Как выглядит кризис среднего возраста сейчас?
Необычно, странно и увлекательно.
Читайте подробности в этой статье.
Илья Ильич Кобозев, редактор 1001
Смена профессии, дауншифтинг, течение «чайлд-фри»… Всё это — выбор людей, у которых всё, так сказать, не как у людей. В мире диктата СМИ, рекламы, общественного мнения ещё остались способы жить не как все, не плясать под чужую дудку. Любопытно, что особенно часто подобные решения принимают люди именно моего поколения — 35—40 лет. Итак, что же это — мода, вызов обществу, признаки кризиса среднего возраста или действительно тяга к самореализации?
Смена профессии: погоня за мечтой, а не седина в бороду…
Психологи знают, что желание радикально сменить профессию — один из признаков так называемого кризиса среднего возраста, который приходится на 35—40 лет. В этом возрасте люди начинают осознавать, что смертны. Они начинают задумываться над тем, что же они в жизни сделали и действительно ли та жизнь, которой они живут, — та самая Жизнь Их Мечты. Кто-то вдруг понимает, что профессиональный потолок достигнут — а дальше что? Кого-то заела текучка и рутина, кто-то вдруг осознаёт, что его жизнь скучна и беспросветна. А кто-то живёт в вечном цейтноте, из-за чего не остаётся времени ни на семью, ни на друзей, ни на самого себя. Существует гипотеза, согласно которой человек вообще может заниматься одним и тем же видом деятельности не более 8—10 лет (после этого срока любая работа приедается), и часто кризис среднего возраста как раз и совпадает с таким профессиональным рубежом. Он заставляет задуматься: а тем ли я занимался всю свою жизнь? Не поздно ли ещё всё изменить?
Однако на то, чтобы бросить всё и начать с нуля, решаются единицы — для этого нужна колоссальная мотивация и определённый склад характера. Психиатры установили, что для большинства людей вынужденная смена профессии такой же стресс, как и развод, — ведь такой шаг почти точно повлечёт за собой резкое падение доходов, снижение социального статуса и неуверенность в завтрашнем дне. Тех же, для кого это осознанный выбор, такие мелочи не пугают. Не порадует и отношение окружающих — приготовьтесь услышать про то, что «лошадей на переправе не меняют». Хотя такое отношение скорее характерно для России — на Западе смена профессии, в силу специфики экономики, дело гораздо более привычное.
Разумеется, о смене профессии задумываются не только те, у кого какой-то внутренний «кризис». Опрос общественного мнения показал, что в США, в частности, об этом шаге подумывают около 60% (!) людей. А в Швеции практически каждый человек меняет профессию два-три раза в течение своей жизни. В основе такой удивительной гибкости — изменения, происходящие в обществе и в экономике. Одни профессии «отмирают», другие появляются, огромные изменения происходят в традиционных отраслях, информации всё больше, знания обновляются — а значит, люди должны фактически всю свою жизнь учиться и переквалифицироваться, и смена профессии уже перестаёт казаться чем-то пугающим. Те же, кто это делают «по велению души», могут привести множество примеров своих знаменитых предшественников — например, американский писатель О. Генри когда-то работал в аптеке и в земельном управлении, был кассиром и счетоводом в банке. И если бы Поль Гоген так и не бросил свою весьма прибыльную и респектабельную карьеру биржевого маклера, то мир никогда не получил бы его гениальных работ.
Дауншифтинг: философия, а не необходимость
Тут мы и подходим к теме дауншифтеров, к числу которых вполне можно отнести того же Поля Гогена и о которых в последнее время много пишут. Режущее слух английское слово «дауншифтинг» означает, согласно словарю: 1) переходить с высокооплачиваемой, но связанной с чрезмерным стрессом, нагрузками и отнимающей всё свободное время работы на более спокойную, хотя и низкооплачиваемую по сравнению с прежней; 2) авто — включать понижающую передачу. Иными словами, дауншифтер замедляется на работе, чтобы ускориться в других областях жизни. Как написано на сайте российских дауншифтеров, дауншифтинг — это «осознанный отказ от чужих целей, жизнь ради себя и своей семьи. Он может сопровождаться понижением зарплаты и должности, отказом от традиционной карьеры и «крысиных бегов». Дауншифтеры — это люди, добившиеся успеха в карьере, но в какой-то миг решившие «выйти из игры» и ступившие на путь возвращения к себе, к своим желаниям… Дауншифтеры не авантюристы, они просто отказались от чужих целей и желаний, перестали быть винтиками системы». Кроме Гогена, среди знаменитых дауншифтеров — Будда, оставивший роскошную жизнь во дворце, римский император Диоктелиан, который отказался от престола и остаток своих дней выращивал капусту, и, конечно, Лев Толстой.
В разных странах дауншифтинг распространён в разной степени. Здесь следует подчеркнуть, что речь идёт не о «вынужденном дауншифтинге» (то есть об увольнении, невозможности найти работу по специальности и т.п.), а именно о добровольном решении. Согласно опросам общественного мнения, это решение уже приняли более 30% процентов американцев и 26% австралийцев (а последние вообще хотят, чтобы к 2015 году дауншифтером стал каждый второй австралиец). Считается, что чем выше средний уровень жизни в стране, тем больше людей пересматривают своё отношение к деньгам и карьере. Гуру дауншифтинга считают Джона Дрейка, автора книги «Downshifting». В ней он, кстати, предлагает совершенные реальные варианты альтернативного образа жизни. Вовсе необязательно «бросать всё» и уезжать на острова: можно перейти на более творческую, но менее престижную и хуже оплачиваемую работу, переехать жить за город, в конце концов, отказаться от повышения (и такое бывает!) или перестать работать сверхурочно.
«Чайлд-фри» — честность, а не чёрствость
Однако мы всё о работе, а «идти собственным путём» можно и в семье, и подтверждение тому — движение «чайлд-фри», то есть «свободных от детей». И именно «свободных», а не бездетных, т.к. «бездетный» — это тот, у кого детей нет и ему от этого плохо, а «чайлд-фри» — тот, кто их иметь не хочет. Это люди, которые не считают, что быть родителем — святая обязанность каждого человека, и которые хотят посвятить время своей жизни чему-то другому, нежели воспитанию детей. Кто-то не любит детей; кто-то их любит, но не считает, что им есть место именно в его жизни. Пожалуй, из всех описанных в этой статье способов «жить своей жизнью» этот — самый критикуемый, и тем, кто его выбирает, приходится особенно нелегко. Попробуйте сказать своим родителям, что никогда не подарите им внуков (особенно если вы женщина). Попробуйте объяснить свою позицию знакомым, родственникам и коллегам (особенно тем, у кого уже есть дети). В сотый раз поймайте на себе взгляды, полные ужаса, и приготовьтесь услышать про высшее предназначение женщины, про то, как «чайлд-фри» противоестественно и антигуманно, что бездетная семья — не семья, что даже в Библии сказано «плодитесь и размножайтесь» и т.п. Однако сегодня много женщин, у которых хватает смелости заявить, что дети просто не вписываются в их жизнь, что без детей они счастливы — и это их выбор, на который они имеют право.
«Белые вороны» в России
Но это на Западе, а какое отношение всё это имеет к нам? К России, где «не до жиру, были бы живы», где только, кажется, сумасшедший может отказаться от насиженного места и уйти «в никуда», где дети и семья — практически синонимы? Поверьте, самое прямое. И у нас все вышеописанные явления весьма распространены и даже приобрели свой, российский колорит.
Так, одна моя подруга неожиданно ушла со своей руководящей должности в туристическом агентстве, чтобы учиться на психолога. Другой надоело быть финансовым консультантом, и она стала возить туристов в Гималаи. Моя сестра распрощалась со своим трубопроводом, астрономической зарплатой и страховкой, чтобы шить костюмы в театральном ателье и иметь свободное время, чтобы танцевать по вечерам танго. Это если говорить о смене профессии. Друзья и знакомые вдруг стали резко бросать насиженные места, зачастую высокие должности и внушительные оклады, чтобы заняться чем-то, о чём давно мечталось. И нет — их не уволили, не сократили и они не хронические неудачники. Просто пришло время. И жить иначе им стало невмоготу.
И это абсолютно закономерно. Неудивительно, что делают это в основном те, кому сейчас 35—40 лет. Мы поступали в вузы в начале 90-х — как правило, в вузы, выбранные родителями, позволяющие получить «правильные» профессии, способные прокормить нас в те дикие времена. И, послушно став экономистом, специалистом по менеджменту, финансам или управлению, сделав карьеру и заработав денег, приобретя необходимый светский лоск и правильный статус, мы стали задавать себе вопрос, который неизбежен после тридцати: а зачем всё это? Кризис середины жизни особо остро выявил тот факт, что многие из нас, в силу обстоятельств, живут «не своей» жизнью — а времени этой самой жизни осталось не так уж много.
Всё это хорошо знают в центре тестирования и развития «Гуманитарные технологии» на базе факультета психологии в МГУ — здесь консультируют людей, которые хотят определиться в выборе профессии. Изначально предполагалось, что это услуга для абитуриентов, но тут оказалось, что более половины обратившихся — люди в возрасте 30—45 лет. Вопреки всем ожиданиям, у 2/3 россиян разочарование в работе связано именно с внутренним кризисом, а не с материальными соображениями. Конечно, реально поменять профессию нам гораздо труднее, чем нашим западным «коллегам»: попробовал бы кто-нибудь на Западе на собеседовании поинтересоваться, сколько соискателю на должность лет или какой он национальности, — на такую компанию сразу подали бы в суд. А у нас это в порядке вещей. И вместе с тем это реально и у нас — так же, как и дауншифтинг. Любопытно, что под самим понятием «дауншифтинг» в России подразумевают нечто совершенно иное, чем на Западе. Дауншифтеры — это не некие неудачники, которые стараются прикрыть свою несостоятельность модным словом, как многие у нас почему-то считают. И не тусовщики, которые сдают московские квартиры и уезжают жить в Гоа. Это не сторонники экотуризма, не те, кто временно «отдыхает от цивилизации», а те, кто живут по собственным правилам и на своих условиях — так сказать, по зову души. Можно сказать, что своего рода дауншифтерами, пусть и вынужденными, были представители «поколения дворников и сторожей». Сегодня, пожалуй, самые знаменитые российские дауншифтеры — это Герман Стерлигов и Пётр Мамонов, уехавшие жить в деревню. Конечно, скажете вы, имея стерлиговский капитал, можно уехать хоть на Луну. Кстати, именно финансовая сторона вопроса и побуждает многих заявлять, что дауншифтинга в исконном смысле этого слова в России не существует: ведь западный дауншифтер по сути бежит от успешной и приевшейся карьеры. А российский — от невозможности её сделать. Пресыщение чем-либо — сумасшедшим успехом, большими деньгами или, наоборот, слишком спокойной буржуазной жизнью и сытостью — возможно только тогда, когда это есть, а в нашей стране вышеперечисленное — дефицит. По статистике, дауншифтеров у нас процента три населения, но эта цифра в последнее время растёт, и всё больше становится тех, кто согласен с известным американским предпринимателем Харви Маккеем, автором книг по психологии бизнеса: «Не стоит всю жизнь работать на одном месте ради того, чтобы вас наградили золотыми часами при выходе на пенсию».
Однако несказанно труднее приходится нашим российским «чайлд-фри» — да, и они у нас есть. Моим знакомым женщинам, сделавшим такой выбор, уже за сорок, детей у них не будет никогда, и своё время и силы они отдают любимому делу, любимым людям, друзьям и тем занятиям, которые доставляют им радость, — будь то путешествия, домик в деревне, хобби, самообразование или, кстати, помощь другим. Упрекать женщин, не имеющих детей, в чёрствости просто смешно — одна такая моя знакомая практически воспитала своего племянника, участвовала во множестве благотворительных программ и была кормилицей всех бомжей в своём районе. Однако российских «чайлд-фри» отличает не только большее число трудностей, с которыми им приходится столкнуться. Как и в случае с дауншифтингом, иностранное понятие, попав на российскую почву, искажается, обрастая всякого рода особенностями, и одна из них — немыслимая агрессия некоторых людей, состоящих в сообществе «чайлд-фри» в интернете. Непонятно почему, но их отличает ненависть к детям и ко всем, у кого они есть. Читаешь их сообщения, и становится не по себе: беременных они называют «свиноматками», всех, у кого есть дети, считают отсталыми существами, смысл жизни которых — в том, чтобы плодиться. Выясняется, что уступать место беременной в метро — глупо: ну и что, если ей тяжело, сама ведь этого хотела. Такой же глупостью они считают и государственную помощь семьям с детьми (сами нарожали, пусть сами и разбираются), которая, оказывается, также является ущемлением, их, «чайлд-фри», прав — ведь часть этих средств государство получает из налогов, которые они платят. Какой разительный контраст с западными сайтами, на которых мило и вежливо обмениваются мнениями те, кто просто не хочет иметь детей и борется за то, чтобы общество признавало и уважало их право на это. Наши же, призывая к уважению себя, начисто лишают этого права всех «инакомыслящих».
Итак, вывод: наша российская реальность наложила на эти явления свой уникальный отпечаток, и от этого никуда не деться. Однако сказать, что у нас, в силу экономических, политических и социальных причин, нет людей, которые хотят не выживать и устраиваться, а именно жить, причём по велению души, — полный абсурд. Их не так много, им трудно, и их решения никогда не будут популярными. Но они готовы платить за них ту цену, которая потребуется. Если вы — один из них, то вас всегда будут отговаривать, пугать экономической нестабильностью, нищей старостью и голодными детьми. Друзья будут крутить пальцами у виска и поражаться, что на вас «нашло». А «нашло», как я полагаю, просто желание жить своей, а не чужой жизнью. Без оглядки на родственников, коллег, состояние экономики и соседей по подъезду.
Мария Русакова
