Заслуженному артисту России Алексею Кравченко 10 октября исполняется 50 лет. Он гоняет на мотоцикле, учит английский язык, играет альтернативную музыку и не стесняется нецензурной лексики на сцене. Об этом ведущий актер МХТ им. А.П. Чехова рассказал «Известиям» накануне своего юбилея.
— 50 лет для вас — приятная цифра?
— По мне это просто цифра. Но, безусловно, значимая. Говорят, в наше время в 50 лет организм мужчины только начинает открываться. У наших родителей было по-другому — в 45 они уже затухали. Конечно, во многом это зависит от человека. Знаю тех, кто и в 75 лет даст мне фору.
Я тоже веду активный образ жизни, занимаюсь фитнесом, гоняю на мотоцикле. Не потому что боюсь зачахнуть, а потому что мне это нравится. Пока внутри есть этот кураж, я — молодой, еще о-го-го! (смеется).
— Этой осенью на Венецианском кинофестивале был представлен фильм чешского режиссера Вацлава Мархоула «Раскрашенная птица», где вы сыграли офицера советской армии. Его тут же сравнили с вашим дебютом в кинематографе — картиной «Иди и смотри». Вы сами проводили такие параллели?
— Не берусь это делать, но реакция на картину мне понятна: она шокирует, заставляет сердце сжиматься от ужаса. Такие же эмоции в 1985 году вызвал у зрителей фильм Элема Климова. В обеих лентах ребенок переносит все тяготы бытия, ужасы войны, проходит через всё самое страшное, что только можно себе представить.
Вацлав вынашивал «Раскрашенную птицу» много-много лет, снимал ее своими силами, привлекал всевозможные средства. На съемках он был настолько погружен в эту историю, что, думаю, еще много времени будет жить внутри нее. Фильм получился тяжелый, жесткий, малословный. В нем почти нет диалогов и монологов, всего несколько слов у каждого — и это еще одна закавыка этой картины. Красноречивы только глаза героев. Хронометраж — три часа, всё снято на черно-белую пленку. Такой долгий, тягучий, вязкий, тяжелый сон.
В нем есть моменты, где даже я ежился. Кто-то, наверное, скажет: «Зачем смаковать такие неприятные вещи?» Но ни один зритель не покинул зал во время просмотра — смотрели на одном дыхании.
— В картине собрался звездный актерский состав — Харви Кейтель, Стеллан Скарсгард, Барри Пеппер. Вы — единственный русский актер. Тяжело было работать?
— Честно признаться, сначала я думал, что на площадке будет сплошной пафос. Как-никак снимаются голливудские звезды. Но ничего такого не случилось. Вацлав подобрал актеров, работать с которыми было очень легко, у всех было желание общаться друг с другом. И хотя я не знаю английского языка, никакого барьера не чувствовал. Правда, решил, что надо сделать всё, чтобы выучить язык хотя бы на разговорном уровне. Иначе какая-то невоспитанность получается (смеется).
— Ваши коллеги говорят, что иностранные режиссеры приглашают наших артистов исключительно на роли глупых или жестоких русских. У вас не было такого опасения?
— Было страшно, когда приступил к съемкам, потому что не было возможности прочитать сценарий — давали только распечатку моей сцены на определенный день. Никогда не знал, что придется играть завтра. Очень боялся, что, не дай Бог, мой герой будет измываться над этим пацаном. Такое поведение солдата не в традициях нашей страны, и я не был готов к таким ролям. Можно сыграть негодяя, но не выродка, который будет вытворять с ребенком невообразимое.
Поделился своими мыслями с режиссером, и он успокоил меня, даже показал 40 минут картины. К моему счастью, когда в фильме появляется советская армия, она несет с собой победу. Но окончательно я выдохнул, только когда увидел картину целиком.
— Несколько лет назад вы говорили, что устали от ролей офицеров, но Вацлаву Мархоулу всё же не отказали. Почему?
— Я уже успокоился по этому поводу. Ну идет мне военная форма, что поделать? Пытался поменять амплуа, сильно худел, но режиссеры всё равно предлагают роли, где то и дело приходится стрелять. Какое-то время даже отказывался, но у меня такая профессия, что если часто отказываться, не на что будет жить. К тому же я знаю, что в нашей стране есть настоящие офицеры. Ради них, ради того чтобы показать их в кино достойно, можно и поступиться этим своим принципом.
К счастью, работы у меня сейчас много. Помимо прочего, снимаюсь в исторической картине «Сердце Пармы». Там бороды, лошади, мечи и язык племен, населявших Прикамье, который тоже приходится учить…
— В ноябре выйдет «Лев Яшин», в котором вам досталась роль вратаря Алексея Хомича. Вы человек спортивный, съемки дались легко?
— Легко было в плане человеческих отношений — компания на площадке подобралась веселая. В остальном же пришлось потрудиться: учился стоять в воротах. Я невысокий, на вратаря совсем не похож, а в кадре надо постоянно прыгать, ловить мяч. Попытался сделать всё, что было в моих физических возможностях. Это то, что касается игровых моментов, а ведь надо было еще показать, каким человеком был мой герой, какая у него была душа.
О Хомиче мало кто знает. Несмотря на то что он был наставником Яшина и повлиял на манеру его игры, информации о моем герое нет ни в интернете, ни в архивах. Я пытался найти хоть что-то, но даже игроки их команды, с которыми я общался, не смогли ничего рассказать. Так, одни байки, а на байках личность не воссоздашь. Пришлось выстраивать характер, отталкиваясь от собственных взглядов.
— В декабре в рамках проекта «Мхатовские пятницы» у вас будет творческий вечер. С чем выступите? Случайно не с электроникой и тяжелым металлом из репертуара вашей группы «Гуарана»?
— Может быть. Сдуем немножко нашу священную театральную пыль (смеется). Для меня этот формат в новинку, поэтому над концепцией я еще думаю. Скорее всего, немного поговорим, немного споем и почитаем. Мне нравится, что Вадим Верник, который всё это придумал, хочет показать меня таким, каким многие меня не знают. Увы, у зрителей часто срабатывает клише: «Актер? Ну понятно. Наверное, Пушкина почитает». Нет, конечно, я и Пушкина могу. Но лучше уж Рыжего, чтобы озорно было.
Помню, когда у меня была группа, мне звонили и говорили: «Алексей, мы знаем, у вас есть музыкальный коллектив. Вы, наверное, поете военно-патриотические песни». — «Почему? Я индастриал играю». — «Что?». — «Электронику с тяжелым металлом». — «Как?». Почему-то люди думают, что, если ты актер, то обязательно поешь либо романсы, либо военно-патриотические песни, либо что-то душещипательное. А я разный!
— Вы рассказывали, как вас шокировал мат в спектакле «Откровенные полароидные снимки» режиссера Кирилла Серебренникова. Нецензурная лексика на сцене режет вам слух и сегодня?
— Поначалу для меня было просто невыносимо произносить эти слова со сцены. Я постоянно заглатывал окончания, чтобы мат не звучал так пронзительно. Помню, как Кирилл после спектакля зовет меня и говорит: «На каком языке ты разговариваешь? Ты можешь нормально материться, чего ты боишься?». — «Да, сейчас, сейчас», — мямлил я. А потом все-таки вошел в раж.
Теперь я принадлежу к числу актеров, которые считают, что, если в спектакле изначально был мат, то его нельзя менять на другие выражения. Это очень энергоемкие слова, без них искажается эмоциональная палитра. Но закон есть закон, и теперь мы играем этот спектакль без мата. Можем позволить себе вариант без цензуры на гастролях где-то в Европе. Правда, делаем это скорее для самих себя, зрители там нашу брань не понимают. Но, подчеркну, я удивлен, что мат на сцене в нашей стране запрещен.
— Ваш коллега по МХТ Максим Матвеев посетовал на положение артиста в репертуарном театре: «У тебя есть обязанности. Они иногда заставляют делать то, чего ты не хочешь, а зритель всегда чувствует, когда артист не по своей воле вышел на сцену». Согласны?
— Конечно, бывают разные ситуации. Да, можно сказать: «Заболел, не могу». Но нормальный актер или актриса никогда так не скажут. Когда я учился в Щукинском училище, Владимир Абрамович Этуш говорил нам: «Даже если вам трамвай голову отрезал, будьте любезны, придите, пожалуйста». Если артист выходит на сцену, зрителю не должно быть заметно, какое у него настроение, нравится ему играть этот спектакль или нет. Будь любезен, найди какие-то манки для себя, чтобы тебе это нравилось.
Впрочем, я понимаю то, о чем говорит Макс. Когда собираешься на какой-то проект, где у всех горят глаза, это дико интересно. Это как собрать группу на некоторое время, поиграть концерт и разбежаться. Может быть, потом собраться еще раз. Это кайф! Да и для съемок остается больше времени. Хотя лично для меня работа в театре — приоритет. Съемки есть всегда, но если вдруг в театре нужна замена и мне говорят: «Алексей, сможете сыграть сегодня?» — я точно сыграю
Наталья Васильева
