Через несколько дней я узнал, что произошло.
Тимур приехал в Госдуму, нашёл там нужных людей и откровенно рассказал всё, что хотел, некоторым из них. Через полчаса после этого мэру города позвонил губернатор и недвусмысленно поинтересовался, почему в Госдуму отправили какого-то идиота. Не знаю, что ответил ему мэр, но точно знаю, что больше в Госдуму от нашей молодёжи не ездил никто. По крайней мере, до тех пор, пока я оставался в курсе событий.
А оставался я не слишком долго. Меня, разумеется, сделали председателем молодёжного парламента (до этого я был заместителем), и я по инерции двигался в русле потока. Присутствовал на заседаниях, давал интервью, произносил от имени молодёжи речи на праздниках.
Но с уходом Тимура я утратил ощущение драйва. Всё стало обыденным и серым. Моя деятельность превратилась в чистую формальность и вскоре начала тяготить меня. Местное партийное руководство меня недолюбливало, как недолюбливало и Тимура. Но у Тимура была бешеная мотивация к преодолению этого недолюбливания, он воспринимал его как вызов, и в нём горел азарт. Тимур вообще был азартным человеком — настоящим игроком.
А для меня общественная деятельность с самого начала была просто лекарством от скуки. Всё, что к ней прилагалось, было для меня приятным бонусом и не более. Желания играть в закулисные игры или биться насмерть на политической арене у меня не было. Усилия, которых требовала эта деятельность, были несоизмеримо велики по сравнению со статусной мишурой и туманными гипотетическими возможностями, которые ярко обрисовывал мне Тимур, но увидеть которые самостоятельно я был не в силах.
К тому же, теперь я чётко понимал — всем глубоко наплевать на реальные интересы молодёжи. И было похоже, что и самой молодёжи на свои интересы глубоко наплевать. Единственным человеком, кому было не всё равно, был, как ни странно, Тимур. Вестей от него не было.
Деятельность молодёжного парламента была связана с несколькими департаментами администрации. Начальница одного из них, Виктория Львовна, проявляла о нас искреннюю заботу. Она была невысокой полноватой женщиной лет 43-45, но ещё довольно свежей, опрятной и приятной на вид. В разговоре она слегка картавила, но речь её была хорошо поставленной, грамотной, и в сочетании с глубоким, слегка бархатным голосом, картавость только добавляла ей шарма.
В любом вопросе, если мы упирались в административно-бюрократический тупик, я шёл к Виктории Львовне, и вопрос решался. Я считал эту заботу проявлением её искренней и неподдельной любви к социальному слою, который я представлял. Именно она предлагала мне занять председательское кресло Тимура. С уходом последнего наше сотрудничество стало ещё плотнее. Вопросы, которые раньше разруливал Тимур, легли на мои плечи, и со многими из них я столкнулся впервые.
Виктория Львовна стала для меня надёжным старшим товарищем, к которому я всегда мог обратиться за помощью или советом. И чем чаще я обращался, тем неформальнее становилось наше общение.
— Ты заходи просто так. Даже если нет вопросов, всё равно заходи — мне приятно с тобой общаться. — дружески сказала мне как-то Виктория Львовна.
И практически каждый раз, когда я оказывался в здании администрации, я забегал к ней в кабинет поздороваться и перекинуться парой слов. Эти визиты вежливости стали своеобразной традицией, и, если я по каким-то причинам её нарушал, Виктория Львовна в шутку начинала корить меня и обвинять в невнимательности к близким людям. Частенько мы оставались в её кабинете и после рабочего дня, пили чай, она рассказывала мне о тонкостях и нюансах политической жизни, объясняла причинно-следственные связи, мы обсуждали последние события и перестановки, произошедшие в органах власти. После чего я обычно подвозил её на своей машине домой. В один из таких вечеров она сказала:
— У меня дома есть шикарный китайский чай. Мне недавно подарили на работе. Хочешь зайдём ко мне и попьём?
— Почему нет? — ответил я, глуша машину.
— Проходи, располагайся. — тепло сказала мне Виктория Львовна после того, как мы вошли в квартиру. — Теперь будешь знать, где и как я живу.
Квартирка у неё была небольшая — ещё советский ленпроект — но довольно уютная. Виктория Львовна быстренько накрыла на стол и заварила чай. Мы мило беседовали при свете настольной лампы. Потом она сказала:
— Хочешь покажу, какая я в молодости была?
— О, конечно, Виктория Львовна! — максимально вежливо согласился я, несмотря на практически полное отсутствие интереса к ранним годам её биографии.
Она достала здоровенный фотоальбом, какими славилась практически каждая советская семья, мы пересели на диван, и она стала по одной доставать фотографии, снабжая каждую короткими комментариями.
— Это я на выпускном. Это первый курс. Это мы с однокурсницами на практике. Угадаешь, которая из них я? — весело щебетала Виктория Львовна.
Я, слегка сконфуженный, напрягал глазные мышцы, потому что нутром чувствовал — ошибиться нельзя. И не ошибался.
— Смотри, какой ты внимательный! — восклицала Виктория Львовна, и после одного из таких восклицаний резко отложила альбом и стала целовать меня в губы.
Кадр из фильма "Разоблачение"
В голове моей случился хаос. Пока Виктория Львовна с упоением пыталась обхватить мой рот своим, я лихорадочно соображал, что мне делать. Её скользкий язык сквозь полуоткрытые губы пытался нащупать мой, а я изо всех сил старался найти в закромах своей памяти хоть какую-нибудь информацию о том, как нужно себя вести в подобных ситуациях.
Спустя 15 минут, стоя под тёплым душем, я с трудом сдерживал рвотные позывы, и пытался вытеснить из сознания только что полученный опыт хотя бы до того момента, как я останусь один.
— Дорогой, у тебя там всё хорошо? — раздался из-за двери радостный голос Виктории Львовны.
— Да! — успел прокричать я до того, как меня начало рвать китайским чаем.
Через 20 минут я сидел у подъезда Виктории Львовны в своей машине, положив голову на руль. В моём сознании ярко играло новыми гранями словосочетание «политическая проститутка».
Вечный Искатель
