Продолжаем публикацию интервью Андрея Ванденко. Разговор, состоявшийся в 2008 году с худруком Московского государственного академического камерного музыкального театра Борисом Покровским.
Данила Трофимов, редактор 1001.ru
Не станем утверждать, будто 96-летний худрук Московского государственного академического камерного музыкального театра Борис Покровский столь же активно занимается любимым детищем, как прежде. Годы берут свое: глаза хуже видят, уши слышат, ноги ходят. Тем не менее на афише премьерного спектакля «Тайный брак» значится: «Режиссер-постановщик - народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР и России, профессор Б. А. Покровский». И это не только реверанс в сторону мэтра. Опыт и знания Бориса Александровича по-прежнему служат его родному театру...
- Разговор с людьми столь почтенного возраста, наверное, полагается начинать с вопроса о здоровье, Борис Александрович?
- Вам виднее, хотя о болячках говорить неохота. От этого сил ведь не прибавится и самочувствие не улучшится, верно? В последние месяцы расхворался и реже бываю в театре. Зато теперь в полной мере использую телефонное право. Когда-то Борис Ельцин подолгу работал с документами, его помощники придумали такой хитрый способ прикрывать недомогание шефа, и я, значит, тоже перешел на дистанционное руководство труппой, осваиваю новый метод. А если без шуток, ощущаю себя на все девяносто шесть. Сам иногда пугаюсь этой цифры.
- Вы всю жизнь считались новатором, смелым экспериментатором на оперной сцене, а на рубеже веков вдруг взяли да записались в консерваторы. С чего вдруг?
- Знаете, эти классификации и эпитеты - вещь лукавая. Вчерашний театральный революционер завтра запросто может оказаться (а точнее - показаться) ретроградом. Не прилагая для этого никаких усилий. Просто ситуация вокруг изменилась, взгляд на действительность. Кто-то великий, явно поумнее нас с вами, сказал, что каждое время дышит по-своему, и смысл новаторства заключен в умении услышать это дыхание и точно его передать. Консерватор во мне проснулся, когда я увидел, как вольно молодые режиссеры обращаются с классикой. Для них это испытательный полигон, инструмент для самоутверждения, не более. Убежден, нельзя трогать Чайковского, Верди, Вагнера. Это столпы, святыни. Я ведь никогда не старался любой ценой эпатировать публику, повергнуть ее в шок. Форму всегда подчинял содержанию. Театр - не цирк, тут демонстрация фокусов и прочих трюков ни к чему.
- Поэтому с некоторых пор предпочитаете ставить спектакли, «как при бабушке»? Это ведь ваше выражение, Борис Александрович?
- Мое. На определенном этапе взросления все в той или иной мере испытывают желание ниспровергать авторитеты. «Не сотвори кумира...» С возрастом стремление подчеркнуть свою индивидуальность переходит в иную форму. Я быстро перерос период нигилизма и понял: великие предшественники заслуживают только уважения и преклонения. Куда интереснее не гоняться за внешней мишурой, а попытаться понять замысел композитора. Именно это должно рождать привлекательность спектакля, а не клоунада на потеху зрителю.
- У вас провалы случались?
- Еще бы! За такую продолжительную карьеру-то! Я поставил более двухсот спектаклей по всему миру, два десятка лет руководил Большим театром в качестве главрежа. Впрочем, конкретные неудачи называть не стану. Зачем ворошить прошлое и портить впечатление? Проще сослаться на другой провал - в памяти. В данной ситуации это спасительный для меня вариант...
- И, к примеру, воспоминания о Сталине стерлись напрочь?
- Ну почему? Однажды Иосиф Виссарионович даже защитил меня, когда ему пожаловались, что режиссер Покровский отказывается вступить в ряды ВКП(б). Вождь народов внимательно посмотрел в мою сторону и изрек: «Оставьте его в покое. Он будет осуществлять связку между коммунистами и беспартийными».
Борис Покровский основал и по сей день возглавляет Московский государственный академический Камерный театр (на фото)
Фото: Юрий Машков (Фото ИТАР-ТАСС)
- Долгая жизнь - награда или испытание?
- С какого-то момента, безусловно, начинаешь тяготиться затянувшимся пребыванием на белом свете. Почти все мои ровесники давно ушли в мир иной, а я все топчу грешную землю. Остается оглядываться и утешаться сознанием того, что кое-чего удалось добиться в прошлом.
- Когда рассказываете, что первые уроки музыки брали у Елены Гнесиной, сидели за студенческой партой с Георгием Товстоноговым и бегали домой к Константину Станиславскому, невольно оторопь берет. Для кого-то это иконы, а для вас - современники.
- Не надо думать, будто тот же Константин Сергеевич постоянно держал двери нараспашку и любой желающий запросто мог зайти к нему на чашку чая. Мне приходилось проявлять известную изворотливость, чтобы попасть к мэтру. Однажды он спросил: «И чему вас учат в институте, молодой человек?» Я только поступил в ГИТИС и честно ответил: «Системе Станиславского». «И что же это такое?» С объяснениями у меня возникла заминка. Константин Сергеевич посмотрел на мои страдания, сжалился и пригласил на репетицию: «Думаю, так быстрее поймете».
- Вам ведь и с Мейерхольдом приходилось встречаться?
- Принято считать, что это были непримиримые антагонисты, лидеры противоборствующих театральных школ. Действительно, один рисковал, лез на рожон, второй занимал более спокойную и взвешенную позицию. Но я своими ушами слышал от Константина Сергеевича весьма лестные слова в адрес Всеволода Эмильевича. Тот, в свою очередь, говорил много приятного о якобы лютом оппоненте. Они могли не соглашаться друг с другом, но уважительно относились к взглядам и творчеству коллеги. В конце концов, это вопрос общей культуры, воспитания. Подобной толерантности, кстати, порой не хватает нынешним мастерам. Категоричность и безапелляционность - не лучшие черты в багаже художника. В этом смысле представители старой школы выгодно отличаются вкусом и тактом. Хорошо, если им удается передавать опыт молодым, как это, например, делает Галина Вишневская. Всегда с удовольствием бываю в ее Центре оперного пения.
- А в Большой давно не заглядывали?
- Кажется, год или даже больше. Зазвали на мое же 95-летие. Если бы не пошел, это смотрелось бы совсем нарочито. Хотя, откровенно говоря, интерес к Большому потерял после последних перемен в руководстве театра. В этом нет ничего личного, персональных обид или неприязни к конкретному имяреку. Дело в ином. Пришли люди, чей взгляд на оперное искусство не во всем совпадает с моим. Переучиваться мне поздно, а давать советы, когда их не просят, не привык. Новости обычно узнаю от жены. Когда-то, очень давно, Ирина Ивановна была артисткой в Большом, а сейчас - профессор консерватории, преподает искусство вокала, имеет массу знаменитых учеников. Время от времени мне звонят друзья, читают рецензии на спектакли, делятся собственными впечатлениями. Но на то они и друзья, чтобы говорить приятные для моего слуха слова.
- Критикуют?
- Им часто не нравится, как работают приглашенные со стороны режиссеры. Все-таки надо учитывать традиции, опираться на историю театра. Оперная сцена Большого заслуживает, по крайней мере, уважения.
- А драма в чистом виде вас никогда не интересовала?
- Я с удовольствием ходил на спектакли раннего Художественного театра. Начал делать это еще в юном возрасте. Мой отец преподавал словесность, а в ту пору было принято приглашать учителей на премьеры, прислушиваться к мнению интеллигенции. Папа брал меня с собой. Может, я понимал не все из происходившего на сцене, но атмосфера зрительного зала, ощущение праздника производили неизгладимое впечатление, которое не выветрилось до сих пор. Любовь же к музыке у меня, наверное, от дедушки-священника. Я часто ходил в храм, во время службы подавал кадило, зажигал свечи. Это казалось мне продолжением театра.
- Вы состояли в родстве с Олегом Ефремовым, ваша дочь и сейчас играет на сцене МХТ. Неужели Олег Николаевич ни разу по-семейному не попросил поставить что-нибудь на сцене Художественного театра?
- Мне всегда хватало ума понять, чего стою на самом деле, никогда не заблуждался на свой счет. В ряд со Станиславским, Мейерхольдом или Товстоноговым не встал бы, а пасти задних не хотел. Олег Ефремов был по-своему талантливым человеком, но его театр, откровенно говоря, меня интересовал мало. Я-то помнил «Синюю птицу» и не хотел сравнивать ее со «Сталеварами». Даже дочку всего раз видел на сцене. Уже и название спектакля не назову. Алла то ли стеснялась звать на премьеры, то ли не интересовалась моим мнением, не знаю. Скорее же попросту старалась лишний раз не афишировать родственные связи, дабы не вызывать приступ раздражения у коллег. Я тоже не навязывался, не хотел смущать Аллу присутствием, давить авторитетом. Прийти и промолчать не мог, а как окружающие отреагировали бы на мои комментарии и оценки, неизвестно. Возможно, мы излишне щепетильны, но такими уродились и другими уже не станем.
Свое 96-летие Борис Покровский отметил премьерой оперы Доменико Чимарозы «Тайный брак» (на фото - сцена из спектакля).
Фото: Юрий Машков (Фото ИТАР-ТАСС)
- Надо полагать, и работы Михаила Ефремова, внука, не смотрели?
- Когда он начинал во МХАте, я много работал, гастролировал, ставил оперы по всему миру. Потом Миша ушел из театра, а кино я смотрел мало. Сейчас и не смогу, даже если бы очень захотел. В принципе нам с внуком по силам найти темы для разговора и без обсуждения его профессиональной деятельности. Повидаться, правда, удается нечасто. Миша постоянно занят, а я теперь не только не выездной, но и почти не выходной... Когда встречаемся, стараюсь не менторствовать, не читаю нотаций, знаю, что молодые этого не любят. Да внук и не стал бы терпеть нравоучения, не тот у него характер. Он, конечно, меня уважает, но между нами почти полвека разницы в возрасте. Пропасть! Точек соприкосновения, сами понимаете, осталось немного. Что Мише со стариком сидеть? Признаться, я всегда был никудышным воспитателем, дети и прежде не особо посвящали меня в планы, в лучшем случае ставили в известность: женился, развелся, уволился, снялся... У каждого своя жизнь, не в моей власти повлиять на нее, остается лишь пожелать, чтобы все сложилось хорошо. Хотя с дочкой по-прежнему регулярно общаюсь, она рассказывает о театре, я слушаю, на ус мотаю. А что говорить? Вспоминать Качалова, Козловского, Лемешева, Прокофьева и Шостаковича? Кому сегодня нужно старческое брюзжание? Пришло время новых кумиров.
- Но это не повод забывать старых.
- Правильно. Знаете, о чем мечтаю? Чтобы наше правительство издало специальный указ и на несколько дней запретило исполнять любую музыку, кроме классической, чтобы во всех театрах шли оперные и балетные постановки великих композиторов в исполнении лучших оркестров и трупп. Наверное, покажусь безнадежным идеалистом, но, уверен, такая музыкальная пауза благотворно сказалась бы на народе, люди стали бы чище, умнее, терпимее, добрее. По-прежнему верю в волшебную силу прекрасного и с этой убежденностью уйду в мир иной. Если нездоровится, портится настроение, включаю Моцарта или Бетховена, и на душе сразу теплеет. Впрочем, музыка звучит во мне всегда, для этого не нужно ставить пластинку или ловить радиоволну.
