Сергей Шнуров — кому надо объяснять, кто он такой? Прежде чем распасться, группа «Ленинград» прочно забралась в черепную коробку людям абсолютно разного возраста и социального статуса. Теперь Шнуров рулит в группе «Рубль», а в перерывах между выступлениями успел сняться в фильме «Слон» в роли мрачного дальнобойщика со светлой душой.
Здесь же, на съемках, скандальный музыкант и дал интервью «МК». Разговор пошел о старой и новой группах, кино и, конечно же, количестве выпитого.
— К вам как теперь обращаться, как к музыканту или как к актеру?
— В трудовой книжке у меня написано «заместитель генерального директора». Так что все остальные профессии — хобби, а призвание — зам. генерального.
— Почему не генеральный?
— Их сажают, они же подписывают.
— Как у вас появилось такое хобби, как фильм «Слон»?
— Понравился сценарий. Кино не про ментов, что странно, не про морковь и любовь. В фильме нет спецэффектов, нет эротических сцен, и это не ответ Голливуду. Меня все эти позиции очень устраивают.
— Большую часть съемок вы проводите в кабине трейлера. Как вам там, обжились?
— А мне везде, где можно курить, более-менее нормально. Я очень люблю это делать, и там, где курить нельзя, чувствую себя плохо. Поэтому я не хожу в театр, например.
— А как же «Минздрав предупреждает»?
— Это врут. Я знаю много людей, которые не курят и страдают и душевными расстройствами, и физическими заболеваниями. Это не истина, а мое субъективное мнение.
— Группа «Ленинград» распалась окончательно?
— Да, сейчас есть только группа «Рубль». Я устал от «Ленинграда», мне захотелось сменить аудиторию и обстановку больших концертных залов на маленькие клубы, что мы успешно сделали. «Ленинград» слушало несколько поколений, но в последнее время слишком много молодежи. А я вообще молодежь не люблю.
— И меня?
— В принципе да.
— За что?
— За то, что вы моложе. Да просто не люблю! Как за что?
— Получается, у группы «Рубль» слушатель взрослее, чем у «Ленинграда»?
— Скорее да. Их гораздо меньше, а это очень приятно. Хорошо начинать что-то с нуля. Тем более в моем возрасте. Это не каждый может позволить. Я могу.
— Сергей Соловьев — большой поклонник «Ленинграда» — не расстроился, когда группа распалась?
— Надо у него спросить. На самом деле многие расстроились, да и я тоже. Была великая группа, сейчас ее нет.
— Себя вы тоже считаете великим музыкантом?
— Отчасти да. В массовой культуре «Ленинград» оставил заметный след. Если мерить великость глубиной этого следа, а в массовой культуре так и происходит, то «Ленинград» — великая группа.
— Успешную группу вы распустили. А есть что-то неизменное в вашей жизни?
— Конечно. Фамилия, например. Я ее не сменил и не собираюсь. И потом, фамилия мне досталась от отца, а название «Ленинград» и вообще всю телегу придумал я, поэтому и не считаю, что убил что-то живое. Та группа сделала столько всего, что может больше ничего не делать. Все равно мы останемся в записях, и никакая серьезная пенка не будет происходить без «Ленинграда».
— Правда, что ваши концерты запрещали в Москве?
— Правда, но это было давно. Сейчас запрещать некого. Группы нет, уже неинтересно. Да и у Лужкова много других проблем, судя по тому, что я читаю в прессе.
— Вы столицу не очень любите?
— Это один из самых неприятных городов планеты. Она мне не нравится устройством, архитектурой, людьми, едой, манерой, языком, короче — всем. Это такой хреново понятый Нью-Йорк. Сделанный на новостроечный лад город, тяп-ляп.
— Лет ему внушительно больше, чем Нью-Йорку.
— Современной Москве не так много — лет двадцать от силы.
— Есть идеальный город для вас?
— Лет десять назад им был Петербург. Мне нравится Скандинавия. Копенгаген, Хельсинки. Они построены для людей. А Москва — для депутатов, чиновников и телеведущих. А все, кто когда-либо был в телевизоре, они не люди.
— Вы сами не раз были в телевизоре. Вели передачу «Шнур вокруг света».
— Да, хорошая была передача. Но я тогда еще не знал всего про телевидение. (Смеется.) В какой-то момент я часто участвовал в передачах, потому что понимал: по-другому о «Ленинграде» не узнает народ. А мне хотелось, чтобы узнали, бесспорно. Теперь обратная история. Мне не хочется, чтобы знали про группу «Рубль».
— Как можно охарактеризовать вашу новую группу?
— Еще непонятно. История с «Ленинградом» закончена, и потому о ней можно рассуждать, а «Рубль» дышит и развивается. Растет, меняется или деградирует — не знаю. О живом вообще говорить сложно.
— Откуда, кстати, такое название?
— От слова «рубить». Оттуда же, откуда и название национальной валюты. Потом уже мне в голову пришла мысль, какая странная деньга, этот рубль. Она же от слова «делить», отчего рубль постоянно становился меньше. Поэтому рубль расти не может по определению, только уменьшаться. Копейка может расти, а рубль нет.
* * *
— С молодежью все понятно, а как к старшему поколению относитесь?
— Оно меня тоже бесит, но уже потому, что старше. Меня вообще большинство людей раздражает. Вокруг одни человеколюбы, должен же быть один негодяй среди прекрасных, замечательных и, как модно говорить, позитивных людей. Да и кто больший негодяй, тут подумать надо. Кто лицемерит, говоря, что всех любит, или такие, как я.
— Так много ненормативной лексики в ваших песнях тоже только потому, что у других групп ее мало?
— Это актуальный русский язык. Так все говорят. Достаточно выйти на улицу. Язык Пушкина уже никто не понимает. В разговорной речи его нет. Хотя, с другой стороны, все мы говорим на языке Пушкина, даже если матом.
— Некоторые считают, что, наоборот, в людях нужно воспитывать прекрасное.
— Некоторые да. Но я не воспитатель...
— Я запомнил. Вы заместитель генерального директора.
— ...И не претендую на то, чтобы учить, как кому жить. Я не знаю, как правильно говорить, не знаю, кто вернее рассуждает: абсолютно необразованный человек или какой-нибудь профессор и член партии «Единая Россия». Сейчас дикое количество учителей появилось, и все понимают, как нужно жить. Меня это несколько раздражает. Вот я не понимаю, как нужно. Я мечусь, у меня бывают сомнения. А включишь телевизор, там люди, бл.., вообще без сомнений!
— Может, лучше его не включать?
— Время от времени приходится.
— Кличку Шнур вы сами придумали?
— Никто не придумывал, так повелось. Мне без разницы, как меня называют. Главное — как я себя ощущаю. Шнуром, если честно, не очень. Сейчас я близок к Сергею Владимировичу. Мне уже 36 как-никак. А вообще... Очень страшно быть Сережей Шнуровым. Уж лучше Шнуром! (Смеется.)
— 36 — совсем не пенсионный возраст.
— Кому как. Александр Македонский умер в 27.
— Времена были другие.
— Да и народ побойчее.
— Кроме кино и музыки какое у вас еще есть хобби?
— Все, что я делаю, — это хобби. Я не работаю и не понимаю надобности в трудовой книжке. В пенсию я в нашей стране не верю. Во все верю, кроме пенсии и планов. Как могут люди говорить о том, что будет через 10 лет, когда я не знаю, что произойдет завтра? Конечно, предполагаю, но не в полной уверенности.
— Как вы чувствуете себя перед кинокамерой?
— Как в жизни. Не обращаю на нее внимания. Наверное, поэтому и приглашают на эти роли. К тому же я не артист, что сейчас редкость. Сегодня развелось их просто дикое количество. И шутников еще. Спросишь у человека, как дела? А он тебе, сука, такую тираду выдаст, и пошутит, и анекдот успеет новый рассказать, а мне вообще этого не нужно. Так, мимоходом ответить: «Нормально».
— Попробую продолжить про кино. Фильмы смотреть любите?
— Между жизнью и кино я выбираю жизнь. Жить интересней, чем смотреть кино, трахаться лучше, чем смотреть порнуху, и так далее. Если кино занимает 2% моей жизни, то я, наверное, преувеличиваю. Многие фильмы с моим участием не видел. «4» Ильи Хржановского я не досмотрел. Жалко было тратить три с лишним часа. За это время можно многое успеть. Выкурить порядка десяти сигарет, выпить бутылку водки. Это гораздо интереснее, чем смотреть кино, а здоровья убивает примерно столько же. А «Европа—Азия» Ивана Дыховичного мне понравилась, но, к счастью, меня там мало. Я люблю кино, в котором меня нет. «Терминатор», фильмы с Брюсом Ли очень нравятся. Я их не испортил своим участием.
— Насколько правдивы слухи про постоянно пьяного Шнура?
— Если раньше я пил каждый день, то теперь в принципе выпиваю столько же, но за меньшее время. Стал пить реже, но больше. Сейчас не пью, положим, двадцать дней.
— Экспериментируете над собой?
— Нет, просто так мне хочется. Я делаю так, как мне нравится. Один из немногих на планете Земля.
— Но производите впечатление при этом крайне деструктивной личности.
— Для кого как. Любая личность деструктивна, потому что любая жизнь заканчивается смертью. Недеструктивной личности я не знаю, кроме Иисуса Христа, наверное.
— После съемок вернетесь домой, что будете делать?
— Концерты ждут, потом репетиции, альбом нужно издавать. Дел до фига. Это я так, навскидку говорю. Не факт, что я этим займусь. Дела себе придумываю сам. Я свой работодатель, я свой раб.
— А как же чувство ответственности перед другими людьми?
— Перестань, меня больше всего раздражают люди, которые чувствуют ответственность за других. С какой стати? За себя бы отвечали хоть чуть-чуть. Лично я за себя отвечаю.
— Какой у вас характер? Или в зависимости от выпитого?
— Любой человек, выпив, становится несколько другим. Я не знаю. Себя оценивать сложно. Я разный, как любой человек.
— Вспышки гнева бывают?
— Было бы странно, если бы они не случались. Они есть у всех. А если у кого нет, пускай мне позвонят. Находясь в информационном поле, когда тебя загоняют в угол, со всех сторон обкладывают люди, подобные тебе, с диктофоном, порой самое действенное — надеть шапку-невидимку и стать совершенно другой личностью.
— Если захочется исчезнуть, то куда?
— Вариантов миллион. Зачем описывать эти ходы, чтобы ты меня потом искал? Бывало, я исчезал и на полгода, и на год. Можно, наверное, и навсегда.
— И зарабатывать деньги, как Элвис Пресли и Майкл Джексон?
— Можно. Мы с тобой разговариваем, а группа «Ленинград» дорожает с каждой секундой. Мертвецы вообще в цене. Так что мертвая группа — это хорошая группа. Ты чего все время мерзнешь?
— Я же здесь не провел два месяца на съемках.
— Это ты верно подметил. Я уже не мерзну. Стал как терминатор.
* * *
— У Шнура было детство?
— Было, конечно. У всех было детство. Не факт, что будет старость. Дети — недооцененные абсолютно создания. Они не равные в правах со взрослыми и считаются не особенно людьми, при этом к ним какое-то пиететное уважение, впрочем, как и к старикам. Я о своем детстве вспоминаю с благодарностью, было весело.
— Окна били?
— Как и все. Футбол, девчонки, гитара. Первый раз взял ее в руки достаточно поздно, классе в шестом.
— Какую песню спели?
— Я не пел до 25. Вообще к песенному жанру относился, да и отношусь, как к низшей форме искусства. Высшая — это поэзия, риторика. Философия, конечно же.
— Есть любимые философы?
— Ницше, Хайдеггер, Ясперс, Деррида, наверное. Вроде бы все. Бодрияр еще ничего. Бодрит.
— Возвращаясь к вашей роли. Мне кажется, дальнобойщики часто чувствуют себя одинокими. А вы?
— Мне не хватает одиночества. Вернее, не так. Мне интересно с самим собой. Я еще много чего не продумал, а думать вдвоем сложно. Спорить — пожалуйста. Думать — нельзя.
— Кем вы себя представляете в 60 с лишним? Все так же — с гитарой на сцене?
— Все зависит от того, будет у меня стоять или нет. Надеюсь, что будет. Тогда точно не с гитарой на сцене.
