Директор Службы внешней разведки России Сергей Нарышкин на днях рассекретил семь разведчиков-нелегалов. Уникальный случай — еще никогда сразу столько имен не было предано огласке. Один из разведчиков — Виталий Нуйкин — работал в паре с женой Людмилой. «Рыжая» — так он по-домашнему называл верную боевую подругу — раскрыла нам тайны их совместной работы.
— Чтобы было интересно, нужно ведь все по-честному рассказывать. Вы уверены, что уже можно? — сомневалась перед встречей Людмила Нуйкина, задавая вопросы «кураторам» из Службы.
Можно. В честь столетия Службы внешней разведки ей разрешили поделиться самыми сокровенными историями. Как добывали компьютерные тайны, как разоблачали вражеских шпионов, как самих Нуйкиных предал Гордиевский.
СПРАВКА «МК»: «Виталий Нуйкин родился 5 апреля 1939 года в селе Моховское Парфеновского района Алтайского края. В 1960 году окончил факультет международных отношений МГИМО. С этого же времени он числится в органах госбезопасности и в особом резерве.
Вместе с супругой до 1986 года работал в более чем 18 странах мира. Нуйкин добывал особо ценную информацию по стратегическим аспектам политики ведущих стран Запада. Супруги Нуйкины были выведены из особого резерва в связи с предательством, совершенным Гордиевским. После возвращения на Родину они успешно трудились в ряде аналитических подразделений Центра. Людмила Ивановна рассекречена в 2017 году, Виталий Алексеевич — в 2020-м.
Людмила Ивановна — само изящество. Одежда, манеры, тихий мелодичный голос. Она часто русские слова путает с французскими, но это придает ей еще больше шарма. Обращаясь к собеседнику, говорит: «мусье», «мон сир». Сыплет шутками, хохочет сама. Но, когда речь заходит о серьезных темах, меняется на глазах, грустнеет и даже не стесняется слез...
Быть естественным для разведчика — великое искусство. Нуйкина и ее муж всегда, даже работая под чужими именами, оставались самими собой. Не случайно друзья, которые у них появились в разных странах, «разыскали» их потом (после предательства Гордиевского фотографии разведчиков облетели весь мир) и... продолжили дружить!
— Женщину о возрасте спрашивать неудобно. Но про день рождения ведь можно?
— А вам какой назвать? У меня их несколько. (Смеется.)
— Настоящий, не по легенде.
— У меня даже настоящих два — родилась в сентябре, а записали в документах, что в октябре. Я ведь родом из сибирской деревни. А там считали, что точная дата рождения не слишком-то и важна.
— Сложно представить, что в глуши растут кадры для нелегальной работы за рубежом в мирное время.
— В сибирском селе в свое время родился Василий Шукшин. Но мы с ним из разных мест. А то, что разведчицей-нелегалом может стать даже девушка из деревни, факт. Перед вами — живой пример.
Я горжусь тем, что не профессорская дочка, что из деревни родом. Вспомню детство — глушь, послевоенная бедность, разруха, но такое сумасшедшее желание жить, такой интерес к учебе! Мы (домами, семьями) по 5 копеек сбрасывались, чтобы купить по очереди кому варежки, кому шапку, кому сапоги — чтоб до школы дойти. Сажей писали на газетных листочках в школе.
Кстати, мой муж тоже из небогатой семьи. Он когда поступил в МГИМО, ходил на лекции в хромовых сапогах и толстовке, которые ему достались от отца-фронтовика. Над ним посмеивались однокурсники, но он этого не стеснялся.
Мы в детстве мало что знали и видели. Интересно было учиться. А сейчас не хотят. Мы покупали кому шапку, кому варежки, чтобы в школу мог ходить. А сейчас на машине ребенка везут, а он не хочет. Он еще никто, а у него есть все.
— Вы ведь врач по образованию? Что может быть общего у медика и разведчика?
Я действительно врач, акушер-гинеколог по специальности. И я даже поработала какое-то время доктором в селе.
Сначала меня послали в тайгу. Бывшие осужденные с топорами в медпункт ко мне забегали: «Дай спирту!» Но я их не боялась. Пациенты у меня были интересные. Однажды пришел дед — окладистая борода, расписной кушак, косоворотка. Говорит — ухо болит. Я ему выписала порошки (в то время таблетки редко использовали, чаще порошки), сказала, чтобы принимал каждый день. Через три дня пришел: «Дочка, делал все, как ты велела. Ухо больше не болит, но я им не слышу». Смотрю — а он, оказывается, порошок в ухо засыпал! Я к больным по вызовам на лошади ездила. Эх, были времена... Женщина ребеночка родит, а я принимаю, и первая его вижу! Понимаете? Это такая радость!
— Вы с такой любовью про профессию рассказываете... Так почему же бросили ее ради разведки?
— Если любишь человека, то пойдешь на все. А Виталий выбрал работу разведчика первым. Мы вообще с ним с 16 лет дружили. Но о том, что он стал разведчиком, я не сразу узнала. Дело было так. Мы переехали в Москву, поженились, сын родился. И тут он спрашивает: «Как смотришь на то, чтобы пожить с чужим паспортом?». А я говорю: «Зачем мне чужой?! У меня свой есть!».
Я все время спрашивала у тех людей, которые меня принимали на работу в разведку: «Скажите, что я буду делать?» Мне ничего конкретного не отвечали. После я поняла, почему. Если бы они сразу все рассказали, я бы испугалась. Но отказалась бы вряд ли — я за мужем готова была хоть в огонь, так его любила.
Но вообще у меня с детства было осознание, что не только для себя живешь. И у мужа так же. Мы не интересовались при устройстве на службу — сколько будем иметь, какие льготы. Нам это в голову вообще не приходило.
— Учили языки?
— Французский, английский, испанский... Учила в основном по фильмам, это самая действенная методика.
Муж делал акцент на английском. К нам домой приходил Конон Молодый (известный советский разведчик-нелегал, действовавший под именем Гордона Лонсдейла. — Прим. автора). Он учил мужа английским матерным словам. Говорил: «Ты должен знать их! А то тебя будут материть, а ты будешь улыбаться». А будущий предатель Гордиевский учил мужа датскому языку (полковник Первого главного управления КГБ СССР, работал на британскую разведку, заочно приговорен к расстрелу за государственную измену. — Прим. автора).
Учеба включала в себя много такого, о чем до сих пор рассказывать нельзя. Но вообще нас готовили по закону военного времени, так что мы учились даже, как закладывать бомбы, как разминировать и т.д. В программе подготовки были приемы борьбы и стрельба в том числе. Через все то, что проходил муж, прошла и я. Это делалось для того, чтобы в любой момент я могла его заменить. Но вдвоем работать всегда было легче и спокойнее.
— Помните первую поездку за границу?
— Конечно! Но мы по одному ездили в «обкатку». Помню, пришлось мне снимать жилье у местной жительницы, которая оказалась сотрудницей спецслужб! Это я потом поняла, а так все случайно вышло. И вот она как-то говорит: «Давай пообедаем у меня на работе в столовой». — «Давай». Прихожу по адресу, а это аналог нашей нынешней ФСБ. И вот получилось, что попала прямо в логово врага. У мужа в первой поездке тоже были приключения, так что он по возвращении заявил мне: «Я один больше не поеду».
«Неправильно манипуляцию проводите»
— Что самое трудное в работе нелегала?
— «Оседание». Надо в чуждой стране как-то осесть, зацепиться. Даже если у тебя легенда хорошая, и все документы, и деньги на первое время. Ты сам должен себя проявить на чужбине и сам развернуть деятельность.
— Какую?
— Ну, вот мы с мужем получили образование за границей, устроились на работу. Муж стал инженером. Причем большим специалистом в области техники. Потом он открыл несколько фирм в разных странах. Одна из них, не поверите, до сих пор существует и приносит прибыль!
— А вы на кого выучились? Что-то с медициной?
— Нет, я освоила за границей делопроизводство и машинопись, получила диплом. Но по медицине всегда очень скучала. Однажды чуть себя не выдала. Мне делали небольшую операцию, и я ляпнула на операционном столе: «Неправильно манипуляцию производите, не так надо». Потом оправдалась: якобы у меня подруга — профессор медицины, и я от нее узнала, как правильно.
— Техническая разведка вызывает много споров. Получается, одна страна вместо того, чтобы развивать собственный научный потенциал, использует разведчиков, которые «заимствуют» уже готовые научные открытия.
— «Если что-то плохо лежит, почему не взять?» — так говорил один иностранный разведчик. И я с ним согласна. Мы экономим время и ресурсы нашего государства. А все силы можно бросить на что-то другое. Понимаете, это вечный круговорот.
— Вы добывали только документацию или же и саму технику?
— Всё. Несколько раз выносили большие сумки с приборами. Первые компьютеры мы достали. Вообще мы добывали столько ценного, но всегда переживали, чтобы это не ушло «в корзину». Ведь многое зависит от тех, кто потом будет с этим материалом работать, фильтровать.
«Как-то ты по-русски целуешься»
— Много случалось ситуаций, как в фильме «Семнадцать мгновений весны» — «Штирлиц еще никогда так не был близок к провалу»?
— Риски были постоянно. Проходим как-то паспортный контроль на границе. Полицейский спрашивает у мужа: «Как зовут вашу жену?» И тот называет мое имя, но с предыдущей легенды (мы использовали его в другой поездке и по другим документам). Я разыграла такое возмущение! Полицейский в итоге сам превратил все в шутку: «Не волнуйтесь, у всех мужчин это бывает, мы все забывчивы».
Как-то во время бракосочетания (женились в который раз!) регистратор спрашивает у мужа: «Девичья фамилия матери вашей будущей жены?» А муж только русскую помнил. Слава богу, что промолчал. Но он так себя повел, что все это списалось на волнение перед церемонией.
Но это все «цветочки». Были случаи, когда нам неудобные вопросы «в лоб» задавали. Вот пара историй. В одной маленькой африканской стране было кафе под названием «Али-Баба», хозяин которого, скорее всего, работал на спецслужбы. Как я поняла, само заведение специально было организовано для того, чтобы там собирались разведчики из разных мест. И вот однажды хозяин моему мужу заявляет: «Ты — русский разведчик!». Так прямо. А мой ему: «А ты — американский! И в чем проблема?». Он засмеялся и больше ничего не спрашивал. Не надо теряться — это я поняла сразу, как стала работать в разведке.
Уже в другой стране была такая история: в ресторане проходил праздник молодого вина, все веселились, и я там с одним немцем выпила на брудершафт. Он говорит: «Как-то ты по-русски целуешься». Я ему в ответ быстро нашлась: «Не знаю, как у вас, русских, а у нас, французов, целуются именно так».
— Кем же вы были по легенде?
— Вообще по легенде я кем только ни была. Как-то мы сняли квартиру под видом испанцев, а у хозяина друг — бывший французский контрразведчик. И он решил проверить — не шпионы ли мы? Он мне какую-то красную книжицу на испанском словно бы нечаянно сунул. Я ему в ответ тираду на испанском. Он не ожидал. Потому он устроил вторую проверку — пригласил настоящего испанца на ужин. Я прошла экзамен.
Однажды мы попали в ситуацию на грани фола и, если бы не мое нахальство и бесшабашность (в хорошем смысле этих слов), все могло закончиться провалом. Итак, в одной из стран попросили: «Сходите в ваше посольство и принесите документ, что паспорт действительный». А паспорт был сделан нашей службой. Это была суббота, конец рабочего дня. Мы подошли к посольству «моему». Вышел посол, я ему как выдала — мол, нехорошие люди требуют бумагу. Он: «О, ну я им устрою, будут долго помнить». Он сам сел за машинку (никого уже не было), написал. А еще был случай, о котором я скажу так: страна поменяла закон из-за меня, после того, как я написала очень трогательное письмо ее правительству.
«Я пароль забыл!»
— Некоторые разведчики считают, что надежнее работать в одиночку, чем в паре.
— Я так не думаю. Иногда случается, что один разведчик слишком втягивается в роль и допускает ошибки. А напарник всегда это заметит и поправит. Я мужу говорила: «Ты не забывай, кто ты есть на самом деле». И он это мне повторял.
Если мы с мужем шли на какой-то прием, то наблюдали друг за другом. Кто к нему подходил, кто ко мне, какие вопросы задавали нам. Потом мы вместе анализировали. Однажды муж рассказал, что второй секретарь посольства, с которой он танцевал, подтрунивала над ним постоянно, говорила в шутку: «Никакой ты не датчанин!». Я настояла, чтобы мы об этом сообщили Центру. И оттуда пришло: «Никогда больше контактов с этой женщиной не иметь, она шпионка».
Служба нас, разведчиков, «ведет». Она как ангел-хранитель. Мы же не можем все знать. Но бывает, что служба чего-то не знает, и это касается в том числе вроде бы мелочей, на которых, однако, можно провалиться.
— Например?
— Когда мы уезжали в первую командировку, нам сказали: «В гостинице не селитесь в одном номере, вы ведь еще по легенде не муж и жена, а только жених с невестой». Ну, мы и сняли два номера и тут же попали под подозрения. В той стране так было не принято.
— Часто спасало то, что в паре?
— Как-то мы несли сумки с техникой. Видим, телефонная будка, и там почему-то находился полицейский. Что он там делает, кому звонит? Может, он ждет нас. Мы моментально выбросили сумки, обнялись и стали целоваться. И все это выглядело естественно.
— Курьезы тоже наверняка были?
— Ну конечно. Однажды мы, опять же с сумками, где «взятая» нами аппаратура, ждем нашего агента. Волнуемся. Тот пришел, но молчит. Все нервничают. И тут он в сердцах: «Да я пароль забыл!»
Многое легче было делать с ребенком. Представьте картину: идет мамаша с малышом в коляске. Ну кто на нее внимание обращает? А она где носик подотрет, где соску даст (а другой рукой что-то передает незаметно). Муж в это время страхует, наблюдает. Так что даже дети «принимают участие» в работе.
У нас с мужем был специальный язык — слова, которые были сигналами, предупреждениями. Когда его наградили тайным указом, я ему сообщила об этом такими условными словами. Мы пришли домой, налили себе по бокалу, выпили. И так отпраздновали, не говоря ни слова про награду.
«Рожая, кричала по-французски»
— Вы рожали за границей. Был риск, что могли во время родов закричать по-русски? Помните эпизод из тех же «Семнадцати мгновений весны», где Штирлиц говорит радистке Кэт: «Ты будешь кричать «мамочка» по-рязански»?
- Рожала я за границей второго ребенка. Кричала по-французски. Я в командировках сделала русский язык врагом номер один. Мы с мужем никогда не говорили на нем на чужбине. Даже ссорились исключительно на иностранном.
Но были моменты, когда мы сильно скучали по русской речи. Тогда мы отправлялись в аэропорт (знали, когда рейсы из СССР), шли незаметно следом за какой-нибудь группой русских. Как мы радовались, когда они матерились! Для нас это как музыка, прямо такое облегчение наступало — будто на родине побывал. Я приучила себя думать на французском. До сих пор даже сны вижу на этом языке.
— Что страшно на чужбине?
— Для меня лично было страшно заболеть. Дома тебе «скорую» близкие вызовут, в больницу придут. А за границей сложнее. Однажды я попала в католический госпиталь в тяжелом состоянии. Потеряла сознание. Глаза открываю — передо мной стоит монашенка. Думаю: «Господи, я на том свете!». Я потеряла много крови, и мне отдали ее наши друзья-иностранцы, которые жили по соседству. Так что сейчас во мне и ирландская, и австралийская, и английская кровь.
«Ваш сын учится балету»
— Первого сына вы с собой в командировки не брали?
— Нет. Мы оставили ребенка и уехали. Это моя самая большая боль. Да, мы знали, что с ним все хорошо, что он под присмотром бабушки. Но это было очень тяжело (Людмила Ивановна плачет. — Прим. автора). Фото при себе иметь даже не разрешалось. Что пришлют в радиограмме? «У вас дома все в порядке». Ну что это нам дает? Однажды пришло: «Ваш сын учится балету». Это совсем другое, в этих словах жизнь. Мы были просто счастливы.
Второй ребенок родился за рубежом. Мы вернулись в первый раз в Москву, когда ему было 4 года, и он вначале очень плакал. Он не говорил по-русски и не понимал ни слова. «Где кока-кола? Откуда взялись все эти родственники? Почему они говорят на странном языке?!». Дети во дворе говорили: «Не будем брать этого американского шпиона в игру». Я еще сдуру перевела ему это. Он так расстроился.
А потом я как-то сказала: «Я поеду за папой, привезу его». И уехала в очередную командировку, из которой вернулась уже после предательства Гордиевского.
— Жалеете, что разведка лишила вас радостей материнства?
— Жалеть нет смысла ни о чем. Однажды мне приснился сон, будто нас с мужем задержали и поместили в тюрьму. И вот мы сидим в разных камерах, но в какой-то момент нас вместе приводят на допрос, и я ему говорю: «Как хорошо, что с нами нет бебе (в переводе на русский «ребенок». — Прим. автора)».
«Гордиевский продавал все»
— Какие чувства испытываете к Гордиевскому? Это ведь из-за него вас вывели с нелегальной работы.
— Помню, в Центре сказали: «Вас разыскивают и иностранные журналисты, и наши. Звоните родственникам, чтобы говорили, что вас не знают». Гордиевский указал даже номер нашего московского телефона, наш адрес.
Он ведь бывал у нас дома. Я потом, уже после предательства, часто вспоминала, как ему кофе варила. Так хотелось при этом воспоминании все открутить назад и выплеснуть ему горячий напиток в лицо. Ну не нравится тебе что-то в стране, уезжай. Зачем портить жизнь другим?
— А почему он предал именно вас?
— Да он всех предал, кого знал. Ему нужно было оправдать свое существование за рубежом, вот он и продавал все и обо всех. Потом стал еще фантазировать. А что делать ему оставалось? Ему платили ведь за информацию. Нет информации — ты не нужен. Кому нужны там предатели?
— Как он сейчас живет, знаете?
— У него жена, две дочери. Но я не завидую таким людям. Это не жизнь, а существование. Он все время боится чего-то. То в парике его видят, то с наклеенными усами и бородкой. Глазки бегают. Все время в напряжении.
— А есть основания бояться? Вот Скрипаля же кто-то отравил.
— Совести надо бояться. Но зачем его, отработанный материал, устранять? Это не наш метод. Как-то на международном конгрессе по разведке один легендарный разведчик отказался сидеть с ним в президиуме. Так и сказал: «Я с предателями за одним столом не сижу».
Последняя ликвидация политического противника силами разведки была в 1959 году. Есть негласное соглашение между странами — не мстить разведчикам-перебежчикам. Ну попался, отсидел, освободился. И никто их не должен преследовать.
Вы можете себе представить, какую бы охрану пришлось приставить Джорджу Блейку, Киму Филби, чтобы их, не дай бог, не отравили? Не так давно Блейку вызвали «скорую» в Подмосковье, об этом статья в английской газете появилась. Это к чему я? Он доступен, дает интервью.
«Я была третья после Горбачева»
— Но вы работали в разведке и после возвращения на родину?
— Да, но в другом качестве. Интересный момент — я немного боялась возвращаться. Это чисто психологическое, ведь столько лет жизни за границей. И вокруг все говорят только ужасы про СССР, это очень давит, хоть и понимаешь, что все — неправда. Я мужа спрашиваю: «А вдруг там, у власти, злодеи и нас в тюрьму посадят?». Он мне: «Рыжая, ты что, западным СМИ веришь?» Приехали, выдохнули.
Когда вернулась, я плохо говорила по-русски. Но это не мешало мне. Кстати, я занялась в Службе и общественной деятельностью. Меня выбрали в партком — представлять интересы женщин.
В 1989 году впервые в истории разведки женщину-нелегала делегировали в президиум на Всесоюзном заседании в честь 8 Марта. А мне даже не сказали точно, что за задача, что все будет в Большом театре! Пришла сначала на Лубянку. Нажала кнопку: «Вы куда, женщина?» Я: «На заседание». А дежурный охранник пугать стал: «Вам не сюда, если сюда попадете, не скоро выйдете». Знал бы он, кого пытается испугать, с кем говорит.
Партком меня инструктировал, что я должна сидеть тихо и незаметно. И что только одному человеку можно сказать, кто я, если спросят. Этому, как его...
— Горбачев!
— Он, точно.
Меня посадили так, что не видно, хоть я была третья после Горбачева. Но как гимн заиграл, я встала, и чисто визуально выглядело, что будто я за трибуной стою, выступаю. Гимн закончился, я села, и меня опять не видно. Утром на работу выхожу — строго зовут к начальству разведки. «Ты зачем на трибуну взобралась?» И показывают снимок на первой странице газеты «Правда». Потом вместе посмеялись.
Много было очень серьезного, а иногда и смешного...
Когда я ушла в отставку, то все равно «осталась в разведке», ведь бывших разведчиков действительно не бывает. А чего мне не хватало… Не хватало возможности рассказать молодежи о профессии разведчика, о людях, о муже, тех героях, с кем рядом работала. Хотя все мы всегда помним девиз нашей Службы — «Без права на славу — во славу Державы!».
Благодарим за помощь в подготовке материала Пресс-бюро СВР России.
Ева Меркачева
