Прохаживаясь по офису «ЭргоСоло» и указывая на недостатки в осанке сотрудников, В.В. Шахиджанян иногда предлагает темы для материалов. Мне, например, сказал: «Напишите-ка о Шпаликове». Я практически не знал, кто такой Шпаликов, однако вдогонку Владимир Владимирович кинул: «Это был очень хороший поэт». А уж такое заявление – не что иное, как прекрасная тема.
Геннадий Шпаликов известен как сценарист (среди его работ такие шедевры советского киноискусства, как «Я шагаю по Москве», «Застава Ильича», «Ты и я»), но я попытаюсь проследить творческие мотивы Г. Шпаликова, основываясь на его стихотворениях. Не знаю, впрочем, насколько такой способ проникновения в жизнь является оправданным, но кажется, что по поэзии, если она настоящая, можно сказать многое. Если не лучший источник, но уж точно – не последний.
Геннадий Шпаликов написал более сотни стихотворений, из которых большинство – тематически, эмоционально, даже топографически – соответствуют позднему творчеству Сергея Есенина. Следуя за автором теории литературных реинкарнаций Дмитрием Быковым, стану цитировать Шпаликова, а читатель обязательно увидит поражающие сходства с главным рязанским поэтом и без дополнительных объяснений.
Москва и её улицы стали для поэта местом вдохновения, ожидания, эмоции. Он гуляет, подмечает разноцветность весенних ручейков, чувствует запахи столичных ночей. Кажется, что в моменты таких прогулок они совершенно неразъединимы с лирическим героем: вместе ходят, как Пушкин с Онегиным, и нюхают весеннюю Москву, плутая от одной улицы к другой:
А улицы ведут меня, ведут,
По заданной единожды программе.
Программе переулков дорогих,
Намерений весёлых и благих.
К сожалению, весёлые намерения для поэта и своего героя редко существуют отдельно от алкоголя: прекрасные прогулки и «шагания» по столице ближе к вечеру завершаются кабаком. Непосредственные описания загулов, духоты, табачного дыма и спиртовых облаков редки и сами по себе не ценны, потому что их роковая власть над поэтическим сердцем считается всё-таки злом, а не благом. В такую весну, днём светлую и ночью пьяно-тоскливую, довольно сложно жить счастливо.
Ещё, как на горе, весенние месяцы,
В крови обязательное брожение.
А что если взять и… повеситься,
Так, под настроение.
Становится невыносимо тяжело. В голову неизбежно лезут мысли о неправильной жизни, прошлых грехах, злостях и грубостях, причиняемых родным людям. Наряду с нагнетающей темнотой кабака и туманами, пеленающими нервное и пьяное сознание, поэта атакуют мысли о необъяснимом экзистенциальном болоте, куда потихоньку, год за годом, стих за стихом его засасывает и засасывает:
Но откуда на сердце
Вдруг такая тоска,
Жизнь уходит сквозь пальцы
Жёлтой горстью песка.
Ближе к середине ночи, когда хмель почти полностью воплотился в боль, самобичевание и стыд, наступают моменты философских воспоминаний и откровений. Многие из них открываются именно в состоянии опьянения, а сформулированную чёткость и форму приобретают чуть после. Мысли о собственной безнадёжности поэта претерпевают метаморфозу в макрокосм: личная бытийная тоска и бытовая неурядица экстраполируются на окружающий мир.
Всё давно происходит помимо,
Неужели и вправду тогда
Чередой ежедневных поминок
Оборачиваются года?
Дальше – шатания, дальше – новые глотки, дальше – похмельный сон неизвестно где. Даже если это дом: семья не любит, когда мужчина возвращается пьяный, уставший и обиженный на что-то сверху. Даже если это двор, или арка, или подъезд дома – холодный камень и паутина вряд ли покажутся хорошим местом по пробуждении. Тем не менее, поэта настигает сон: томный, больной, ожидаемый всем существом, так как впредь не-сон – состояние тяжкое, как похмелье:
И улыбаюсь я во сне,
Ору во сне, как рота,
И надо просыпаться мне,
А неохота.
Приведённые строки разных стихотворений Шпаликова в этой последовательности отчётливо показывают состояние и его самого, и позднего Есенина. У обоих – страсть гулять-шататься по Москве, заканчивая вечера за стаканом; у обоих – пагубная привычка, обрушающая рамки поэзии и полупьяного рыдания; у обоих – похмельное философствование и теоретизирование в поэзии о личных и личностных распадах.
Что один шагал по Москве в 1910-х, что другой в 1950-х – всё одно.
Что тот писал прекрасные стихи о текучести весенней погоды, что этот – всё схоже.
Что первый терял себя, семью, талант и надежды в водке, что второй – всё слишком похоже.
И даже, как бы печально ни было, даже с жизнью распрощались одинаково. Но и стали одинаково большими поэтами тоже.
Борис Поженин
