Сказочные воскрешения в опасность

Сказочно можно воскреснуть на пути острого клюва птицы, и она, как кинжалом, распорет нас заново в смерть, можно воскреснуть во время нового «Норд-Оста», можно в кипящий цветок вулкана и в торговый центр, переполненный террористами и гномами.

Сказка — это место для опасных и неожиданных воскрешений. Возродиться можно так больно, что умереть может быть лучше. По Трубецкому сказка есть преддверие христианского откровения. Всеобщее воскрешение мёртвых – предел религиозного мироощущения, и в особенности христианского. Не знаю, преддверие ли, довершение ли, однако же если любая сказка — это история о воскрешении Христа, то это воскрешение, как вижу я, идёт с поломкой внутри, в религии же больше логики.

Разговор о пределах естественного удобно вести через сказку ввиду доступности её образов и языка. Воскрешение — это тоже разговор о пределах возможного или проще — о том, что пределов нет.

О возрождённых со связанными граблями жилами, с тремя змеиными листочками на губах и глазах, о возрождённых ради недолгой танцевальной красоты из рукава Царевны лягушки, о любовью воскрешённых и от неё же умерших будет вестись рассказ.

Василиса Прекрасная, 1939. Александр Роу (кадр из фильма)

1. Воскресший из косточки в дудочку и в одну мелодию

«Поющая косточка». Братья Гримм

Один брат убивает другого из тщеславия, соревновательности и зависти. Убийца хоронит своего брата под мостом. Через некоторое время пастух находит белую косточку на месте захоронения.

 

 

«Сошёл под мосток, поднял косточку и вырезал из неё наконечник для своего рожка. И чуть только он в первый раз приложил тот рожок к губам, косточка, к великому изумлению пастуха, сама от себя запела. Вот что он услышал:

Ах, мой милый пастушок!

Ты послушай-ка, дружок:

Меня брат мой здесь убил,

Под мосточком схоронил.

И себе обманом в жены

Королевну подцепил»

 

 

Воскрешение в заточение — горькое воскрешение, — остаться на целую растянутую вечность заключённым в свою косточку раньше-теперь дудочку, предназначенную для одной песенки. «Меня брат мой здесь убил», — это дудочка мыслит себя от «я», она субъектна и имеет прошлое, в неё влилась память умершего брата.

Это не песенка части с грустью по целому, не песенка косточки убитого брата, это песенка самого целого, — так она сама заявляет. Пастух несёт косточку во дворец, король понимает смысл песенки и велит отрыть мёртвого юношу под мосточком. Мучавшиеся кости перезахоранивают на кладбище, — о косточке, дудочке и целом воскресшем брате, оставленном в ней, ничего не говорится. Скорее всего перезахоронение здесь и означает освобождение несчастного мёртвого брата, учитывая также и то, что письмо дошло до адресата. Возвращением костей на кладбище реальность должна вылечиться.

2. Воскресающие на ночь и
воскресший на пару минут с гвоздём во лбу

«Рассказ о корабле привидений». Гауф

Корабль, где был убит святой, теперь проклят. Моряки и капитан обречены на вечное плавание мёртвыми днём и живыми ночью.

«Умирая, он проклял меня и мой экипаж, чтобы нам не умирать и не жить, до тех пор пока мы не положим своей головы на землю». Он — это дервиш-святой. Ночью они оживают, но могут говорить и делать только то, что они делали в ночь перед смертью. Заключённое в одном эмоциональном промежутке воскрешение страшнее тюрьмы в дудочке. Ты просыпаешь, как ото сна, но просыпаешься в одно состояние, в один жест, кровавым, с гвоздём во лбу, как капитан в сказке Гауфа, — и эти сон и явь, жизнь и смерть — весь твой мир на многие годы.

 

 

«С безумной радостью мы всегда плыли на всех парусах в бурю, надеясь разбиться наконец об утес и сложить усталую голову на дне моря».

 

 

Лучше смерть, чем такое воскрешение, — вот в чём вижу я итог подобных сюжетов, воскрешение здесь есть проклятие, умноженная боль от жизни, страшная сторица-воздаяние.

Руслан и Людмила, 1973. Александр Птушко (кадр из фильма)

Корабль освобождают от мертвецов, с них снимают проклятие, положив их мёртвые тела на сушу, предав их земле. Умирать на море страшнее, чем на суше, — страх смерти в море есть и у Шекспира в «Буре». Человек — земное существо и должен умирать на земле.

Освободить корабль получается ото всех, кроме прибитого гвоздём к мачте капитана. Вытащить гвоздь из капитана получается благодаря земле с берега, которую сыплют ему на рану. Капитан оживает, из раны начинает идти кровь, и гвоздь легко выходит. Капитан дышит на две минуты, рассказывает историю их плавания и снова умирает. Пригвождённый воскрес обидно: чтобы рассказать, что случилось, отдать корабль и испытать последнюю боль, так как гвоздь у него проходил через мозг.

3. Ожившие для быстрой красоты лебеди

«Царевна-лягушка». Народная сказка

 

 

«Василиса Премудрая из кубка пьёт — не допивает, остатки себе за левый рукав выливает. Лебедя жареного ест — косточки за правый рукав бросает.

Как встали гости из-за стола, заиграла музыка, начались пляски. Пошла Василиса Премудрая плясать с Иваном-царевичем. Махнула левым рукавом — стало озеро, махнула правым — поплыли по озеру белые лебеди. А как перестала она плясать, всё исчезло: и озеро и лебеди»

 

 

Жареный лебедь, только что съеденный, вырастает из косточек для красивого танца. Когда танец заканчивается, ненужные теперь лебеди исчезают. Мясо лебедя уже в животе Василисы Премудрой, которая знает, каково быть животным в царстве людей, — она была лягушкой, но которая спокойно вызывает птиц ради одного танца. Вокруг косточки лебедя из ничего вырастают плоть и перья. Голодная теперь Василиса или лебединое мясо просто приумножилось, оставшись и в ней, и в танце, или у мяса нового лебедя и старого уже нет никакой связи? Получается милая кровожадная обманка ради красоты, тонкая, как лебединое перо, обольстительная, но в целом злая. Красота ведь всегда заканчивается, она обязана быть мимолетной, и она не должна являться условием для жизни и для воскрешения. Изящество и танец не есть условие для возникновения реальной жизни, — это я так считаю, в сказке другие законы.

4. Среднестатистическое, обыкновенное
возвращение к жизни

«Марья Моревна». Народная сказка

 

 

«Кощей поскакал, догнал Ивана-царевича; изрубил его в мелкие куски и поклал в смоленую бочку; взял эту бочку, скрепил железными обручами и бросил в синее море, а Марью Моревну к себе увез.

В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.

— Ах, — говорят они, — видно, беда приключилася!

Орел бросился на сине море, схватил и вытащил бочку на берег, сокол полетел за живой водою, а ворон за мертвою. Слетелись все трое в одно место, разбили бочку, вынули куски Ивана-царевича, перемыли и склали как надобно.

Ворон брызнул мертвою водою — тело срослось, соединилося; сокол брызнул живой водою — Иван-царевич вздрогнул, встал и говорит:

— Ах, как я долго спал!»

 

 

Во многих сказках встречается акцент на измельчении в пыль, в ноль, — сделать такое тело, что менее всего узнаётся, исковеркать его, запутать. Как бы стерильно не выглядел изрубленный Иван-царевич в сказке, если переносить его тело на стол патологоанатома, — это грязное, чёрное месиво. Если сделать упор на скрытую биологичность процесса сказочных воскрешения, то это будет другая статья. В большинстве сказок труп предстаёт совсем чистым, аккуратным в своей трупичности, хотя даже за библейским Лазарём, которого воскресил Христос, закрепился эпитет «смердящий». Материальность Лазаря нам понятнее, чем материальность Ивана-царевича, — Лазарь лежал четыре дня и уже смердит, а царевич лишь изрубленный на части и ничего с ним это словно и не сделало.

Вынимают из бочки потом тоже не самого Ивана-царевича, а лишь его куски, потому что по отдельности он действительно уже не работает, его идентифицируют как принадлежность тому старому Ивану, как если бы сказали «ботинки Ивана-царевича». Выходит, его части — не он сам, однако после экзекуций с мёртвой и живой водой — вопросов о том, кто перед нами, уже не возникает. Части Ивана моют. Сказка настолько не позволяет вникнуть в происходящее, что у меня при прочтении изображение даже не детализировалось. Я представляла куски царевича как гладкие белые мягкие прямоугольники, похожие на кирпичи, — и потом строение Ивана тоже, как строительство дома, как архитектуру. Иван-царевич появляется.

О смерти Ивана-царевича сообщают серебряные ложки, оставленные зятьям на память — это частое письмо смерти, частый способ возвещения о беде. Как телефонный звонок, от человека к его предмету идёт волна, сообщая об опасности. Самый классический сказочный способ возвращения к жизни — это живая и мёртвая вода. Когда я болела дома, ко мне подносили на подносе прозрачный аппарат, изготавливающий живую и мёртвую воду. Это называется бытовой электроактиватор, а вода, из-под него вышедшая, более активная.

Изготовление живой и мёртвой воды. YouTube-видео

5. Индийское воскрешение.
Воскрешение убийцы, воскресить то, что нас убьёт, тигр!

«Поле костей». Индийская народная сказка

Где достают из другого мира, там не боятся; там должны быть готовы ко всему. И вот мы вытащим их, а они изменятся, а они уже не захотят любить или ненавидеть нас, как раньше. В западне смерти могли произойти ужасные вещи, и мы воскресим новых существ, а не старых. Человек очень старается, чтобы быть старым, чтобы быть собой, — это большой труд. Умирая, он снимает с себя эту обязанность, он отпустил себя, до чего он докатится в этом, — неизвестно. Как и неизвестно, кого мы вернём сюда. Нужно быть осторожными, доставая их за уши и хвосты из смерти, а то будет, как тут, — тигр!

В бенгальской сказке «Поле костей» порядок воскрешения добывается через четырёх друзей. Каждый из них знает один из этапов, которые потом они склеивают, и мы получаем полную инструкцию воскрешения. Воскресить животное из костей можно в четыре этапа:

1. Произнести над костью заклинание, и тогда со всех концов леса к храму начнут сдвигаться кости.

2. Сказать над костями «Соберись вместе кость к кости» — тогда из беспорядочной кучи соберётся скелет.

3. Сказать: «Кости, обрастите мясом и обтянитесь кожей». От этих слов скелет превратится в бездыханную тушу животного

4. Животное оживёт совсем, когда будет сказано: «Обрети дыхание и встань!»

Воскрешение здесь происходит через особенную магическую речь. Животное просыпается перед магом, перед тем, кто знает тайну языка, перед поэтом, но дальше происходит непредвиденное.

Так как друзья вернули к жизни животное (тигра), как эксперимент, как игрушечку, они не знали, что с ними произойдет, не знали, что живое – не мёртвое. Обретший силу тигр мгновенно становится опасным, загоняет друзей на дерево и съедает их лошадей. Друзья воскресили себе вещь, что может убить их. Вернув к жизни тигра, они вывернули из жизни своих лошадей, — ушли в энергетический минус.

Если бы дальше из костей коней они бы построили себе новых-старых, то эта сказка имела бы жизнетворческий импульс. Но индийская культура специфична, в ней нет федоровских общих дел и всеобщих воскрешений, она оставляет нас наедине с собой и не знает утопий, она реальна, она творится в настоящем. Поэтому-то друзья идут дальше.

6. Воскрешение любовью

«Руслан и Людмила». Пушкин

 

 

«И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвел»

 

 

Руслан и Людмила, 1973. Александр Птушко

Воскрешение Руслана видится мне ключевым в смысле разговора о воскрешениях. Воскреснув, Руслан не воскрес.

 

 

«Встает Руслан, на ясный день
Очами жадными взирает,
Как безобразный сон, как тень»

 

 

Юношу возвращает к жизни старец Финн, но воскрешение не даёт Руслану чувства жизни, — он есть «безобразный сон» и «тень» в отношении сущего. Руслан сразу понимает, что Людмила украдена, — он не знает, жива она или мертва, он один. Полноценно к жизни он не возвращается до самого конца, пока не спасает любимую с помощью волшебного кольца:

 

 

«И князь в объятиях прекрасной.
Воскреснув пламенной душой»

 

 

Можно прожить долгие годы тенеподобно блуждая по свету, невоскрешённым, мёртво-живым. Эта сказка мне кажется важной, потому что в ней есть путь двойного воскрешения, болезненный, но правильный.

«Суженая». Ремизов

 

 

« — Постой, — она говорит, — ты не прижимай меня крепко, мои косточки належались!»

 

 

Поженили Марью на чужом человеке, — сначала смирилась она, но начала чахнуть, так и умерла, от нелюбви. Мёртвая Марья приходит по очереди к родителям, мужу и любимому. Никто не признаёт Марью, кроме её любимого Ивана. Здесь воскрешение не происходит. Иван живёт с трупом, и это не оборачивается ничем страшным, вопреки ожиданиям — наоборот, это светлая любовная жизнь с мёртвой любимой. Может, Марья и умерла только лишь, чтобы сбежать от мужа, и вернуться к Ивану, потому что она знала, что он её и мёртвой любить будет. То есть воскрешение произошло, не происходив. Она вернулась незаметно, и потом её уже все остальные и признали.

 

 

«Иван взял Марью в дом, никому ее не показывал, наряжал, кормил ее и поил»

 

 

«Три змеиных листочка». Братья Гримм

В этой сказке неожиданная воскресающая конструкция, а ещё она про вечную нелюбовь.

Любовный союз между дочерью короля и простым юношей начинается сразу с договора умереть вместе. Почти сразу после свадьбы теперь уже королева заболевает и умирает, а теперь уже короля садят с ней в усыпальницу ждать своей смерти. Король нашёл такой способ воскрешения королевы:

 

 

«Он сидел и смотрел пристально в угол, вдруг видит — выползает оттуда змея и приближается к покойнице. Он подумал, что змея явилась, чтобы грызть труп, выхватил свой меч и сказал:

— Доколе я жив, ты не посмеешь к ней прикоснуться! — и разрубил змею натрое.

Вскоре выползла из угла вторая змея, но, увидев, что первая лежит убитая и порубленная на куски, она уползла, однако вскоре вернулась назад, держа в пасти три зеленых листочка. Потом взяла она три разрубленных куска той змеи, сложила их вместе и на каждую рану положила по листочку. И вмиг куски срослись, змея задвигалась, ожила снова, и они обе уползли прочь, а листочки остались лежать на земле»

 

 

Подсмотрев у змей способ воскрешения, он возвратил к жизни и свою жену. Они вышли из усыпальницы, но восстановить прошлую жизнь не получилось, — после воскрешения королева изменилась — она переменяется в отношении к собственному мужу, «недобро» влюбляется в корабельщика, которого они с королём встречают в путешествии по морю, а мужа не фигурально, а буквально выкидывает за борт корабля.

Получается, совсем не обязательно воскрешенное тело будет иметь в себе тот же набор качеств и привязанностей, будет иметь в себе старого себя — из него может проглядываться неожиданная новая сущность, страшная или по-новому привлекательная, но другая. Другое дело, что не обязательно умирать, чтобы полностью перемениться — эта опасность есть всегда.

«Золотой кирпич». Великорусские сказки Пермской губернии

Сказка в мамлеевском духе про царевну, которая умирает, но просыпается ночью с тем, чтобы кого-то съесть. Так она съела многих, но не Ваню, который сначала обхитрил её, а потом спас собой от смерти. Примечательно, что в этой сказке нет имён ни у кого, кроме действующего Вани, — он связывает других персонажей и жена Вани, брат Вани — существуют постольку, поскольку существует он.

 

 

«Вдруг тут сбрасывается крышка, и разевает она рот: “Съем я здесь весь народ!” — Он бросает пятифунтовый шар, и проглотила она его. Начинает она вставать. Он бросает ей другой… Он берет ее за руку, ставит на ноги с собой. Она глядит и говорит: “Вот ты вечно мой жених!”»

 

 

Из людоедихи дочь короля становится невестой.

 

 

«она враз в его влюбилась и позабыла свою смерть»

 

 

Потом она влюбляется в брата Ивана и сбрасывает в море, как предыдущей сказке, своего мужа Ваню. Иван мягко умирает, и история заканчивается. Моральную черту эта сказка, в отличие от Братьев Гримм, не подводит. Она просто замолкает так, будто ничего и не произошло: а у жены Ивана и у брата Ивана даже имён нет, чтобы жить дальше.

7. Воскреснуть, чтобы умереть вместе.
Поцеловать = исцелить, сделать целым.

Я думаю, правильно умирать вдвоём. Если жить вдвоём, то и умирать вдвоём, если не появилось третьих — детей или нуждающихся — родителей. Я бы умирала вдвоём, если бы понадобилось для правильности течения жизни. Я часто представляю, как я могла бы умереть в обстоятельствах любимых рук или живота, или глаз, или ушей. Это похоже на баловство, потому что вряд ли логика жизни — сказочная. Вряд ли из моей такой смерти будет сделан вывод в духе того, что был сделан из смерти и жизни Петра и Февронии.

«Петр и Феврония». Ремизов

Я буду говорить о воскрешении Февронии через Ремизова, потому что мне нравится его переложение и нравится Ремизов.

Феврония и заяц. Клеймо

Изначально женитьба князя муромского Петра и дочери простого бортника Февронии была вынужденная. О самой истории этой много сведений. В сказочную форму переводили жизнь святых неоднократно, можно выбрать пересказ на свой вкус, поэтому углубляться в нарратив не буду. Жили новобрачные в любви и умереть договорились вместе. Они приняли монашеский постриг в разных монастырях. Пётр начал умирать первым, а Феврония преданно пошла за ним.

Перед смертью князь смастерил специальный саркофаг (то есть гроб) из камня с перегородкой на двоих и попросил положить их там, но люди ослушались и похоронили их раздельно. Феврония воскресла, чтобы достать Петра из его гроба и переложить их обоих в саркофаг.

Феврония возвращается к жизни ненадолго только для того, чтобы закончить дело. Тоже мучительный процесс — воскрешаться на ночь, последний раз всё видеть и дышать. Тут есть огромная сказочная недосказанность, случайная утайка. Воскрешаться это же и быть молнией последний раз, и последний раз ослепляться, и дышать, и ветер, и ночь, и трава, и любимое тело последний раз, — это и страдание.

Как бы ты ни был связан с душой этого мира, материя мила любящим жизнь. На следующее утро Петра и Февронию находят лежащими в саркофаге без перегородки.

А вот как они умирают у Ремизова ещё до ночных полётов из гроба в гроб:

 

 

«Петр в своей келье ничего не делал, он не мог, и своей тоской заторопил срок. Ему показалось, в окно заглянула Ольга и манит его: он освободил ее, теперь ее черед. Так он это понял и послал Февронии сказать:

— Чувствую конец, приди и вместе оставим землю.

Феврония вышивала воздух: деревья, травы, цветы, птицы, звери и среди них любимый Заяц — они по шелковинке каждый брал себе ее тоску.

— Подожди немного, ответила она, дай кончу.

Но час не остановишь, срок не меняется. И чувствуя холод — самое лето, а мороз! — он и во второй раз послал.

— Последние минуты. Жду тебя.

Но ей еще остались пустяки — вынитить усы зайцу.

— Подожди.

И в третий раз посылает:

— Не жду, там — —

Она воткнула иголку в воздух — пусть окончат.

— Иду.

И душа ее в цветах и травах, вышла за ограду встречу другой неразлучной, вышедшей в тот же час за ограду»

 

 

Любая смерть не означает конец. Воскреснуть можно из разного состояния, нет непоправимых смертей. В сказках даже убийство злодея может не избавить от зла. Убив подлого Черномора, можно не убить его насовсем, он может найти способ возродиться, ему может помочь его тёмная сила. Ты убиваешь Черномора, он воскресает, — всё обречено повторяться, конец невозможен. Сюжет может крутиться, как безумный волчок, до бесконечности — вечное возвращение.

Я закончила этот текст смертью, чтобы освободить и освободиться самой от этой воскресительной спирали, и оставить нам в конце конец — из этого легче строить.

Анастасия Елизарьева