Дом в Трубниковском переулке в Москве, где прошло моё довоенное и послевоенное детство
Мы вернулись из деревни в Тбилиси, в квартиру маминых родителей. Там был балкон, оплетённый виноградом, который очень любили осы. И бабушка гоняли их белым полотенцем. И ещё мне запомнилось, как отец повёл меня в парк Муштаид.
– А почему он так называется? – спросил я по дороге.
– О, это целая история, – проговорил папа. – В соседней стране Персии, её теперь именуют Ираном, очень давно жил человек с таким именем. Это был учёный человек, много знавший и умевший убеждать других. В его городе его очень уважали. И тут началась война между Персией и Россией. И этот Муштаид встал на сторону России и убедил жителей своего города не сопротивляться российским войскам. Но правивший в Персии шах, как царь у нас, разгневался, и Муштаиду вместе с его семейством пришлось срочно уехать в Россию. Хорошо, ему помог в этом генерал, командовавший русскими войсками, который договорился, что Муштаид будет жить вот в этом городе. А за помощь, которую он оказал, Муштаиду подарили большой участок земли. Он и устроил парк – посадил деревья, кусты, цветы и, главное, провел сюда воду, прокопал каналы от главной здешней реки Куры.
– Как, прямо сам прокопал? – удивился я.
– Ну нет, конечно. Землекопов нанял, человек он был не бедный, да и городские власти ему помогали. А парк стали называть его именем… Вот мы почти и пришли. Осталось перейти через вон тот мостик. Может, это один из каналов, который когда-то провёл тот иранец…
По дороге в парк Муштаид
Уже распустились первые розы, наполнявшие свежий воздух сладкими ароматами. Мы походили по затенённым аллеям. Присели на широкий пень. Я с интересом следил за странной игрой грузинских ребятишек на аллейке чуть ниже нашего места отдыха: они расставляли в ряд костяшки и затем издали старались сбить их камешками. Эти костяшки берут из коленок барашков, прокомментировал отец. Мы в детстве в Ростове тоже так играли, только для тяжести просверливали в костяшках дырочки и заливали туда свинец…
Потом отец достал из папки лист плотной бумаги и карандашом нарисовал пейзаж: деревья, опушка, кусты, а заодно и фигурки мальчишек. Мы ещё погуляли по парку с такой интересной историей.
Запомнились две вещи. Первая – своей необычностью. Эта была уникальная по тем временам детская железная дорога, с почти игрушечными, открытыми, без стен и окон, но настоящими вагончиками. И маленький паровозик стоял, с очень высокой трубой. Так хотелось прокатиться в этом поезде! Но железная дорога не работала. «Время военное», – объяснил отец.
А второе, что запечатлелось на детской Tabula rasa, – это странная ситуация в центральной части парка, около большой клумбы. Какой-то дядька из ружья палил по воробьям. И одну убитую им на наших глазах пташку подобрал с края круглой клумбы.
– Директор парка развлекается, – довольно мрачно проговорил остановившийся возле нас похожий на садовника человек…
Конечно, спустя несколько исторических эпох в Китае будут в массовом порядке истреблять несчастных воробьёв в надежде уберечь от них зерно, но не удосужатся понять, что поедаемые птичками вредители нанесут урожаям куда больший урон.
В начале 60-х, когда воробьёв в Китае нещадно уничтожали, в Пекине можно было их увидеть лишь на территории советского посольства.
А вот чтобы так, для развлечения убивать птичек, – такое мне показалось делом дурным. Да и подтверждение я нашёл в словах отца, который, когда мы двинулись дальше, проговорил:
– Ну и дурак этот директор…
Но всё же не хочется, чтобы Муштаид ассоциировался с чем-то скверным. Через многие десятилетия к широким народным массам пробьётся легенда, что именно в ресторанчике в Муштаиде гастролировавшая певица-француженка Маргарита де Севр вскружила голову местному художнику Пиросмани. Подробности апокрифа можно почерпнуть из стихов Андрея Вознесенского, превращенного Аллой Пугачёвой вкупе с Раймондом Паулсом в супершлягер «Миллион алых роз». 
Некоторые краеведы уточняют: хотя художник и продал всё, что у него имелось, и скупил на это все цветы в Тифлисе (как тогда назывался Тбилиси), на гружёных подводах были далеко не одни только розы, а число цветков и вовсе не известно. И если в строчках Вознесенского «встреча была коротка, в ночь её поезд увёз» большинству чудится любовное свидание, то, как утверждают любители «держать свечку», француженка, выйдя на улицу, лишь поцеловала поклонника. Тот на радостях отправился кутить с друзьями, а героиня, быстренько свернув гастроли, укатила в обществе весьма состоятельных ухажёров.
Тоже красивая версия. Но имеется и ещё одна. Вкратце: да, вскружила голову; да передал цветы – но лишь скромный букет, с запиской с просьбой о свидании; нет, встречи не было; да, Маргарита стремительно умчалась и в Грузию больше ни ногой; да художник продал имевшуюся собственность – но лишь впоследствии, по причине бедности и долгов.
Однако у этой скромной версии есть «вишенка на торте». Написанное художником в дни его безумного увлечения полотно «Актриса Маргарита» спустя более чем шесть десятилетий экспонировалось в Лувре. Изображённую в полный рост в присущей Пиросмани манере примитивизма молодую женщину, в коротком белом платье и белых чулках, в окружении золотистых птичек и с букетом цветов в опущенной левой руке, как рассказывают, невероятно долго рассматривала очень пожилая француженка.
Маргарита
Если, как считается, это была будущая героиня шлягера, то, возможно, она поначалу задавалась вопросом: неужели у неё было тогда такое блинообразное лицо? И вообще – она это или некая грузинка, позировавшая её мимолетному поклоннику? Да, но тот оказался знаменитостью – если его картины достойны Лувра… И даже, говорят, его портрет на грузинских деньгах… Сколько он тогда их выбросил на эти цветы… Нет, такого поклонника у неё больше не было…
Естественно, это наши досужие умозрительные предположения. Но одно несомненно: пожилой певице в эти минуту было что вспомнить и о чём подумать… Остаётся заключить, что всё это – предтеча куда более прославленных «Мастера и Маргариты», приквел, выражаясь по-современному.
В любом случае, эхо от всех версий апокрифа вернулось обратно в Муштаид. В парке, как рассказывают, планируют установить памятник Нико Пиросманишвили. С букетом роз в руках, разумеется. Не совсем ясно, будет ли увековечена певица, она же актриса.
Конечно, весь этот экскурс, посвящённый взрыву страстей, произошедшему в Муштаиде, может быть изложен уже «умудренным и убеленным» автором. Которому пора вернуться в 45-й год, к описание дальнейших событий…
Обратно мы с родителями ехали в поезде. Мне шёл уже пятый год, и отец в дороге учил меня играть в шахматы. Помню, как я радовался, что могу поставить линейный мат двумя ладьями. Тогда их, правда, называли «турА́ми».
Отец планировал на день-другой задержаться по пути в родном Ростове-на-Дону. С мамой в Москву или с папой в Ростов? Выбор был за мной, и я, не колеблясь, его сделал.
Пожилая, светловолосая женщина с усталым лицом, папина мама, была моей второй бабушкой. У неё было редкое имя – Слава. И она очень тяжело пережила военное лихолетье, пришлось скрываться и ютиться. А вот брат отца и его дядя погибли. Один был расстрелян, другой умерщвлён в газовом автомобиле: холокост.
Отец повёл меня по родному городу, рассказывал, где учился в гимназии, где брал уроки рисования, где встречался с приятелями, где была первая работа – расписывание театральных декораций. Но запомнилось мне одно. Почерневшие руины высокого кирпичного дома, от которого остались только стены. И где-то на уровне пятого или шестого этажа на стене белела чудом уцелевшая раковина умывальника. В какой-то мере это стало для меня символом войны, разрушающей саму жизнь. Ведь над этой белоснежной раковиной по утрам умывались погибшие в этом доме люди…
Замечу, что отца в родном городе, откуда он уехал 18-летним юношей учиться в Москву, помнят. Устраивают выставки. И местный музей с признательностью принял его художественные работы, награды, документы, книги, фотографии, которые я им передал…
Владимир Житомирский
