 90-е жил с ними в одном подъезде и как-то не проникся.
После некоторого молчания тот самый индус в дредах спросил:
— А что ты скажешь, если я сообщу тебе, что я — цыган?
Второй мой новый спутник, внешности скорее славянской, поднял голову:
— Я вообще тоже — цыган, — пожал он плечами.
Мне пришлось заново пересматривать мои жизненные концепции. Друзья мои спустя неделю решили сменить дислокацию и поехать в Крым. Меня звали, но я отказался, у меня была цель — один месяц провести ЗДЕСЬ, чтобы почувствовать. И это произошло — место изменило меня фундаментально.
Кирилл Михайлов
