Автор этого текста — замечательный, неравнодушный и одарённый человек, инженер-электроник из Минска — часто бывал в командировках в Германии и уже радовал нас заметками «Что русскому — хандра, то немцу — морген!». В продолжение темы — его новая зарисовка.
Валера присел на корточки возле модуля со снятой стенкой и, погрузившись с головой до пояса в его недра, проверял, включается ли насос по команде с компьютера. Я кликал по иконке на экране ноутбука, включая и выключая упомянутый девайс. Возле соседнего модуля возились инженеры-химики, перебрасываясь фразами по-немецки. В цеху по вечернему времени было тихо, но все равно говорили они очень громко. Вообще, немцы любят орать.
Наконец, Валера вынырнул из модуля и удовлетворённо кивнул: «Жужжит». Значит, адрес вбит правильно.
На его лице блуждала ухмылка.
— Ты чего такой довольный? Подумаешь, насос! У нас, вон, ещё с десяток модулей впереди, до девяти вечера провозимся! – сказал я.
— О! — ответил Валера, подняв палец. – Провозимся! Вот и Дирк говорит (он кивнул в сторону немецких коллег), что дойче инженеры на нашем месте давно бы уже... А эти русские…
Дирком звали одного из немецких инженеров-химиков. Уже четвёртый день мы работали рядом. Мы с Валерой отлаживали софт на модулях автоматической линии. Как только модуль начинал подчиняться командам, мы сдавали его германским коллегам, они заливали туда химреактивы и продолжали наладку. Химики не подозревали, что Валера знает немецкий, и поэтому не стеснялись в высказываниях в нашем присутствии. Разговаривали в полный голос.
Вот, значит, как. «Эти русские…» Вообще-то мы не совсем русские, мы белорусы, но объяснять немцам разницу бессмысленно. Давеча в отеле я минут пять втолковывал портье, что такое Беларусь.
— Это где-то в Африке, нет?
Наконец, я догадался сказать, что это между Польшей и Россией. Портье хлопнул себя по лбу и воскликнул:
— А, Вайс Русланд!
Вот так: Белая Россия. Я классифицирован как русский, и дальнейший разговор бесполезен.
И для этих химиков мы тоже просто русские и как профессионалы априори хуже, чем немцы. То, что у Валеры за плечами Бауманка, а у меня учёная степень по автоматическому регулированию, значения не имеет. Впрочем, наши немецкие коллеги этих подробностей о нас не знают. Ладно, время покажет. И таки да, показало!
Буквально через час у немцев случился затык. Раз за разом они пропускали тестовые платы через модули с уже залитой химией и каждый раз с недовольным видом вертели плату в руках, ковыряя отвёрткой несформировавшиеся до конца фрагменты металлизации. Наверное, дозаторы химреактивов были не откалиброваны. Наконец, они полезли в программу искать, где эти дозаторы сконфигурированы.
Наклонившись над ноутбуком, они что-то обсуждали на родном языке. Наша работа тоже остановилась. Какое-то время мы деликатно стояли у них за спиной, не вмешиваясь в процесс. Валера прислушивался, и то, что он слышал, ему явно не нравилось. Наконец, он не выдержал:
— Haben sie irgende probleme? – У вас какие-то проблемы?
Немцы замерли. Со спины казалось, что даже уши у них прижались к черепу. Медленно они повернулись к нам. Физиономия Дирка напоминала морду кота, пойманного у банки со сметаной.
— Так вы говорите по-немецки? – пробормотал он. Дирк судорожно вспоминал, что успел наговорить в нашем присутствии за четыре дня.
— Нет, что Вы! – успокоил я его. – Я не говорю, только он! – Я кивнул на Валеру.
Дирк заметно порозовел. На него было неловко смотреть. Я даже отвёл глаза.
Валера снова спросил, уже по-английски:
— Какие проблемы, парни? Может, я на что сгожусь?
— Да вот, где-то тут должен быть код калибровки дозаторов, — сказал Дирк тоже по-английски, постепенно приходя в себя. – Непонятно, как он работает.
Валера присел у компа и с минуту скролил экраны мышкой:
— Да вот же он! Определяется площадь обработанных плат, и когда она достигает предустановленной величины в квадратных метрах, включается дозатор.
— Определяется площадь? А как? Поверхности же сложной формы!
— Так вот же, вычисляется определённый интеграл по Симпсону! – Валера ткнул пальцем во фрагмент кода. – Типовой алгоритм. И по комментариям видно.
— Ты всё это помнишь? – пробормотал Дирк.
Очевидно, фраза «интеграл по Симпсону» вызывала в его памяти что-то давно забытое. А Валера никак не ассоциировался с человеком, который может это знать.
Впрочем, тут Дирка можно было понять. Валера выглядел несолидно: худой, патлатый, в джинсах, вытертых до белизны, волосы на затылке стянуты в хвостик аптечной резинкой. Мысли излагает очень матерно, особенно под пиво. И это мешает заметить, что мысли у него свои собственные, нетривиальные и адекватно отражающие действительность. Такое нечасто встречается.
Через час дозаторы были откалиброваны, и дело пошло на лад. Химики повеселели и дружелюбно улыбались; боюсь, правда, не совсем искренне. Вот только по-немецки они при нас больше не говорили.
Эпизод забавный, приятен для самолюбия, но не показателен. Он не даёт повода думать, что наши инженеры лучше немецких. Далеко не все «наши» помнят численные методы интегрирования; Валера — не рядовой инженер. Кроме того, инженеры-химики вообще не обязаны уметь читать код, а эти двое хотя бы пытались.
А вообще, инженеры у них там классные: посмотреть хотя бы на Франкфуртский аэропорт.
Автоматическая сортировка багажа; монорельсовый поезд без машиниста бегает между гигантскими корпусами-терминалами. И ведь сделано всё это не вчера: лет 30 назад, наверное. А мерседесы и БМВ? А интерсити-экспресс? Поезд-стрела из будущего. Скорость — как у самолёта. На виражах вагон кренится набок, как на аттракционе «американские горки». В окнах слева видна трава, в окнах справа синеет небо. Над дверью в тамбур светится табло; на н|м показана скорость в данный момент. Так вот, я лично видел на этом табло 304 км/час. И это не предел.
Квалификация коллег-инженеров тоже впечатляет. На любой вопрос мгновенно даётся развёрнутый ответ. Если кто-то не тянет, его переводят на работу попроще или увольняют. Наблюдал два таких случая; без сантиментов с одной стороны и, похоже, без обид с другой.
В общении немецкие коллеги дружелюбны, за редким исключением. Был один тип, который в ответ на мои вопросы неприязненно ответил:
— Обучение не входит в мои обязанности!
Но это, очевидно, дурной характер, а не национальная особенность. А может, у него дедушка погиб под Сталинградом.
Есть ещё одно различие между нами и ними: если твоя работа не понравилась, там тебе об этом скажут в лоб, не заморачиваясь на предмет, чтобы не обидеть. Скажут конкретно, без намёка на деликатность. И если заметят, что ты всё же обиделся, будут искренне удивлены: это же работа, ничего личного! У нас же личные отношения на работе порой имеют больший вес, чем дело.
Немцы гордятся образованием: подписывают письма, например, так:
Best regards,
ANGELIKA KUEGEL, DIPL. ING.
Development Engineer
Т.е. «дипломированный инженер», да ещё и «инженер-разработчик». Знай наших!
На заводе удивляет отсутствие суеты. Рабочие в цеху неспешно собирают модули, герметизируют швы. Всё спланировано, времени достаточно. Это странно контрастирует с привычной нам атмосферой аврала, когда надо было ещё вчера.
Я как-то попросился выйти на работу в субботу: не ладился у меня бенч. В Минске это было бы понято, принято и даже поощрено: давай-давай, молодец! Но в Германии всё иначе. Мне объяснили, что на работу в выходной нужно разрешение профсоюза, а получить его непросто.
— А что, Вы не можете спланировать своё время?
Сказано было с искренним удивлением, без желания поддеть.
Между прочим, когда надо, они очень даже напрягаются. Я лично видел, как пожилой инженер-наладчик (лет 65 ему точно было) по имени Энгельберт работал после шести часов один на пустом участке наладки, и рубашка на спине у него была тёмная от пота. Просто потому, что сроки прижали. Без всяких апелляций к профсоюзам и требований оплаты сверхурочных часов.
Попадал я и сам в такие ситуации. Автоматическая линия выдавала бракованные печатные платы, и нам предъявили претензию. Два инженера поддержки (один из них я) были срочно отправлены починить. Наш рабочий день начался в восемь утра и закончился в час ночи — закончился лишь потому, что мы нашли неисправный модуль. Если бы не нашли, продолжали бы и дальше до результата.
Т.е. серьёзные усилия на работе у них в порядке вещей. Никто не ропщет. Главное — чтобы всё делалось вовремя, по плану. Ordnung muss sein! Порядок должен быть!
Но здесь есть интересный момент. Немцы всерьёз относятся не только к работе, но и к отдыху. Идея в том, что отдыхать — надо! И отдых не всегда означает сон. Когда рабочий день начинается в восемь и заканчивается в восемь, у меня остаётся одно желание: добраться до отеля, принять душ и лечь в кровать. Но не в Германии!
…Валера постучался ко мне в номер, и сказал, что нас ждут в ресторане. Какой ресторан в девять вечера? Перед рабочим днём? Но приглашение исходило от нашего босса, и отказаться было нельзя. Сели в машину и поехали.
Ресторанчик оказался маленький, на десяток столов, в стиле крестьянского дома. Официантки в национальных платьях с передниками. В Германии много уютных ресторанчиков, рассчитанных на то, чтобы вкусно поесть, поговорить и отдохнуть. Там нет музыки, там не танцуют, но зато вы можете заказать по кружке пива или по бокалу вина и сидеть над ними весь вечер, разговаривая с приятелями. Или даже играть в шахматы: я и такое видел. Не знаю, почему хозяева ресторанов это терпят. Выручки же от таких посетителей никакой!
Удивило большое количество народу за столиками. На календаре – четверг, десятый час вечера, завтра на работу – и вот те на! Вместо того чтобы спать… За сдвинутыми столиками по соседству сидела компания разновозрастных дам; по-видимому, коллег по работе. Перед каждой стояла литровая кружка пива. Дамы веселились без стеснения. Взрывы хохота оглашали зал.
За нашим столом собралось человек шесть, русскоязычные только мы с Валерой; остальные – немецкие коллеги. Те же химики. Во главе стола сидел босс; назовём его мистер Кинг. Внешность и нрав его вполне соответствовали фамилии: крупный мужчина со взрывным характером. Подозреваю, что его идеалом был Отто Бисмарк: он и внешне походил на железного канцлера. Любой контакт с мистером Кингом мог возыметь «оргвыводы» для рискнувшего побеспокоить. Текучка на нашей фирме была бешеная.
Из вежливости немцы говорили по-английски, чтобы мы с Валерой могли участвовать в беседе. Заказывали всякие вкусности вроде мороженого со сложным гарниром; кто хотел, ел мясо; не было только алкоголя: все за рулём.
Но даже без алкоголя атмосфера расслабляла и располагала к беседе. И я решился задать вопрос грозному боссу:
— Мистер Кинг, как по-Вашему, в чём разница между русскими инженерами и немецкими?
М-р Кинг снизошёл до ответа и долго рассказывал о родственнике жены (он был женат на белоруске), у которого в Беларуси есть деревообрабатывающий заводик, а на этот заводик м-р Кинг помог доставить замечательный универсальный станок, и станок этот уже год как сломался и до сих пор не починен.
В этом месте м-р Кинг счел рассказ законченным и замолк. Я недоуменно ждал продолжения и, наконец, спросил:
— Так это… Я же спросил о разнице? Почему вы рассказали про станок?
М-р Кинг немедленно вспылил и рявкнул в ответ:
— Как почему? В Германии такое невозможно!
То есть, станок был бы быстро отремонтирован и продолжил приносить прибыль. Ну да, не поспоришь.
В конце вечера м-р Кинг щедро расплатился за всех.
Уже в темноте мы подкатили к своему отелю «Корона»; он стоял за городом на склоне горы. Фонарей здесь не было; звёзды в чёрном небе светились ярко, как в деревне. Шопфхайм внизу переливался вечерними огнями. Посреди городка возвышалась красиво подсвеченная белая колокольня; от неё донёсся тягучий удар колокола: одиннадцать ровно. И снова деревенская тишина. Уютный какой городишко!
Я подивился тому, что ощущение усталости ушло, в душе воцарился покой; жизнь казалась прекрасной, а люди вокруг – дружелюбными и надежными. М-да, в этих ресторанных посиделках после работы определенно что-то есть.
Сергей Тихорецкий
