Читать Часть 1
Наша 110-я была необычной школой, можно сказать, уникальной. От своей предтечи – известной в дореволюционной Москве Флеровской гимназии она унаследовала не только историческое здание на углу Мерзляковского и Медвежьего переулков, но и традиции высоких учебных стандартов.
Сюда отдавали своих чад руководители советской страны. Здесь учились дети высших партийцев: Кагановича, Бухарина, Радека, Щербакова, Хрущёва, Шкирятова, Сабурова, дети крупнейших военачальников – Гамарника, Уборевича, Якира, Василевского, Шапошникова, Тимошенко, Кузнецова, Кулика, Будённого, Городовикова, ряда наркомов и министров. Между тем в районе их проживания были более близко расположенные учебные заведения, но статусные родители предпочитали более далёкую 110-ю…
Пользовалась она высоким престижем и среди людей искусства и науки.
Мемориальная доска на здании школы
появится спустя многие
десятилетия после ухода директора
В результате ученическая масса сформировалась из трёх составляющих. Во-первых, детей номенклатуры, которых зачастую привозили на лимузинах (по требованию Новикова останавливаемых за квартал от школы). Во-вторых, отпрысков интеллигенции, средоточием которой в значительной мере был район Арбата с улицами и переулками. И в-третьих, ребята из соседствующих со школой домов.
Никаким секретом для Ивана Кузьмича не было то, что школьные годы, климат в учебном заведении кардинальным образом влияют на формирование личности человека, осознании им своего места в сложном и противоречивом мире. Но именно Новиков сделал упор помимо высоких учебных стандартов и на создание наиболее благоприятного для этого питательного бульона.
В школе не только обучали, но и многому учили.
Об отношении к заплаткам, то есть к детям небогатых родителей, я уже говорил.
А вот вещи и посерьёзнее.
Известный журналист и писатель Аркадий Ваксберг рассказывал, что Иван Кузьмич поинтересовался у него, новичка, не родственник ли ему его однофамилец Борис, учившийся в этой школе. Будущий писатель знал, что это его двоюродный брат, родители которого репрессированы, и что об этом говорить нельзя. Ну и ответил: нет, мол, не знаю такого.
Писатель и журналист Аркадий Ваксберг
Спустя несколько дней директор продолжил этот разговор, негромко проговорив:
Твой брат был гордостью нашей школы. Не надо от него отрекаться. И вообще ни от кого не надо. Родных не выбирают…
И писатель подчёркивает: этот жёсткий урок он запомнил на всю жизнь.
Годы сталинского террора заняли значительную часть рабочей биографии нашего директора. И он подавал пример действий, порой, как казалось, выходя за рамки возможного.
Так, рекомендовал, а фактически дал указание учителям не ставить двойки детям репрессированных. Об исключении их из школы и слышать не хотел. Более того, стремился максимально огородить несчастных детей от гонений.
Когда Ивану Кузьмичу Новикову велели провести разъяснение на пакостную тему о врагах народа, он отказался: “Я не позволю портить детей”, – писала в своих воспоминаниях дочка Николая Бухарина Светлана, по настоянию мамы взявшая в драматической ситуацию её фамилию – Гурвич.
И дальше:
Классная руководительница Лидия Игнатьевна Громан меня очень любила, старалась оберегать. Как-то, когда надо было в классе всё-таки что-то произнести насчёт врагов народа, услала меня с подругой в учительскую, будто бы для срочной работы…
Лидия Громан
Не дрогнувшей рукой (выражаясь образно, а как там было, не известно) в 1937 году директор включил в список выпускников-отличников дочку репрессированного высокопоставленного генштабиста Левичева.
Иван Кузьмич не только старался уберечь этих несчастных от травли, но и совершал немало других дерзновенностей. Так, он воспротивился изгнанию преподавательницы немецкого языка, этнической немки, в ходе гонений, развёрнутых против принадлежавших к этому этносу. Более того, спустя время представил её к высшей советской награде – ордену Ленина. Старался он и пресекать стукачество, всячески поощряемое со времен Павлика Морозова.
Был случай, когда во время контрольной один ученик заметил, как другой списывает сквозь прорезь в парте и, подняв руку, доложил учителю. Вызвали директора. Тот объявил: провинившемуся поставить двойку в четверти, а бдительному ученику – отправляться домой и больше в 110-ю не приходить. Отец, мол, пусть зайдёт, получит официальное объяснение. Этого стукача больше не видели, а шпаргальщику вместо двойки тихо поставили аморфное «не аттестован».
На чём же основывалась директорская смелость, граничащая с безрассудством, в годы, когда над каждым висел дамоклов меч ареста и расправы?
Иван Кузьмич сам отодвигал его от своей головы.
И делал это с помощью исключительных стандартов обучения.
Он сохранил многое из гимназических времён. В первую очередь, группу преподавателей, служивших примером для новых, принимаемых на работу. С помощью «старорежимных» учителей в школе старались поддерживать атмосферу уважения: учителей к учащимся, учеников – друг к другу, всех вместе – к чужому мнению. На уроках литературы и истории отнюдь не возбранялось, а и даже поощрялось высказывать собственные суждения, зачастую отличающиеся от трактовок, содержащихся в учебнике.
Всё это никак не вписывалось в насаждаемые в те времена каноны общественного поведения. О причинах возникновения подобного островка вольномыслия поговорим в следующей части.
Читать Часть 3
Владимир Житомирский
