Я очень рад, что мне не пришлось жрать цедру апельсина. Я зажался и взял дольками, как будто королевич — пальчиками. Да, кстати: дамские пальчики. Я ими закусил. Это виноград. Потом мы обсудили феминность современной режиссуры. У Марты румынские корни, она любит фильмы про больницы в Бухаресте и цыган в Андалусии. Тем не менее, цедру с рук я жрать не стал. Феминность — разве плохо? Плохо — это тарантул за шиворотом. А феминность рождает дамские пальчики. И цедру. Но с рук жрать нельзя.
Потом мы обнаружили себя у подножия Эльбруса. Я держал в руках выигрышный лотерейный билет, который мне нужно было в течение двух суток обналичить в Москве. Но она сказала: «Поедешь — всё кончено».
Я не поехал. Но цедру с рук не жрал.
Королевич задержался в статусе. Поездка в Канны отложилась лет на пять. Нельзя приехать и просто не жрать цедру. Феминность требует бескорыстной любви, но не пользования. Как земля. Выжигать — нельзя.
В лице Марты я хотел заключить союз с феминной режиссурой. Я так вообще называю «новую волну».
Так я потерял выигрыш в лотерее.
Так я потерял Марту.
Цедру я потом унюхивал на улицах городов, в которые приезжал, чтобы найти Марту.
Обоняние не отказывает мне, хотя я даже попробовал иглоукалывание. Меня накурили, обстучали точки энергии цинь... Ничего.
Какой выход?
Я лезу в сердце феминной режиссуры. В её храбрые предсердия, которые, однако, пахнут цедрой апельсина. Зачем мне это сердце вручили? Оно, пахнущее цедрой, но всё-таки окровавленное, лежит, бьющееся, у меня в ладонях.
Я не могу. Лучше тарантула, Марта.
Глеб Буланников
