Народному артисту России Владимиру Кореневу, исполнившему роль Ихтиандра в культовом советском фильме «Человек-амфибия», исполняется 80 лет. Он переболел всеми болезнями в детстве, голодал, а однажды его чуть не выкрала и не увезла в Грецию бездетная женщина. Его отец проливал кровь за Севастополь, и Коренев как сейчас помнит все его шрамы на теле, поэтому Крым всегда считал русской землей. Об этом актер рассказал «Известиям» накануне юбилея.
— Владимир Борисович, вам исполняется 80 лет. Подумать только, вы же родились 20 июня 1940 года…
— И через год после моего рождения началась война… Мы жили в Севастополе на Красной горке. В дом, где я родился, попала немецкая донная бомба, и на этом месте образовалась огромная воронка. Она потом еще очень долго там была… Отец мой — морской офицер, всю войну воевал в Крыму, а после нее очищал на тральщиках Черное море от немецких мин.
— Вы помните войну?
— Нет, был очень маленький, но знаю, что переболел всеми детскими болезнями, какие только были, потому что был страшный голод. Пока отец воевал, меня, маму, бабушку и мою сестренку, которая на полтора года старше, эвакуировали на одном из последних кораблей, уходивших из Севастополя. По-моему, мы тогда оказались в Армении. Голод был страшный… Связь с отцом была потеряна, но он нас потом, к счастью, нашел. Когда после войны мы вернулись в Ялту, время было очень тяжелое. Я до сих пор чувствую этот страшный запах — горелого дельфиньего жира. Дельфинов тогда убивали, чтобы ими питаться.
Однажды меня чуть не похитили. Не знаю, чем греки так не понравились Сталину, но было время, когда их высылали из Ялты, на пристани стояли корабли. Я был маленький симпатичный блондинчик с курчавыми волосами. Мама рассказывала, что ко мне подошла гречанка, видимо, бездетная, дала мне конфету и повела с собой на корабль — чуть не увезла меня в Грецию! Тревогу поднял отец — вовремя понял, что меня нигде нет. Пошли искать и нашли меня на том греческом корабле. Что стало с этой гречанкой, я не знаю…
— Как ваша семья оказалась в Измаиле, где вы пошли в школу?
— Отца направили в Дунайскую флотилию, на Дунае тогда были рейдеры — бронированные суда, которые охраняли нашу границу вплоть до Австрии. Так мы поселились в Измаиле, который Суворов со своими солдатами когда-то отбил у турок. Интересный был город: весь раскопан подземными ходами, которые суворовские солдаты подводили под стены Измаила, чтобы их взорвать. В этих старых штольнях мы находили кремневые пистолеты, ржавые турецкие ятаганы.
Представьте только, после страшного голода, который был во время войны, мы приехали в замечательное место, где всё росло в изобилии: виноград, вишни, черешни, тутовник, грецкие орехи. Мама моя была такая худая, а там наконец-то поправилась. Помню, по Дунаю сплавляли баржи с арбузами. Баржи сидели глубоко в воде, а арбузы были сложены пирамидой. Нам, мальчишкам, очень хотелось отведать этих арбузов. Мы снимали с петель деревянные ворота и тащили к реке — это был наш плот. Баржи шли медленно, мы к ним подплывали, вышибали поленом нижний арбуз, а те, что были сверху, все катились в воду, мы их собирали (смеется).
А когда наступала осень, все хозяйки делали домашние заготовки, обменивались рецептами. Моя мама научила меня готовить — я и сейчас делаю это великолепно. Могу солить капусту семью способами. Все местные старушки приходят ко мне за советом, как это делать. Я и колбасу домашнюю умею делать, и борщ замечательно варю, потому что мама была украинка, а отец русский.
— Крым — русская земля?
— Конечно! И Севастополь, и вообще Крым — абсолютно русский полуостров, русская земля, отвоеванная русскими же людьми, политая кровью моего отца. Он за время войны получил 16 осколочных ранений, и когда мы с ним сидели на пляже, я видел на его спине и ногах страшные коричневые рубцы, которые появились после того, как из его тела вырезали осколки. После этого кто-то смеет говорить, что Крым вернулся в Россию не по праву? Надо либо совести не иметь, либо быть абсолютным невеждой, не знать истории нашей страны.
Я счастлив, что Крым вернулся в Россию, и это лишь одна из причин, по которой считаю нашего президента выдающимся человеком. С его приходом на пост главы государства успокоился Кавказ. Поправки в Конституцию, которые нам предлагают принять, считаю правильными. Давно пора было это сделать. Мы движемся в сторону настоящего социального государства. Это мои глубокие гражданские убеждения.
— Когда вашего отца перевели на Балтийский флот, вы с семьей переехали в Эстонию. Сегодня это еще одно государство, которое ополчилось против русских. Как думаете, почему?
— Да, к сожалению, русских там сегодня называют оккупантами. Но это абсолютная ложь. Я помню, какой была Эстония — одним из культурных центров Советского Союза. Там был замечательный оперный театр, где выступали удивительные певцы мирового уровня — Тийт Куузик, Георг Отс, был прекрасный драматический театр, филармония и мужской академический хор под управлением талантливого композитора Густава Эрнесакса, киностудия в Таллине, на которой снималось огромное количество наших фильмов. Эстонские поэты и писатели переводились на русский и другие языки. Теперь ничего этого нет.
Мне кажется, свою роль сыграл комплекс неполноценности, который возникает у малых народов. Что они выиграли? Не уверен, что в Евросоюзе кто-нибудь вообще знает, где находится Эстония. Для Советского Союза она была культурным центром, а сейчас это задворки Европы. Оттуда все побежали, уезжают люди из Прибалтики. Только в кооперации с российскими предприятиями по-настоящему могло существовать хозяйство этих республик.
Думаете, Эстония сейчас свободна? У меня очень большие сомнения по поводу той свободы, которую они получили. Кому они нужны на Западе? Никому не нужны. Запад рассматривает их просто как дополнительный инструмент для давления на Россию. Они лишь выполняют свою функцию, как это уже сделала Украина, которая Западу нужна только для того, чтобы доставить нам неприятности.
— С какими мыслями вы подошли к юбилею?
— С мыслью о том, что в 80 лет жизнь только начинается. Конечно, я понимаю, что когда-нибудь придется уходить, но меня успокаивает, что моя жизнь была освещена красотой моей мечты, моих дел, семейным счастьем и любовью.
— Внешне вы совсем не выглядите на 80 лет, и энергии у вас много. Ведете суперправильный образ жизни?
— Живу как нормальный человек. Хорошо готовлю и люблю застолья — вкусно поесть и выпить. Но не водку, а хорошее красное вино, потому что я южанин. На первом месте для меня всегда была моя семья, мои близкие, а также простые человеческие радости — жизнь во всех ее проявлениях. Люблю повторять, что жизнь — это и есть самая прекрасная профессия.
— А как же театр?
— Театр никогда не был для меня главным в жизни. Когда кто-то говорит, что театр для него — это всё, мне жалко этого человека. Значит, он лишен многого другого.
— Если бы не пандемия, отпраздновали бы юбилей на сцене Электротеатра?
— Да, 20 июня мы должны были показать спектакль «Служанки бульвара Сансет», который я поставил. Теперь празднование с коллегами и зрителями перенесется на более позднее время — видимо, на осень. Но, надеюсь, что оно всё же состоится. Я очень люблю свой театр — служу в нем со времен окончания института и никогда ему не изменял. Люблю людей, с которыми работаю — актеров, капельдинеров, гримеров, люблю это здание — это мой дом, я привык к нему.
На моей памяти сменилось 14 художественных руководителей, поэтому мне никогда не было скучно работать в одном месте. С приходом каждого нового режиссера менялся театр, менялись его эстетика и приемы. У меня ощущение, что за эти годы я успел поработать в 14 разных театрах! И то, что сегодня происходит в Электротеатре «Станиславский», меня завораживает. Принципы, по которым строит свою работу Борис Юхананов, мне очень интересны. Сейчас я играю в двух его постановках — в «Синей птице» и «Пиноккио».
— Две детские сказки, из которых получились спектакли для взрослых…
— Спектакли действительно взрослые, потому что в каждом мы говорим о чем-то очень большом. Когда Юхананов предложил мне и моей жене играть Тиля и Митиль в «Синей птице», я спросил: «Борис Юрьевич, как в наши-то годы?» Он ответил, что, когда мы приходим в ТЮЗ, знаем, что перед нами взрослая актриса, грудь у нее перевязана полотенцем, и говорит она детским басочком, но уже через пять минут все об этом забывают и погружаются в историю.
Тиль и Митиль в «Синей птицей» пошли в поход за счастьем. Борис Юрьевич сказал: «Вы этот путь за счастьем прошли с вашей женой». Во время войны мать Алены (супруги Владимира Коренева Алевтины Константиновны. — «Известия») убили на ее глазах, я тоже пережил войну и послевоенное восстановление страны. Когда история хождения за счастьем этих детей пересекается с историей двух людей, которые до какой-то степени тоже прошли этот путь, получается интересный спектакль, соединяющий сказку с реальной жизнью нашего общества, государства, поколения.
— В «Пиноккио» есть сцена, где ваш герой — старый партийный деятель — призывает зал стать участником действия и встать с кресел. Вас расстраивает, что зрители такого прогрессивного театра, как ваш, то ли не догоняют, что от них требуется, то ли настолько закомплексованы, что застывают и не могут это сделать?
— Так оно и есть: люди не знают, что им делать в этот момент, как реагировать. Мне кажется, это хорошо, разве не так? В театре обязательно должны быть шокирующие вещи, которые выводят зрителя из состояния расслабленного созерцания, и он сразу начинает думать, волноваться. Чувство оторопи, о котором вы говорите, возникает тогда, когда задуманный нами эффект работает.
Спектакль «Пиноккио» — это разговор о накатывающем на мир апокалипсисе, он рассказывает, как ожесточается человек. В первом акте я играю фашиствующего старика, во втором — выжившего из ума партийного работника. Государством руководит человек, который живет между сном и бодрствованием, не может разобрать, где сон, а где явь, и в этом странном состоянии руководит государством. Что он может сделать? Ничего.
— В «Пиноккио» вообще много идеологии. Нужна ли она в искусстве?
— Это раньше говорили, что в искусстве не должно быть идеологии. Мне кажется, большей глупости невозможно придумать. Искусство — это и есть идеология в чистом виде, в художественном образе и форме. Только она бывает разная. Бывает консервативная, может быть либеральной, клерикальной, партийной или классовой, как Пролеткульт. Она может быть фашистской, как искусство Германии, может нести античные идеалы.
Посмотрите, как идеологичен Достоевский — это только кажется, что он рассказывает истории. «Бесы» почитайте и всё поймете. Какое влияние оказали на наше общество Лев Толстой, Гоголь! Пушкин был абсолютным государственником. Это явная позиция художника, когда он не уходит от проблем, а размышляет над тем, что волнует весь его народ. В этом и есть смысл искусства, поэтому народ и приходит в театр.
— Вас называли секс-символом кино, девушки забрасывали вас любовными записками и караулили у выхода. Как вам удалось всю жизнь прожить с одной женщиной, когда многие артисты только и делают, что женятся, разводятся и крутят многочисленные романы?
— А толку от этого? У кого-то пять браков, у кого-то шесть. В вопросе любви не работает закон диалектики «количество переходит в качество». Напротив, качество всё время снижается.
Как мы живем? Часто смотрим на своих родителей — как они, так и мы. Часто повторяем их путь в этом смысле. Мои родители любили друг друга по-настоящему — это было видно. Мне было так комфортно и приятно за ними наблюдать… Теперь я хочу, чтобы моя дочка и внук так же смотрели на меня и Алену. В большей степени всё в отношениях идет от женщины, не от мужика: что-то надо простить, что-то понять, не упираться в стену. Если ты любишь, это дороже, чем мелкие частные обиды, которые потом забудутся. А любовь остается навсегда. А еще мне кажется, что я подкаблучник. Кто-то замечательно сказал, что муж как линолеум: если его правильно сразу постелить, то по нему потом можно лет тридцать ходить спокойно. Это действительно так.
Моя жена — замечательная актриса. Я тоже хороший артист, но она лучше. Алена — круглая сирота: во время войны у нее погибли родители. Кроме меня, у нее никого не было. Во-первых, было бы скотством обидеть ее. Во-вторых, она из очень бедной семьи, и при всей моей чудовищной лени — по жизни я абсолютный Обломов — я очень много работал, чтобы она про эту нищету забыла. Для меня было огромным удовольствием, когда я смог для нее это сделать. Я научился зарабатывать, а она гордилась мною и моими успехами.
Если уж к чему-то стремиться, так это жить по законам, которые ты сам для себя определил, быть самим собой. Хоть это и очень тяжело
Наталья Васильева
