Читать Часть 1

На площади Хауптплац что-то происходило. Какие-то люди установили возле памятника киноэкран, протянули электрический кабель и стали крутить кино. Перед экраном стояла небольшая толпа; оттуда доносились женские взвизгивания, какая-то дама даже побежала от экрана прочь. Я встал из-за столика и пошёл полюбопытствовать.

М-да, зрелище не для слабонервных. На экране показывали скотобойню. Начиная с телят с перепуганными детскими глазами. Как их тянут, а они упираются. Как они потом висят, привязанные за задние ноги, над чаном, куда стекает кровь из перерезанного горла. Как мужчины в касках, сапогах и передниках деловито таскают туши (свежие трупы на самом деле) по кровавым лужам и смывают кровь с рук в специальных чанах с водой. Свиней там тоже показывали. Они сбились в угол, парализованные смертным ужасом.

Пол Маккартни (он вегетарианец, если кто не в курсе) как-то сказал: «Если бы у скотобоен были стеклянные стены, все люди стали бы вегетарианцами». Но мы предпочитаем не знать, откуда берётся наш нежный бифштекс. Мы отворачиваемся. Мы же добры к животным! Мы любим наших кисок и пёсиков; мы балуем их вкусными мясными консервами.

Так вот, эти ребята с плакатами на площади Хауптплац в городе Грац сделали стены стеклянными для своих добрых сограждан. В мирный вечер, в прайм-тайм, когда площадь полна народу, они этот народ тыкали носом. Народ вёл себя по-разному. Кто-то шарахался в сторону. Кто-то угрюмо смотрел. В целом, было ощущение шока.

Я не знаю, насколько эффективны подобные акции. Флёр благодушия они сбивают с нас точно. Но вот то, что есть люди, которым не всё равно, которые готовили этот фильм, покупали оборудование, получали разрешение на акцию, в конце концов, стояли здесь с плакатами, вместо того, чтобы вечером, после работы, расслабляться в кафешке — эти люди достойны глубокого уважения.

Ещё большее уважение внушало общество, которое позволяет этим людям быть собой и открыто выражать своё мнение даже в такой, очевидно, болезненной для сограждан форме. Это явный признак общественного здоровья.

Я что-то подобное видел в Дюссельдорфе. Дело было в пешеходной зоне возле универмага Schadow Arkaden.

Около одиннадцати утра народ там так и клубился. В самой гуще прохожих стояли двое подростков лет 14 с плакатами в руках. Несколько взрослых мужчин серьёзно разговаривали с этими пацанами, пытаясь им что-то объяснить. Я остановился посмотреть. На плакате было написано: «Droge fur alle!» Я сообразил, что немецкое «Droge» соответствует английскому «Drugs». Получалось: «Наркотики для всех!»

Ничего себе! И с ними ещё кто-то разговаривает? Да попытались бы они выйти с такими плакатами у нас! В лучшем случае получили бы пинка под зад, а в худшем попали бы под следствие. А здесь к этим соплякам относятся с уважением. Гражданское общество, понимаешь!

Я стоял перед экраном, смотрел на парней с плакатами и ощущал, как с треском рушатся стереотипы. Что происходит, в конце концов? Кто стенал под игом капитала: мы или они? Это же у нас была свобода совести и демонстраций! У них тут демонстрации разгоняют из водомётов; я сам видел по телевизору!

Впрочем, я отвлёкся, пора вернуться в Грац. Хороший ведь был вечер! Возле горы Шлоссберг Адрюша отпал. Устал, мол, с дороги, и вообще, почивать пора. Понятное дело: пиво пил он один. И мы с Натальей двинулись в гору вдвоём.

Снизу подъём выглядел не очень страшным, но минут через пять мы запыхались. Ступенек впереди ещё оставалось много. Вдоль лестницы кое-где светили фонари, но большей частью приходилось идти в темноте. Было неуютно: густые заросли кругом, и ни души. Потом нам объяснили, что нормальные люди по лестнице не ходят, а пользуются фуникулёром.

Чем ближе была вершина, тем очевиднее становилось, что там никого нет: всё-таки десятый час вечера. Было тихо, шум города остался далеко внизу, лишь откуда-то доносились обрывки мелодии скрипки. Наконец, мы ступили на смотровую площадку на самом верху. Действительно, ни души. Башня с часами вблизи оказалась гораздо больше, чем виделось снизу. И странное дело: звуки скрипки не только не исчезли, но стали громче. Кажется, они доносились из-за башни с часами.

Мы обогнули башню и увидели замечательную картину. На парапете, окружавшем смотровую площадку, стоял мальчик лет 13, судя по росту; в темноте было толком не разобрать. В руках его была скрипка, и держался он так, будто выступает на сцене. У его ног на парапете сидела девочка того же возраста и тоже со скрипкой в руках. Вроде как в зрительном зале. Она во все глаза смотрела на своего приятеля. Мальчик взмахнул смычком и выдал руладу на скрипке. Мелодия была смутно знакомой, но, очевидно, музыкант намеренно исказил её; в этом был явный стёб, и звучало всё очень здорово. Девочка хихикнула, вскинула скрипку к подбородку и ответила не менее забавной вариацией на ту же тему. Две скрипки повели весёлый разговор.

Я плохо разбираюсь в музыке, но и для меня было очевидно, что дети играют мастерски. Они не просто исполняли выученную мелодию, они делали, что хотели, они резвились и озорничали, то варьируя знакомые темы, то явно импровизируя. Обоим было очень весело; наконец, мальчик опустил смычок и расхохотался. Девочка вторила ему звонким смехом.

«Детская музыкальная школа, знаменитая на всю Австрию», — вспомнились слова портье. Мастерство юных музыкантов было замечательно, но меня удивило другое. Это чудесное действо происходило в довольно поздний час в глухом, безлюдном месте, и дети чувствовали себя в полной безопасности. Даже темнота их не смущала.

Уличные музыканты в Германии и Австрии — неизменно профессиональны и часто по-домашнему милы. Посмотрите хотя бы это:

Спускались со Шлоссберга вниз мы не по лестнице, а по какому-то тоннелю, освещённому странным синим светом. Где вышли — непонятно. Свет от уличных фонарей затейливой формы отражался от булыжной мостовой, отполированной до блеска подошвами за сотни лет. Можно было идти посреди улицы, машин нет, да и прохожих тоже; а вместо стен вдоль улицы светились витрины магазинов; там было на что посмотреть.

Вот хоть бы перстни; их эстетика непривычна нашему глазу:

А вот часы в корпусах из невзрачно серого металла (но не сталь же это?), но стоят они почему-то больше 2000 евро:

А вот витрина кондитерской, там эти их знаменитые Mozart Kugeln, только ручной работы:

Мы с Натальей не пили алкоголя, не виноватые мы, но маленький скрипичный концерт осенним вечером в старинном австрийском городке подействовал на нас опьяняюще; мы бродили зигзагами от витрины к витрине, делились впечатлениями, смеялись без причины и, вообще, посмотреть на нас со стороны, вели себя странно и легкомысленно. Тем не менее, каким-то образом мы добрались до отеля, ни разу не спросив дорогу.

Командировка у нас была рассчитана на неделю, и мы ещё немало увидели интересного и исторически значимого; побывали и на Октоберфесте, но такого блаженного состояния, как в тот вечер, больше уже не случилось. Хотя, казалось бы, причин к тому не было никаких.

Минуты счастья в этой жизни – непредсказуемая вещь!

Сергей Тихорецкий